Ушли, чтобы остаться

Я слушал Егорку и вспомнил о желании попробовать неизвестную мне лесную ягоду.

– Каминку искать не надо, вот она, – мальчик раздвинул траву, и я увидел на стеблях сизо-черные горошины с туманно-восковым налетом. – Нынче каминку не собирают.

– Отчего?

– Невкусная днем, шибко рот стягивает и язык делает чужим. Другое дело ранним утром, когда роса не высохла, тогда рви и ешь сколько пожелаешь. За день она силу набирает, к утру становится сладкой. Идемте дальше.

И мальчишка повел меня по лесу, где чувствовал себя как дома – были знакомы чуть ли не каждое дерево и пень, овражек и поляна, даже куст. Егорка рассказал, что в их Прихоперье заморозки приходят с севера в начале октября, позже холод крепчает, а первый снег жесткий; что среди уток лишь казарки умеют разговаривать на известном им птичьем языке; что подснежники-первоцветы селятся среди прелых листьев; что озера замерзают от берега, но даже лютой зимой остаются закраины; что облака собираются в тучи к непогоде, а ежи любят полевых мышей…

Я послушно шел за Егоркой, понимая, что в лесу можно смело во всем довериться мальчишке – с ним не пропадешь.

– Вы какой к нам шли дорогой? По-над рекой? Напрямик короче, только о колючки одежду оборвете. Мамка завсегда короткий путь выбирает, чтоб быстрее в лесхоз дошагать, меня с собой не берет… И отчего-то не слушает дядю Петра, когда он зовет назад в Артановское, там работа интереснее охраны леса от пожара, порубщиков, короедов… И я просил мамку переехать в хутор, да только серчает, как на дядю Петра, а он хороший, как придет, про разное рассказывает: и как трактор работает, и отчего телевизор показывает, и что скоро его собака ощенится и он подарит щенка, а еще, что в клубе по воскресеньям кино идет. Вы, дядя, видели кино?

Я кивнул, мальчик вздохнул:

– А я нет, и телевизор тоже, еще детей ни разу – взрослые редко, но приходят к нам, а дети еще не были. Хорошо, что дядя Петр вас привел – одного бы его мамка не пустила, а как уйдет, плачет тихо, чтоб я не слышал, только я все равно слышу…

Я писал дубы на берегу озера, Егорка стоял за спиной, зачарованно смотрел, как рождается этюд. Так заработался, что не заметил, как по лесу поползли беспокойные тени, солнце спряталось в сырых облаках, казалось, что пойдет дождь, сказал об этом Егорке.

– Небо только пугает – ветер тучи разгонит, – ответил мальчишка. – Коль боитесь промокнуть, и мне пора домой: мамка, поди, ругается, что ушли не позавтракав.

Мы двинулись назад к кордону, впереди снова шел мой юный проводник. Когда за деревьями показался знакомый дом, мальчишка сорвался с места, припустился бежать к матери, которая стояла на крыльце, рядом, покуривая, с ноги на ногу переминался Петр.

Добежав, Егорка собрался броситься к Петру, но под укоризненным взглядом матери остановился, погрустнел.

Позавтракав зайчатиной и квасом, Петр поторопил меня с уходом.

– Уже? – не поверил Егорка. – А я ждал, что расскажете, как работает телевизор и плавает танк.

Я поблагодарил Раису за гостеприимство, угощение, обещал прислать через Петра для Егорки книжку про самолеты, танки.

Говорил, а сам ждал, что лесничиха перебьет: «Нечего нам прощаться, с вами с Егоркой пойду, только вещички соберу». Но услышал иное:

– Счастливо добраться, легкого пути.

Егорка дернул Петра:

– Теперь не скоро придете?

– Ты жди, – попросил Петр.

– Я жду, всегда жду, – признался мальчишка.

Круглов надел на плечо ружье, которое не пригодилось, и не оглядываясь двинулся к теряющейся среди дубов тропе, я поспешил следом.

Мы были уже довольно далеко от кордона, когда позади услышали крик:

– По-го-дите!

Сквозь чащобу спешил Егорка. Добежал, не успел отдышаться и протянул Петру кулек конфет.

– Мамка наказала вернуть, только я одну съел.

Егорка отдал кулек и припустился обратно.

– Погоди! – крикнул вслед Петр.

– Не! Мамка наказала тотчас вернуться.

Петр подержал конфеты, спрятал в вещевой мешок. Не глядя под ноги, точно слепой, шагнул в колкий куст шиповника, выругался. И я вновь увидел недоверчивую каминку. На длинных стеблях росло по одной похожей на вороний глаз ягоде. Оказавшись не скрытой травой и кустом, лесная ягода застенчиво и боязливо смотрела на двух путников, опасаясь, что мы позаримся на нее, сорвем и съедим.

Рваное ухо

Был он ничейным, бродягой. На побережье, в ближайшем поселке не имели понятия, где жил прежде, имел ли хозяина, какой награжден кличкой, как называется его порода. У безлюдных песчаных дюн он появился ранней весной, в некурортный сезон, когда санатории, дома отдыха, турбазы заполнены наполовину, «дикарей» раз-два обчелся. Много часов кряду в тихую погоду, в шторм он лежал на промытом песке или у кромки прибоя, положив голову на вытянутые лапы, и, когда подкатывала очередная волна, слизывал с себя соленые брызги.

С виду был жалок, хотя имел внушительный рост и угрожающий вид. От недоедания бока ввалились, шерсть слежалась, брюхо хранило пятно мазута, одно ухо стояло торчком, второе было рваным, хвост жался, в глазах стоял страх.

Трудно сказать, о чем он думал, глядя не отрываясь на морскую гладь, дыша соленым с привкусом йода воздухом. Вспоминал ли бездумное щенячье детство или все мысли были заняты едой: где раздобыть завалявшуюся кость-мосол, краюху пусть черствого хлеба и поскорее набить пустое брюхо?

Первым бездомного пса увидел Яков. Остановив машину на понравившемся берегу, удивленно произнес:

– Хотел быть Робинзоном, тебе отдать роль Пятницы, пожить на необитаемом участке без цивилизации, а оказалось, будет сосед, местный абориген.

– Ты о ком? – не поняла Надя и вышла из машины.

– Разуй пошире глаза.

При появлении машины и двух людей пес не повел ухом, лишь исподлобья взглянул на незваных и вновь уставился на море.

Щурясь на солнце, Надя увидела собаку.

– Боже, какое чудо! А глаза умные, человечьи! – забыв сбросить босоножки, девушка побежала к псу.

– Он, без сомнения, блохастый, еще, может быть, бешеный, – предостерег Яков, но Надя ничего не слышала, добежала до собаки, погладила по загривку.

– Бедненький, перемазался-то как! Кто ты, замухрышка, и где поранил ухо? В драке, защищая свою территорию, или таким уродился? А может, отрубил хозяин, чтоб стал злее?

Ответов, понятно, не было.

Надя вернулась к автомашине, достала флакон шампуня, флягу с минеральной водой и принялась мыть собаку. Когда мыльная пена попала псу в глаза, он не вырвался, не зарычал, а доверчиво покосился на развеселившуюся девушку.

– Умница! – Надя смыла с собаки пену, стала расчесывать.

– Может, полотенце принести, китайское махровое? Им еще никто не утирался, – предложил Яков.

– Обойдемся без полотенца, высохнем сами.

И верно: собака потряслась, раскидала вокруг брызги – часть попала на Якова, отчего тот брезгливо отступил.

– А теперь пора завтракать. Пошли… – Надя запнулась, не зная, как назвать собаку и выпалила: – Рваное Ухо, угроза пиратов!

Пес заинтересованно посмотрел на девушку и завилял хвостом.

– Небось голодный, бедняжка. По глазам вижу, что хочешь есть. Чем угостить?

За пса ответил Яков:

– Все слопает. Между прочим, и я не завтракал – в животе урчит. Еще пяток минут и свалюсь без сил.

– Умирающие от голода не сидят без дела, нарезают хлеб, открывают банку консервов, готовят салат, – ответила Надя.

Рваное Ухо заинтересованно следил, что делали люди, и когда ему бросили кусок колбасы, схватил ее на лету, проглотил, не пережевывая, так же быстро управился с булкой, плавленым сыром. Яков покачал головой.

– Псу всего мало – его не накормить, слопает нас двоих и не подавится.

Надя перебила:

– Собирайся в поселок за свежим мясом.

– У нас еще есть тушенка, лосось в масле.

– Это не для третьего в нашей компании, он предпочитает натуральные продукты. Лично тебе следует воздержаться от мясного, стать вегетарианцем.