Ушли, чтобы остаться

– Дети ожидали, что рассмешите, а вы… – осуждающе заметил Ржевский.

На следующий день Лосев вновь увидел у Дома культуры знакомого мальчишку. Ничего не говоря, взял за руку, привел за кулисы, где рядом с переодевающимися артистами стояла клетка с голубями, лежал реквизит, под ногами бегали собачки, к коробке с пудрой принюхивался кот.

Мальчишка на все и всех смотрел широко распахнутыми глазами, с открытым ртом, все было в диковинку, особенно обезьяна, которая в представлении не участвовала ввиду преклонного возраста и скверного характера. Когда прозвенел первый звонок, Лосев предложил мальчишке пройти в зал, но услышал:

– Соврал я, будто отца жду: не вернется он с мамкой. На отца пришла похоронка, а мамку фашисты расстреляли…

Лосев положил руку на хрупкое детское плечо, крепко обнял.

Витя Ряшин (так звали мальчишку) стал приходить на представления ежедневно, благо, шли школьные каникулы. Смотрел выступления из-за кулис, был безмерно счастлив от того, что стал среди артистов своим. После окончания последнего за день сеанса спускался с Лосевым к Волге, усаживался у воды и провожал пароходы, баржи, танкеры. Не сразу рассказал, как перед войной отец купил голубей, соорудил во дворе голубятню (птиц пришлось съесть, когда в оккупации кончились продукты), вспомнил, какими колючими были при расставании щеки отца, как мать угнали в Германию и, оставшись один, чтоб не протянуть от голода ноги, воровал у немецких коней овес, выкапывал подмерзшую брюкву… В свою очередь Лосев поведал о своих занятиях спортом, приходе в манеж, овладении искусством полета под куполом на трапеции…

Покидать Камышин артистам пришлось в спешке: горсовет расторг договор на аренду здания, которое решили ремонтировать, дабы оно вновь стало приютом участников художественной самодеятельности. Ржевский попытался продлить договор, но напоминание, что «искусство облагораживает человека, делает его лучше, помогает забыть о горе», ни к чему не привело, и администратор дал указание паковать реквизит, освобождать общежитие.

На пристань Лосев явился позже других, заставив артистов поволноваться.

– Нужен еще один билет, точнее полбилета, детский, – сказал Юрий Николаевич администратору, и Ржевский увидел рядом с артистом мальчишку.

– Напрасно берете на себя огромную ответственность, – зашептал администратор. – Можете нажить неприятности, стоит властям узнать о похищении ребенка, привлекут за противоправные действия не только вас, пострадает вся труппа. Лично я не попадал в тюрьму, Бог миловал, и не горю желанием на склоне лет…

Лосев не дал договорить, протянул акт горздравотдела и народного образования, где говорилось, что гражданин Яшин В. И. двенадцати лет усыновляется гражданином Лосевым Ю. Н.

…Инспектор манежа с трудом удерживался на ставших ватными ногах. Старался не упасть, чтобы не опозориться перед зрителями. Зажмурился, пытаясь победить головокружение. До боли сжал пальцы рук. «Стоять! Чего бы это ни стоило стоять!..»

Пауза затягивалась. По партеру, амфитеатру пробежал шумок, заскрипели кресла.

Старая, растревоженная сменой погоды рана, а с ней контузия давили на затылок, плечи. Лосев с трудом размежил веки. И первое, что увидел, был маленький мальчик в первом ряду. Утонув в кресле, в ожидании невиданного зрелища малыш, не отрываясь, смотрел на человека во фраке в центре перекрещивающихся лучей прожекторов.

«Занимает служебное место, значит, привели по контрамарке… Когда-то там сидел Витя, готовил домашние задания и приходил в цирк… Все прочили сыну артистическую карьеру – поступление в наше училище, подготовку классного номера, включение в программу…»

Круги перед глазами постепенно таяли. Зрительный зал переставал кружиться. В ноги возвращалась сила.

– Добрый день! Начинаем представление. Первым номером программы… – гулким эхом отдаваясь в проходах, разнесся по цирку хорошо поставленный голос инспектора манежа.

Братья Федотовы

Они не были братьями и даже дальними родственниками, тем более однофамильцами – один носил фамилию Збандуто, другой – Сидоров. Общую фамилию им придумали в главке, когда авторитетная комиссия принимала и тарифицировала номер.

Кто-то из комиссии спросил после просмотра:

– А как их объявлять? Нужен один на двоих звучный, короткий, легко запоминающийся псевдоним, понятно, чисто русский.

– Пусть работают под типично русской фамилией, например братья Федотовы.

Вопрос был решен, Збандуто и Сидоров стали Федотовыми, и еще братьями, что не понравилось Сашке Збандуто: не признаваясь никому, он мечтал прославить свой род. Дима Сидоров попытался остудить закипающего друга, но Сашка отмахнулся, пригрозил, что если станет лезть с нравоучениями, не поддержит во флик-фляке[4].

– И загремишь всеми костями, получишь инвалидность, а я возьму в номер нового партнера, и номер станет зваться «Братья Збандуто».

Сашка на себя наговаривал, на него можно было смело во всем положиться: во время выступления сам сломает себе шею или руку, но не даст покалечиться партнеру.

Обиду Збандуто хранил долго. Когда стали выступать – сначала на периферии, затем в столицах республик, в газетах появились рецензии на номер, вновь упал духом:

«Теперь не послать газету родителям: не поверят, что пишут про их родного сына, кому напророчили страшное будущее, вплоть до тюрьмы».

Отец с матерью в Урюпинске считали, что их Сашка-Александр скатился по наклонной дорожке, стал чуть ли не уголовником, кукует за колючей проволокой. Когда в редких письмах Збандуто рассказывал, что проходит учебу у лучших в прошлом, известных в стране и за рубежом акробатов, скоро станет артистом, родители не верили, считали, что сын бессовестным образом врет, если даже не арестован, то скрывается от правосудия. Так могло бы быть, не повстречай Збандуто Диму Сидорова.

Судьба столкнула будущих партнеров-акробатов хмурой ночью на окраине Волгограда, куда Збандуто приехал устраиваться на работу после службы в армии, а Дима трудился в ателье по ремонту телевизоров. В то позднее время Дима проводил смазливую пэтэушницу и не свернул, когда на пути встали двое в надвинутых по брови фуражках.

– Дай закурить! – потребовал тот, что был выше, другой добавил:

– Не чешись, гони сигареты!

– Не курю и вам не советую портить легкие, – ответил Дима.

– Тогда раскошеливайся на пол-литра! – сказал первый в безрукавке и с устрашающей наколкой на плече – тигр держал в когтях девушку.

– И пить вредно, особенно без закуски, – сказал Дима.

– Не тебе учить!

Имеющий наколку занес руку, но не успел опустить ее на Сидорова, как Дима перехватил, ловко вывернул, и парень взвыл от боли. Навстречу бросился приземистый Збандуто, но и он приземлился на асфальте, лег рядом со сбитым с ног дружком, на время отключился, когда пришел в себя, поднялся и стал пятиться от Сашки, отдавая должное его ловкости. Дружок тряс головой, не понимая, где он, что случилось.

Дима продолжил свой путь. Збандуто двинулся следом: «Откуда такой взялся? Впервые вижу. Не из нашего района, видать, приезжий. Вот бы научиться его приемчикам…»

Дима насвистывал, был спокоен, словно не он расшвырял грозу района Фигуру и его правую руку Збандуто. У кинотеатра обернулся:

– Хватит играть в сыщика. Подойди, коль не трусишь.

Збандуто вышел из-за угла, чтобы взять реванш за позорное поражение, но лишь размахнулся, как Дима ловко отпрянул. Сашка собрался повторить маневр, но Дима снова не оплошал, схватил нападающего за пояс, поднял, от чего Збандуто задергал ногами.

– Сорок с гаком весишь, – определил Дима и вернул Сашку на асфальт.

Збандуто выдохнул что-то несвязное, попытался стукнуть Диму головой в живот, но тот увернулся, отчего Сашка чуть не врезался в дерево.

– А ты упрямый, злость вполне спортивная, – похвалил Дима. – Чем у прохожих карманы чистить, шел бы к нам в секцию.

4

Флик-фляк – вид акробатического прыжка.