Вечный

Я села, пока Элисон смывала землю с рук и снимала фартук. Стол был накрыт на двоих.

– А где Рой? – спросила я, потому что мне обязательно нужно было с ним поговорить. То, что я запланировала, могло вполне пойти не так, как надо. Если кто и знал что-то о рисках, так это спокойный великан.

– Он помогает в доме пастора. Часть старых балок перекрытия нужно обновить, потому что Национальный фонд содействует сохранению старого дома. Церковные метрические книги со всей Шотландии поступают сюда, потому что необходимо изготовить копии, чтобы дать возможным посетителям ознакомиться с ними. Каждый день прибывает новая церковная книга, но строительные работы еще ведутся. – Элисон покачала головой, сетуя на плохую организацию работ. – Рой помогает там, где может. Ты знаешь, пыльные книги, древние церковные записи… Ему хотелось как можно скорее предложить свою помощь. Надеюсь, ты ничего не ела, потому что шоколадные кексы только из духовки.

– Нет, я с самого утра в пути, и мой желудок начал урчать, когда я еще проезжала Питлохри.

– Тогда хватай скорее кекс, Сэм.

Она села, и мы болтали о шотландской погоде, нашей новой квартире и текущем школьном проекте Роя, уплетая печенье. Элисон понравилась салфетка, которую я принесла ей. Она пообещала бережно относиться к ней. Наконец, когда чашки опустели, а последние крошки были съедены, она сложила руки на коленях и выжидающе посмотрела на меня:

– Итак, Сэм, ты не хочешь рассказать мне, что происходит? Я же вижу, что тебя что-то угнетает.

– Сейчас я просто плыву по течению. Прошлый год был по-настоящему жестоким. Может быть, мне поможет, если я поговорю об этом с Роем.

Я надеялась, что Элисон не обидится, что я предпочла довериться ее мужу, но ее улыбка тотчас успокоила меня.

– Ах, Сэм! Если тебе тяжело на душе, не стоит сидеть здесь и составлять мне компанию. Если хочешь, можешь просто пойти к дому пастора и поговорить с Роем. Думаю, он вряд ли скажет тебе «нет» в перерыве, особенно если ты принесешь ему кексы.

Мне стало гораздо легче, и теперь я не могла дождаться, чтобы излить Рою свою душу. Он наверняка укажет мне способ, как снова взять мою жизнь в свои руки. С тарелкой, полной выпечки Элисон, в руке я побежала коротким путем вверх по холму.

Дом священника представлял собой простое здание в конце улицы. Поверх коричневой кирпичной кладки был нанесен слой краски больше, чем нужно, а на оконных арках шелушился белый лак. Две ступеньки перед распахнутой входной дверью были обшарпаны и побиты по краям.

Я неуверенно вошла и прислушалась. Из-за строительных и уборочных работ едва ли можно было что-то узнать.

– Есть здесь кто-нибудь? Рой?

Ничего.

Ну замечательно, и что теперь? Я бросила через плечо взгляд на дорогу. Снаружи было так же тихо и безлюдно, как и здесь. Я нерешительно огляделась. На скрипучих половицах оставались белые следы. Строительная пыль, по-видимому, распространилась по всему дому, и рабочие переносили ее из комнаты в комнату. Даже в падающем через окна свете плясала пыль, превращая лучи в осязаемый дождь из золота.

Непроизвольно я подошла ближе. Свежевыкрашенные стены между окнами уже украшали старинные портреты, хотя несколько картин еще ждали, чтобы занять свое окончательное место. На противоположной стороне во всю стену тянулся книжный шкаф, который был не очень хорошо закрыт пленкой. Как в библиотеке, маленькие таблички с указанием года на полках показывали местоположение отдельных записей. На старом дощатом полу громоздились еще какие-то церковные записи в картонных коробках. Не совсем правильное хранение старинных трудов.

Я поставила тарелку и наугад вытащила одну из тяжелых книг. Слой пыли на кожаном переплете показывал, что пленка вряд ли выполнила свое предназначение.

Церковный реестр 1822–1856. Я осторожно перелистнула несколько первых страниц. Казалось, сам воздух между страницами источал аромат прошлого.

Здесь скрупулезно были продатированы и записаны все роды, свадьбы и похороны. Я удивилась, как часто можно было увидеть имя Макдональд. Дональд Макдональд бесчисленное количество раз рождался, женился или был похоронен. Покачав головой, я задалась вопросом, а где же индивидуальность или понятность.

Читал ли кто-нибудь эти строки после похорон Эрин Макдональд 18 октября 1822 года – последняя запись на этой странице? Это напоминало путешествие во времени – представить, как перо священника вносит имя Эрин в реестр перед лицом скорбящей семьи. Боль от потери матери, жены или дочери казалась почти осязаемой, и я почувствовала себя незваным гостем.

Я положила книгу на место и взяла один из кексов. Наверняка скоро появится кто-нибудь из рабочих. Вполне можно подождать еще несколько минут, прежде чем отказываться от своей надежды на проясняющую беседу с Роем и отправиться в обратный путь.

Шоколад таял у меня на языке, и я подошла к картинам между окнами. Деревянные половицы скрипели от моих шагов. Наверное, они были такими же ветхими, как и балки на крыше. Пыль, мерцающая в солнечном свете, придавала комнате высоту и танцевала перед картинами, когда я подходила к ним.

Под каждым портретом была прикреплена небольшая табличка, на которой была информация о человеке, его деятельности или происхождении картины.

Я посмотрела на первый портрет. На нем была изображена девушка лет пятнадцати.

Линн Эрскин, 1737, дочь Джеймса Эрскина, позднее жена Алека Элфинстона.

Девушка выглядела неуверенной, и я подумала, как долго ей пришлось сидеть в качестве модели для этого портрета. Сине-белые рукава ее платья хорошо сочетались с затененной синевой фона изображения, а бледно-голубая заколка на белокурых локонах завершала цветовую композицию. Ее губы и покрасневшие щеки были единственными теплыми красками в этом очень прохладном изображении.

Я посмотрела на следующую картину. На ней был изображен мужчина с пышной шевелюрой – или это парик? Даже парни из рок-групп 80-х с их прическами выглядели бы жалко на фоне первого графа Портмора. На нем были блестящий нагрудник и шейный платок, завязанный под двойным подбородком. Поза выглядела победоносной и напоминала мне язык тел близнецов Дугаля и Дункана Стюартов. Мне сразу стало тошно, когда я вспомнила время, проведенное в плену у этих предателей.

Я быстро прошагала дальше вдоль стены. В целом это было красочное смешение шотландской истории. Как раз в тот момент, когда я подумала о том, долго ли мне еще ждать Роя, кое-что бросилось мне в глаза.

– Что за… – выпалила я и подошла ближе к следующей картине. Я подняла руку к холсту и дрожащими пальцами провела по старой масляной краске. Сердце стучало в ушах как барабан, а угощение Элисон вдруг стало камнем в желудке, пока я пыталась понять, что же я увидела.

Я покачала головой и снова провела по блестящему, увековеченному в масле лицу женщины на портрете. Другая рука потянулась к моему горлу.

Мне часто говорили, что я вылитая Кэмерон, но эта женщина выглядела как мой двойник – точь-в-точь как я! Это невозможно. Совершенно невозможно.

Под белой вуалью и темными кудрями золотистой и белой краской была увековечена сама судьба. Маленькая и большая жемчужины в простой золотой оправе, мать и дитя, объединились навсегда.

Черт, ну вот опять такой момент, который переворачивает все с ног на голову! Ну почему именно моя жизнь полна подобных происшествий? Я была практически неспособна дышать, так сильно от волнения сжалась грудь, и казалось, что я могу задохнуться от мельчайших частиц пыли в воздухе.

То, что я увидела, было совершенно немыслимо!

«Шотландская жена в день свадьбы, 1741» – значилось на табличке. «Шотландская жена в день свадьбы», – эхом раздалось в моей голове.

Я лихорадочно пыталась понять, что же это может означать, но казалось, что прошла целая вечность, прежде чем мой мозг снова начал работать. День свадьбы, день свадьбы… эти два слова звучали как припев навязчивой песни и перекрывали мои мысли.

1741. Я снова остановила свой взгляд на цифрах, обозначающих год, и потерла висок, стараясь мыслить яснее.