Игра в «Потрошителя»

Не в состоянии нести в одиночку груз своей тайной любви с ее сомнениями, отчаянием и внезапными порывами надежды, Миллер в конце концов поделился с Педро Аларконом. Друга это признание позабавило, он спросил, чего же Миллер ждет, почему не сообщит такую новость единственной персоне, которую подобная глупость может заинтересовать. Вовсе не глупость, на этот раз все очень серьезно, он никогда и ни к кому не испытывал такого сильного чувства, заверял Миллер. Разве не пришли они к выводу, что любовь — неоправданный риск? — настаивал Аларкон. Да, и поэтому он три года боролся с собой, не давая выйти из-под контроля влечению, какое испытывал к Индиане, но стрела любви нет-нет да и наносила кровоточащую рану. Дрожь охватила Педро Аларкона перед столь торжественно прозвучавшим заявлением. Он снял очки и не спеша протер их полой рубашки.

— Ты с ней спал? — спросил он наконец.

— Нет!

— В этом-то и проблема.

— Ты ничего не понимаешь, Педро. Мы говорим не о сексе, этого добра везде довольно, а о настоящей любви. У Индианы есть возлюбленный, некий Келлер, они вместе уже несколько лет.

— И что?

— Если бы я попытался ее у него отбить, то лишился бы ее дружбы. Я знаю, что верность для нее очень важна, мы об этом говорили. Она не из тех женщин, которые спят с одним мужиком и заигрывают с другими; это одно из ее достоинств.

— Брось ты эту чушь, Миллер. Пока она не замужем, ты вправе за ней приударить. Такова жизнь. Возьмем, к примеру, Дженнифер Ян: она ведь не твоя собственность. Стоит тебе зазеваться, появится какой-нибудь шустрый парнишка и уведет ее у тебя. То же самое можешь и ты проделать с Келлером.

Стоит ли, думал Миллер, рассказывать другу, что его отношения с Дженнифер Ян подходят к концу, — по крайней мере, он на это надеется, — хотя девица и способна преподнести какой-нибудь неприятный сюрприз. Она была мстительной — единственный недостаток, в котором можно было ее упрекнуть, во всем остальном Дженнифер представляла собой лучший из трофеев «морского котика»: хорошенькая, умная, современная, без малейшего желания выйти замуж или завести детей, с достойным заработком и навязчивым стремлением в любовных играх исполнять роль рабы. Необъяснимым образом молодую сотрудницу банка «Уэллс Фарго» возбуждало подчинение, унижение и наказание. Любой разумный мужчина мог только мечтать о такой любовнице, но Миллеру, с его простыми вкусами, было настолько трудно приспособиться к этим правилам, что Дженнифер дала ему почитать недавно изданную книгу, дабы он уяснил себе, что к чему. То был роман в бежевой обложке, а может, в серой, Миллер уже не помнил; очень популярный среди женщин, с обычным для такого чтива романтическим сюжетом, но с некоторой долей мягкого порно, о садо-мазохистской связи между невинной девушкой с пухлым, чувственным ртом и властным мультимиллионером приятной наружности. Дженнифер подчеркнула то место, где парочка заключает договор, в котором перечисляются различные формы дурного обращения, каким девушка — уже потерявшая невинность — должна быть подвергнута: плеть, удавка, палка, насилие и любой другой вид наказания, какой взбредет на ум ее хозяину, лишь бы только не оставалось на теле шрамов, а на стенах — слишком заметных брызг. Миллер никак не мог понять, с какой стати главная героиня претерпевала такие крайности домашнего насилия, но Дженнифер растолковала ему очевидный факт: страдая, потерявшая невинность девушка испытывала пароксизм страсти без чувства вины.

Между Миллером и Ян дело пошло не так гладко, как в книжке: он не мог воспринять всерьез подобную роль, а от нее ускользал оргазм, когда любовник лупил ее свернутой в трубку газетой, помирая при этом со смеху. Ее фрустрация была более чем понятна, но то, что она цеплялась за Райана Миллера с отчаянием потерпевшей кораблекрушение, объяснить было труднее. Неделю назад, когда он сказал, что им нужно расстаться на какое-то время — эвфемизм, всеми употребляемый для того, чтобы избавиться от надоевшей любовницы, — Дженнифер устроила сцену такого драматического накала, что Миллер пожалел о своем решении объясниться с дамой в элегантном чайном салоне: все, кто там присутствовал, оказались в курсе событий, даже кондитер высунулся посмотреть, что происходит. Единственный раз в жизни военная подготовка не выручила Миллера. Он поспешно оплатил счет и выпихнул Дженнифер из салона, довольно грубо, а она упиралась и рыдала навзрыд. «Садист!» — выкрикнула какая-то женщина, сидящая за столиком, и Дженнифер, страшно расстроенная, но сохранившая некоторую ясность ума, бросила ей через плечо: «Если бы так, мадам!»

Райан Миллер сунул Дженнифер в такси, а сам бросился бежать со всех ног в противоположную сторону, однако успел услышать, как она выкрикивает в окошко целую серию проклятий и угроз, и ему показалось даже, будто он различил имя Индианы Джексон. Стоило задуматься, каким образом Дженнифер узнала о существовании Индианы, не иначе как благодаря китайскому гороскопу, поскольку Миллер никогда даже имени ее не упоминал.

Аттила вместе с Миллером и Аларконом дожидался приглашенных у дверей «Сердца Италии», в форменной попонке, которая позволяла псу проходить повсюду. Миллер, как инвалид войны, добился этой льготы, хотя ему нужна была не собака-поводырь, а товарищ. Странно, подумала Индиана, с чего это дочь, всегда избегавшая телесных соприкосновений с чужими людьми, расцеловала «морского котика» и уругвайца в обе щеки и уселась за столом между ними. Аттила с наслаждением обнюхал Индиану, от которой пахло цветами, но расположился между Миллером и Амандой: девочка рассеянно поглаживала его шрамы, пока изучала меню. Ее, в отличие от большинства людей, ничуть не пугали титановые клыки Аттилы и его вид потрепанного в боях волчары.

Индиана, которая так и не приобрела былую девичью стройность, но не особо заботилась о лишних килограммах, заказала салат «цезарь», клецки с мозговой костью и груши в карамели; Блейк ограничился лапшой с морепродуктами; Райан Миллер, следивший за своим питанием, выбрал жареную камбалу, а Педро Аларкон — самый большой бифштекс, какой только нашелся в меню, хотя он все равно не сравнится по вкусу с теми, какие готовят в его стране; Аманде же любое мясо представлялось куском мертвечины, а овощи надоели, и она попросила три десерта, кока-колу и побольше бумажных салфеток, чтобы сморкаться: ее одолела ужасная, невыносимая простуда.

— Ты выяснил то, о чем я тебя просила, Кейбл? — осведомилась она у деда.

— Да, Аманда, более или менее; но может быть, мы сначала поедим, а потом поговорим о трупах?

— С набитым ртом не поговоришь, но ты можешь потихоньку рассказывать в перерывах между блюдами.

— О чем речь? — вмешалась Индиана.

— Об убийстве супругов Константе, мама, — объяснила Аманда, протягивая собаке кусок хлеба под столом.

— Кого-кого?

— Я тебе тысячу раз говорила, но ты никогда не слушаешь.

— Не корми Аттилу, Аманда. Пес ест только из моих рук, чтобы его не отравили, — предупредил Миллер.

— Кто это станет его травить? Не будь параноиком.

— Делай, что говорят. Правительство потратило двадцать шесть тысяч долларов на дрессировку Аттилы, не надо рисковать. Какое отношение к тебе имеют эти убийства?

— Вот и я о том же спрашиваю. Не вижу, почему эту девчонку так заботят мертвецы, которых мы даже не знаем, — вздохнула Индиана.

— Мы с Кейблом сами расследуем дело Стейтона, которому засунули бейсбольную биту в зад…

— Аманда! — возмутилась мать.

— А что такого? Все было выложено в Интернете, тут нет никакой тайны. Еще мы имеем Константе, супружескую пару, убитую через месяц после Стейтона.

— И психиатра, которого убили во вторник, — добавил Блейк.

— Бога ради, папа! Зачем ты потакаешь девчонке? Такие увлечения опасны! — вскричала Индиана.

— Ничего опасного, всего лишь эксперимент. Твоя дочь единолично хочет выяснить, насколько действенны астрологические прогнозы, — пояснил дед.

— Вовсе не единолично: со мной ты, Эсмеральда, сэр Эдмунд Паддингтон, Абата и Шерлок Холмс, — поправила его внучка.