Страница 6 из 11
А. А. был строгий преподаватель, не позволял никаких грубых выходок, но вёл себя на уроках сухо, недоступно.[63] Таким же он был и в тех случаях, когда мы встречались с ним же [не] на уроках: на пикниках, вечерах и т. д.
После Октябрьской революции А. А. переключился на архивную и музейную деятельность, краеведческую работу, которой он интересовался со студенческих лет. ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 70–71.
Вячеслав Алексеевич Садовский[64]
В. А. Садовский был самым молодым преподавателем в нашем училище. Наш выпуск учился у него только в четвёртом классе. Помнится, мы изучали у него систему сложных предложений и периодическую речь.[65]
Иван Иванович Устинов[66]
И. И. Устинов не имел высшего образования и преподавал русский язык в I классе.[67]
Михаил Даниилович Симановский[68]
М. Д. Симановский был преподавателем приготовительного класса. В этом классе занятия проводились по русскому языку и арифметике. М. Д. любопытный старик, очень подвижный, весёлый, шутливый и, между прочим, скрипач.[69]
О[тец] Димитрий Победоносцев[70]
Он был священником нашей церкви, нашим духовником и экономом.
Михаил Михайлович Щеглов
(«Слово» в знак уважения и благодарности моему учителю и воспитателю, пробудившему у меня на всю жизнь любовь к пению).
Никто из учителей Камышловского духовного училища не был так многогранно связан со своими учениками, как Михаил Михайлович Щеглов. Он был учителем пения, чистописания, скрипичной игры и регентом училищного хора. Приватно М. М. преподавал даже начальные элементы игры на фортепиано. И никому другому из учителей училища не приходилось вкусить всей тяжести обучения своему предмету «сих малых» в возрасте от 10-ти до 14 лет в такой мере, как Михаилу Михайловичу.
Мучителями и одновременно мучениками, что говорить, были учителя латинского и греческого языков, но не в меньшей, если не в большей степени, тяжёл был труд М. М. по обучению пению.[71] Сам М. М., вспоминая позднее об одном из своих учеников, однокласснике автора сего – Васе Болярском – говорил, что когда он пел по «Октоиху»[72] какой-либо богородичен[73], то «у него выступали на носу капли пота». Как никак, но пение даже в объёме, необходимом для клирика, является всё-таки искусством, для воспитания любви к которому нужно найти пути, найти ключ, которым можно было бы открывать «тайное» в душе воспитуемого. Это с одной стороны. С другой стороны, сколько бы ни утверждали, что «голос, данный человеку для речи он же дан ему и для пения», и что, таким образом, пение в равной степени доступно всем людям, на практике, однако, оказывались люди, в данном случае мальчики, с недостаточно развитым слухом, «трудные», как принято их называть теперь, которых обучить пению являлось «сизифовой работой». Такие «особи» попадались из числа вышедших из духовного сословия, а чаще из «чужестранцев», детей мелких чиновников и торговцев. Нет, судьба не баловала на этот счёт Михаила Михайловича, и только любовь, привитая ему к пению и преподаванию его, воспитанная всей системой обучения в Синодальном училище, позволяла ему преодолеть трудности с завидным для учителя пения энтузиазмом.
В программу обучения пению негласно, без определения конкретной задачи по профессиональной подготовке, входило всё то, что необходимо для работы псаломщиком, а именно: пение по «гласам», пение так называемых «богородичнов», «канонов»[74] и всякого рода песнопений по так называемой «Триоди постной и цветной», песнопений на случай совершения разного рода «треб» – крещения, отпевания умерших, венчания и т. д. В общем задача преподавателя пения была не из лёгких, а на практике получалось так, что многие из окончивших духовное училище, проучившись в нём 6, 7, 8 лет, вступали как раз на стезю псалмопевцев.[75]
Основой основ было обучение пению «по гласам». Особенную трудность представляло усвоение пения «по гласам» так называемых «запевов» – «Исповедатися имени Твоему». В своё время над этими же бились и наши отцы и выработали для облегчения усвоения этих запевов своеобразный мнемонический приём. Так, например, для усвоения мелодии «запева» на третий «глас» они советовали в памяти держать придуманную ими мелодию на слова: «Наши-то с дровами приехали!» Трудно найти в жизни другой пример того, как в ней переплетаются и трагическое и комическое!!
Вершиной обучения являлось пение по «Октоиху» богородичнов. Любопытно было наблюдать, как какой-нибудь карапуз десяти или одиннадцати лет в поте лица в сюртуке, стоя перед раскинутым in folio[76] «Октоихом», ударяя себя рукой по бедру для отсчитывания тактов, выводил: «Прейде сень законная», или «Царь Небесный». И опять и здесь количество переплеталось с трагическим: у любителей высоких оценок существовало особое правило-совет для получения их: «ты бей себя по бедру – не жалей, получишь пять». Бывало так, что на экзамене Михаилу Михайловичу приходилось «усмирять» такого не в меру разошедшегося мученика науки.
Изучали интервалы. Была какая-то книжка с сольфеджами. Помнится по ней мы пели фугу[77]: «Кто тя может убежати смертный час». Позднее в этом же музыкальном приёме пели песню: «Со вьюном я хожу».
Что греха таить: не все мы умели ценить Михаила Михайловича как учителя пения. Были среди нас и такие, кто затаил на него злобу из-за его требовательности, настойчивости. Причины всему этому были: и наш возраст, то, что мы не умели ещё ценить пение как науку, а главное, конечно, направленность пения и обучения ему по линии узкого обслуживания религиозного культа. Позднее, когда некоторые из нас увлеклись пением и научились понимать красоту тех же «богородичнов», которые пели по «Октоиху», мы иначе стали смотреть на этот труд М. М. по обучению нас пению и научились ценить его. Было у нас что-то детски-наивное в отношении к пению, но с возрастном оно прошло, и М. М. предстал пред нами как подлинный наш учитель и воспитатель, даже более близкий нам, чем кто-либо из других учителей и единственный из оставшихся в живых до настоящего времени. Этим и объясняется, что ученики его до сих [пор] поддерживают живую связь с ним, а также и перепиской.
О преподавании чистописания сам М. М. говорил, что он учил ему нас по методу «Docendo discimus» («уча, мы учимся»); т. е. когда ему предложено было заняться этим делом, то он прежде всего сам прошёл школу самообучения по лучшему методу, стал учить и нас. Далеко не все ученики М. М., от них же первый автор сего, сохранили «заветы» его по чистописанию, но несомненно они («заветы») пригодились тем, кто потом сделались сами учителями этого предмета в школе, что же касается самого М. М., то он и теперь, в возрасте за восемьдесят лет, пишет так, что его письма являются образцом каллиграфии.
63
Там же: «Передавали, что А. А. преподавал нам русский язык, но это как-то изгладилось в памяти, и Ал[ександр] Андр[еевич] сохранился в ней (памяти) как преподаватель географии. Был он очень требовательный и строгий, вспыльчивый, так что на уроках у него мы были всегда, как говорится, «начеку». Он стоял от нас больше, чем кто-либо другой, в отдалении» // Там же.
64
Садовский Вячеслав Алексеевич – учитель русского и церковно-славянского языков в Камышловском духовном училище. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1897 г. Поступил законоучителем в Сормовскую двухклассную церковно-приходскую школу Нижегородской губернии. В 1898 г. определён помощником инспектора Тобольской духовной семинарии. В 1900 г. определён учителем русского и церковно-славянского языков в старшие классы Камышловского духовного училища. С 7 октября 1907 г. состоял учителем того же предмета во всех классах. Коллежский советник. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2.
65
В очерке «Вячеслав Алексеевич Садовский» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Вячеслав Алексеевич преподавал нам русский язык. В коллективе наших учителей он был самым молодым, и появление его у нас производило впечатление «обновления» его состава» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16.
66
Устинов Иван Иванович – учитель русского и церковно-славянского языков в 1-м классе Камышловского духовного училища. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1878 г. 10 сентября 1878 г. поступил на должность учителя русского и церковно-славянского языков в Далматовское, затем Камышловское духовное училище. Надворный советник, имел орден св. Станислава 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1904. № 21 (1 ноября). С. 381.
67
В очерке «Иван Иванович Устинов» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У нас осталось впечатление как бы мимолётной встречи с ним» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16–16 об.
68
Симановский Михаил Даниилович – учитель приготовительного класса при Камышловском духовном училище. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1868 г. В 1871 г. определён учителем в Сажинское народное училище Кунгурского уезда. В 1873 г. определён законоучителем и учителем в Билимбаевское двухклассное училище Екатеринбургского уезда. В 1878 года назначен надзирателем за учениками в Екатеринбургском духовном училище. С 1881 года состоял учителем приготовительного класса при Далматовском, затем Камышловском духовном училище. Надворный советник, имел орден св. Станислава 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1907. № 40 (22 октября). С. 10.
69
В очерке «Михаил Даниилович Симановский» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «М. Д. был преподавателем в подготовительном классе и, поэтому, некоторые ученики, поступившие прямо в первый класс, не учились у него. Он являл собою тип старого учителя, всегда аккуратного, собранного и добродушного. Сохранилась в памяти трогательная картина, как он с М. М. Щегловым исполнял скрипичный дуэт» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16 об.
70
Победоносцев Димитрий Петрович (?-1905) – священник Сергиевской (домовой) церкви при Камышловском духовном училище. Окончил Далматовское духовное училище в 1871 г. 8 июня 1873 г. определён псаломщиком к церкви села Знаменского Камышловского уезда. 21 января 1882 г. посвящён в сан диакона к той же церкви. 4 декабря 1890 г. перемещён к церкви Баранчинского завода Верхотурского уезда. 29 декабря 1891 г. посвящён в сан священника к церкви Брусянского села Екатеринбургского уезда. 3 мая 1894 г. определён на должность эконома Камышловского духовного училища. Имел скуфью. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1904. № 21 (1 ноября). С. 383.
71
«С большим трудом «усваивали» пение и некоторые ученики». (Примеч. автора).
72
«Октоих» – богослужебная книга, содержащая в себе чинопоследования суточных богослужений: вечерни, повечерия, утрени и литургии для шести будничных дней недели, а для воскресных дней, кроме того, – малой вечерни и полунощницы. Все песнопения «Октоиха» по способу пения разделяются на восемь гласов (отсюда название книги), или напевов, из которых каждый употребляется в продолжение одной седмицы (недели). Полный столп осмогласия составляет прохождение восьми недель. В русской традиции гласовое пение осуществляется без нотной записи, на известные наизусть гласовые напевы певцы распевают канонические богослужебные тексты песнопений.
73
Богородичны – молитвенные песнопения в честь Пресвятой Богородицы: стихира, тропарь или седален, входящие в круг суточных богослужений.
74
Канон – в православном богослужении сложное многострофное произведение, посвящённое, например, прославлению какого-либо праздника или святого.
75
«к чему их и нужно было готовить». (Примеч. автора).
76
in folio – по-латински в формате сложенного вдвое типографского листа большого формата, отсюда – фолиант, книга больших размеров.
77
fuga – буквально, «бег», композиционная техника и форма полифонической музыки. В классической однотемной фуге несколько голосов, каждый из которых повторяет (имитирует) заданную тему.