Страница 20 из 49
Во мне теплом разлилась надежда.
— То есть тексты могут ошибаться? Я могу и не быть пророком? И вся эта война может ни капельки от меня не зависеть?
Дедушка опустил голову:
— Нет, милая. С этим все предельно ясно.
— Но ты же только что сказ…
— Звездочка, — перебил он и умолк, подбирая слова. — В нашем распоряжении слишком много пророчеств и совпадений в них, чтобы сомневаться по поводу твоей роли в грядущем. Не говоря уже о множестве предсказаний других твоих предков и других пророков по той же линии. Сейчас я говорю о том, что многое за прошедшее время осталось без внимания.
— Например? — спросила я, борясь с угнетающим разочарованием.
Бабушка положила ладонь мне на плечо.
— С тех пор как ты уехала, мы снова и снова шерстили архивы, пытаясь найти хоть что-то, что подскажет нам, как все это остановить. Как тебе помочь.
— И? — Против моей воли надежда расцвела буйным цветом.
— Мы не нашли ничего, что подсказало бы нам, что именно тебе нужно сделать. Везде снова и снова говорится лишь одно: ты это сделаешь, и точка. — Она похлопала меня по колену. — Положа руку на сердце, звездочка, пророки, которые были до тебя, вполне могли видеть совсем не так, как видишь ты.
Дедушка снова поник.
— Чую, — сказала я, — это еще не все.
Он присел передо мной и взял бабушку за руку.
— Дело в том, что кое-чего до недавнего времени мы не замечали. Нам это и в голову не приходило.
— И чего же?
— Все до единого пророчества рассказывают об исторических событиях, которые происходили десятилетия и даже столетия назад. Все они ведут к нашему времени, но заканчиваются на одном и том же. Тексты говорят о мрачных днях перед войной, об испытаниях, которые ты преодолеваешь, о том, как ты пускаешься в бега и в церкви из-за этого происходит раскол, а потом ты просто возвращаешься туда, где все началось, и предотвращаешь войну, которая так и не успевает начаться. Словно в мгновение ока. Раз — и все заканчивается.
— Не поняла. Пусть все заканчивается, а дальше что?
— В том-то и дело. Нигде нет ни слова о том, что будет дальше. Как будто…
— Как будто дальше никто из пророков ничего не видел. — Кусочки мозаики в голове начали складываться, вгоняя меня в шок. Я посмотрела на дедушку. — Как будто дальше просто нечего видеть.
— Милая, все тексты твердят одно: ты предотвратишь войну.
— Дедушка… — начала я и замолчала, пока голос не надломился. В многотысячный раз за всю мою жалкую жизнь мне пришлось цепляться за собственный страх, чтобы не дать ему выбраться наружу и не разреветься, как школьница, пролившая на платье растворимый напиток. Внезапно я ощутила на плече ладонь Джареда. — Дедушка, ты не понимаешь. Я видела конец света. — Прежде чем продолжить, я поскребла пальцами лицо. — Ничего я не предотвращу, и это доказывают мои собственные видения.
Всякий раз, думая о смертях из моих видений, я пускалась в долгий одинокий путь под названием «гипервентиляция». Паника кулаком сдавила грудь.
Бабушка взяла меня за руку.
— Звездочка, тебе было суждено остановить войну в тот самый момент, когда ты родилась. — В тусклом свете ее глаза по-настоящему сияли от эмоций. — Ты справишься. Мы это знаем. Не знаем лишь… как. И не знаем, что будет дальше.
Она взглянула на Кэмерона со слезами на глазах. Значит, я что-то упускаю.
— Так о чем именно речь? Что может быть хуже?
Засунув руки в карманы джинсов, Кэмерон пнул пол и все-таки соизволил ответить:
— Речь о том, что все закончится. Продолжения не будет.
— Ага, это я и без тебя поняла, — раздраженно процедила я.
И в этот момент заговорил Джаред:
— Речь о том, что пророчеств больше нет. А поскольку ты последний пророк, неизвестно, выживешь ли ты.
Наконец-то все прояснилось, и я медленно кивнула:
— Значит, вы беспокоитесь из-за того, что в попытках предотвратить войну я должна умереть.
Бабушка опустила голову.
— Мы… мы просто не знаем, как воспринимать отсутствие пророчеств о том, что будет после войны. Как интерпретировать этот факт.
— Скептицизм, — напомнил дедушка, все еще сидевший передо мной, и ободряюще потер мое колено. — Мы должны читать пророчества со здоровой долей скептицизма.
Можно попробовать. Скептицизм мне по душе.
— Перекопав вдоль и поперек архивы, мы нашли кое-что в вещах твоего отца.
Из коробки на свет извлекли какую-то старую записную книжку. Я ведь там копалась раньше, но ничего подобного не заметила. Однако в тот раз я искала официальные документы, вроде свидетельств о рождении или смерти — чего угодно, что касалось папиного отца.
— Это принадлежало папе?
Бабушка с дедушкой неуверенно переглянулись.
— Мы не знаем, — сказал дедушка, — как эта книжка оказалась у него, но он хранил ее вместе с другими вещами, принадлежавшими твоему деду Маку. Шериф Вильянуэва подтвердил, что на книжке не что иное, как кровь.
— Кровь?! — переспросила я, беря в руки блокнот в коричневых пятнах, которые когда-то, возможно, были алыми.
Едва я коснулась кожаной обложки, по коже от кончиков пальцев вверх побежало что-то похожее на ток. Ощущение не из приятных.
Чтобы лучше видеть, Брук подалась ближе.
Однако я не успела задать больше ни единого вопроса, как вдруг сверху послышался голос:
— Есть кто внизу?
Мы все повернулись на глубокий мужской голос и стали смотреть, как по лестнице спускается его обладатель. Под тяжелыми шагами скрипели старые половицы, поднимая столбики пыли.
— Мы здесь, — отозвался дедушка, любопытно сдвинув брови.
— Значит, меня к вам верно направили. — Голова мужчины нырнула под потолок, и мы все увидели широкую улыбку. — Я пришел присоединиться к сражению. Где тут записывают новобранцев?
— Мак?! — вконец ошалела я. — Дедушка Мак?
Сойдя с последней ступеньки, он остановился, давая мне время привыкнуть к невозможности того, что происходит. Мы все встали. Похоже, бабушка с дедушкой были ошарашены не меньше моего.
— Что ты… Как ты вышел?!
Когда я в последний раз видела Мака, он сидел по другую сторону стеклянной перегородки, а разговаривали мы по трубкам внутренней связи в Центральном исправительном учреждении Нью-Мексико, находящемся в Лос-Лунасе. Мы прижали ладони к стеклу — именно так Мак позволил мне увидеть, что произошло с ним и его женой, моей бабушкой по маме. Защищая меня, она умерла в тот день, когда я родилась. Мак выследил всех, кто ее пытал и убил, и не оставил в живых никого. Лишь после этого он отыскал ее привязанное к стулу и уже безжизненное тело. В попытках вернуть жену он взял закон в свои руки и убил кучу людей. Однако тюремный срок не вызвал ни намека на раскаяние. Если бы пришлось, Мак бы снова убил всех тех тварей. Из-за любви и невероятной преданности женщине, укравшей его сердце на танцевальном вечере в пятьдесят третьем году. Женщине, которую у него отобрали. Сомневаюсь, что такое легко забыть.
Мак сверкнул зубами, как кинозвезда, и с довольным видом ответил:
— Я сбежал. Говорю же, пришел ввязаться в драку.
Он был высоким, но не тощим, а, наоборот, крепким и сильным. Седеющие рыжие волосы были в тон недельной щетине, которая придавала ему откровенно бандитский, но при этом добрый вид. А вот улыбка точно была родом прямиком из Голливуда.
Полнейший шок и абсолютнейшее офонарение, затопившие весь мой организм, уступили место облегчению. Не знаю почему, но появлению Мака я обрадовалась не меньше, чем обрадовалась бы пустыня дождю после семилетней засухи. Как прямой потомок Арабет он знал то, чего не знали родители моей мамы. Он буквально вырос с пророчествами и изучал их с самого детства. А еще у него самого были какие-то отголоски нашего дара, хотя он и передавался исключительно по женской линии.
Стараясь держать себя в руках, я шагнула к нему:
— Рада тебя видеть.
— Я тоже рад тебя видеть, — ответил он.
Мак был ужасно похож на папу. Рыжие волосы, серые глаза, небритые щеки… Так похож, что я едва сдерживалась, чтобы не провести пальцами по родным колючкам.