Снежить

Это было очень важно, это требовало полной сосредоточенности и самопогружения. Из этого мог бы выйти толк, если бы не мальчишка!

Как он проник в этот закрытый, только для «своих» ресторан?! Как прошмыгнул незамеченным мимо четырех бодигардов и двух поверенных?! Волков не знал, но очень хотел бы узнать.

Парень был под кайфом. И, наверное, он был сумасшедшим. По крайней мере, веяло от него не болезнью, а вот этим затхлым болотным духом душевного нездоровья.

– Нам нужно поговорить. – Он стоял перед Волковым, сунув руки в карманы драных джинсов. – Мне нужно тебе что-то сказать, попросить тебя нужно…

Он стоял и раскачивался с носков на пятки и смотрел одновременно отчаянно и нагло.

– Ты кто? – спросил тогда Волков. Его было сложно чем-то удивить, но этому растрепанному, сероволосому и черноглазому пацану удалось. Волков даже про клиента забыл. На целых пять секунд.

– Я – Ник, – сказал пацан и перестал раскачиваться. – Моя мама… – Он сглотнул, и кадык на его шее нервно дернулся. – Моя мама умерла.

– Соболезную. – А что еще он мог сказать этому ненормальному и абсолютно незнакомому парню?

– А отец умер еще раньше… – Пацан усмехнулся. – Я его даже не помню. Представляешь?

– Я своего тоже. – Волков виновато посмотрел на клиента. Клиент терял терпение. И драгоценное время.

– Получается, теперь у меня остался только ты. – Пацан поежился, как от студеного ветра. – Мне нужна помощь… Андрей.

– Вы знакомы с этим молодым человеком? – Голос клиента звучал одновременно вежливо и холодно. Время заканчивается, а терпение уже иссякло.

Волков отрицательно покачал головой.

– Первый раз вижу.

– Тогда позвольте мне. – Клиент сделал знак, и упирающегося, орущего какую-то околесицу пацана упаковали, а чтобы не орал, легонечко дали под дых. Дали бы еще, но Волков не позволил. Засвербело что-то в груди, заныло. Не любил он такого… избиения младенцев не любил. И даже если младенец выглядел как наркоман со стажем, и даже если нес какую-то ахинею.

Пацана убрали быстро, так быстро, что даже духа его не осталось. Духа не осталось, а порванная кожаная фенечка осталась, упала на паркетный пол прямо к ногам Волкова. Повинуясь странному порыву, фенечку он подобрал и сунул в карман куртки.

– Не понимаю, – сказал клиент задумчиво, – не понимаю, как этот парень здесь оказался. Нужно к хренам менять всю охрану.

Волков ничего не ответил, не выходил у него из головы пацан. Что он тогда кричал? Что ему нужна помощь? И по имени его назвал… И мимо бодигардов как-то просочился.

Он не стал тратить время на размышления о превратностях судьбы и удивительных встречах, его время теперь стоило очень дорого, и он был намерен распорядиться им максимально эффективно…

… Девочку он нашел на третий день. Подключил всю свою агентурную сеть, привлек художников и студентов-айтишников, чтобы искали дом, описанный Анук. Деревянный одноэтажный дом, выкрашенный в зеленый цвет. Палисадник с кустом шиповника. Крыльцо с тремя ступеньками, нижняя прогнила. На окнах решетки в форме полусолнца. С крыльца видна водонапорная башня. На башне цифры 1975 и разоренное аистиное гнездо. Пахнет железной дорогой. Слышен гул поездов. Это уже Арина – про запах и гул. Девочка иногда просыпается, ей холодно и все время хочется пить. А это Маруся. Марусю помогать никто не просил, но такая уж у него дочурка. Такие уж у нее способности.

Информации было много, но сколько в стране старых домов с прогнившими ступенями! Сколько их стоят рядом с водонапорными башнями и железными дорогами!

– Близко, – сказала Арина. – Километров пятьдесят от города. Близко!

Он не стал спрашивать, уверена ли. Раз сказала, значит, уверена.

– Девочка больше не просыпается и ей больше не холодно, – добавила Маруся, укладывая любимую куклу в игрушечную постель.

Как же ему хотелось спросить у Маруси, жива ли эта девочка! Но он не стал, не захотел пугать дочку. Он просто утроил усилия и ограничил радиус поисков сотней километров.

Дом нашел студент-айтишник. Сначала на гугл-карте, а потом в фотоархиве районной передовицы отыскал снимок водонапорной башни, той самой, с выложенным красным кирпичом годом 1975.

С собой Волков взял Блэка и розовую девичью футболку, которую из корзины с грязным бельем достала мама девочки, еще не старая, но враз растерявшая и молодость, и красоту женщина.

– Она жива? Вы скажите мне, пожалуйста, моя девочка жива?

– Она жива, и я ее найду. – Никогда он так не делал. Это неэтично и непрофессионально – давать такие обещания. Но Волков сам был отцом и знал, какой ответ хотел бы услышать, окажись он на месте этой несчастной.

Блэк взял след у железнодорожной станции. Поезда здесь останавливались всего два раза в сутки. Волков специально уточнял. Он копнул носком ботинка почерневший от сажи и грязи снег, нащупал под мышкой кобуру и сказал:

– Веди, Блэк.

Из трубы старого, выкрашенного зеленой краской дома шел дым. А рядом с крыльцом стояла, зарывшись носом в сугроб, древняя «копейка». Значит, хозяин на месте. Волков очень надеялся, что этот гад дома. Он уже знал, на кого открыл охоту. Теперь он знал про похитителя все.

Клиент ошибался. Его единственную дочь похитили не конкуренты и не враги. Его дочь похитил двадцатидвухлетний, добропорядочный с виду гражданин. Один из тех, кого с теплом вспоминают школьные учительницы. Один из тех, кто переведет старушку через дорогу и поставит на дому укол захворавшему соседу. А если нужно, то и не укол, а капельницу, потому что, работая фельдшером на «Скорой», вену учишься находить, не глядя. И к препаратам имеешь доступ, к тем самым препаратам, от которых тринадцатилетняя девочка спит и никак не может проснуться. Оно, наверное, даже и хорошо, что не может проснуться, что ничего не видит, не чувствует и не помнит. Не нужно ей такое чувствовать и помнить.

Волков считал себя хладнокровным и расчетливым, но даже ему стоило великого труда остановиться, не доломать и не додушить этого визжащего, корчащегося на грязном полу мозгляка. К тому времени, когда рядом с «копейкой» с ревом замер реанимобиль, а два черных джипа сопровождения едва не снесли палисадник, он уже отключил девочку от капельницы и укутал в свою куртку.

Ему хватило одного только взгляда на ворвавшегося в комнату клиента, чтобы понять сразу две вещи. Этот человек сделает все возможное, чтобы его дочь ничего не вспомнила, а если и вспомнила, то очень быстро забыла. И тип, который посмел сотворить с ней все это, не доживет до суда.

А и плевать! Как отец, Волков его понимал. Понимал и не осуждал. Он лишь подумал, что нужно обязательно поговорить с Марусей, чтобы не доверяла улыбчивым незнакомцам.

Домой он вернулся смертельно уставшим, сел прямо у двери, уткнулся затылком в стену, закрыл глаза.

– Все хорошо? – спросила Арина. Она стояла перед ним босая, взъерошенная, словно со сна, но Волков точно знал, что жена не спала. Когда он уходил на задание, в ней что-то включалось, какой-то резервный генератор, она могла не спать сутками. Бдила, следила, пыталась подстелить соломку.

– Все хорошо. – Волков обхватил Арину за талию, притянул к себе. Он пришел с мороза, куртка его была припорошена снегом и, кажется, пахла железнодорожными шпалами. – Мы ее нашли.

– Нашли. – Несмотря на холод, Арина прижалась к нему всем телом, потерлась горячей щекой о щетину, сунула руку в карман его куртки, достала кожаную фенечку. Ту самую, про которую он уже и думать забыл. Он забыл, а она вот… нашла и теперь разглядывала с той же сосредоточенностью, с которой пару дней назад смотрела на фотографию похищенной девочки.

– Это не мое. – Волков чуть отстранился, принялся стаскивать куртку. Сейчас бы в горячую ванну, чтобы смыть с себя и запах шпал, и чужие эмоции, и собственные воспоминания.

– А чье? – Арина смотрела то на него, то на фенечку в своей руке.

– Да так, одного пацана.

– Одного пацана? – Теперь она глядела только на него, прямо ему в глаза. И взгляд ее был такой… туманом подернутый взгляд. – Моя мама умерла, – сказала она вдруг таким тоном и таким голосом, что на мгновение Волкову показалось, что перед ним сейчас стоит не его жена, а тот самый обдолбанный пацан. Захотелось отступить на шаг, отшатнуться даже. Но удержался, спросил онемевшими вдруг губами: