Страница 11 из 11
В моду входило ношение часов со шнурком через шею. Нужно отдать справедливость «бурсакам» в том, что они приучались к аккуратности и опрятности в одежде. Так, в числе предметов бытового обслуживания почти у всех, а наверняка – у многих были платяные щётки, щётки чистить сапоги, вакса и новость культуры – раствор для смазывания обуви – аппретура. В торжественных случаях сапоги «бурсаков» блестели как лаковые, а на тужурках и брюках ни пушинки, ни пылинки! Не доросли «бурсаки» только до ношения резиновых калош: это полагалось уже семинаристам.
[[139] ] ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 14–16.
Считалось, что Н. Г. Помяловский в своих «Очерках бурсы» увековечил бурсу на все времена, канонизировал её порядки, а поэтому многие наши современники, спустя много лет после выхода в свет «Очерков» думали, что бурса нашего времени и её обитатели всё ещё были такими же, как их изобразил Н. Г. Помяловский, и готовы были в каждом из нас увидеть «тессараконту» прежней бурсы, «детину непобедимой злобы» по выражению Симеона Полоцкого.[141] Однако, бурса, как и всё в мире, подчинена была всеобщему закону развития, сформулированному греческим философом Гераклитом: Πάντα ῥεῖ[142], формы её бытия изменялись, но не сразу, не в один момент – революционно, а по законам эволюции, при которой, как известно, «старое» и «новое» некоторое время «сосуществуют», и в новом сохраняются «родимые пятна» старого. Эти «родимые пятна», трансформированные, пережившие метаморфозу, иногда трудно связать с прошлым, пережитым и только внимательно всматриваясь в них, анализируя их, можно установить их родство с прошлым, как говорилось в этом случае: стоит только «поскоблить» его, это «родимое пятно», и заметишь: «жив, жив курилка!» – прошлое тут как тут.[143] Наша бурса, не будучи копией своей «прабабки», конечно, имела «родимые пятна» её. Вот они.[144]
Было принято, что ученик, благополучно достигший четвёртого класса, прошедший все «испытания» бурсацкой жизни, ставший «старшим», получал право, не писанное, но узаконенное бытом – «задаваться» над младшими. Некоторые ученики так и объявляли: «ну, теперь я добрался до четвёртого класса – можно и «позадаваться». «Задаваться» – это значило: «подставить ножку», толкнуть, ущипнуть, обозвать по прозвищу, одним словом – обидеть, унизить младшего по такой концепции мысли: было время – меня обижали, а теперь пришло моё время – я буду обижать. Очень модным приёмом в этом отношении было садить «пучки», т. е. щелчки, причём применялись два вида «пучек»: через зажим среднего пальца большим и разжим его – один приём, а другой приём – удар указательным пальцем после освобождения его от зажима средним, удар на «отмашь». Были такие «артисты» этого дела, что «били» до синяков. Любопытно, что притягательную силу при этом имела та часть организма, кожа которой является менее чувствительной – та, что применяется при сидении. И вот поди-ты: только подвернись она у кого-либо, последует обязательно «пучка», поэтому все старались избегать такой позы, при которой можно было соблазнить кого-либо «поставить «пучку». Четвёртый класс находился у «чёрной» лестницы, по которой младшие спускались вниз, направлялись на обеды, ужины и чай, и это было удобным местом «задаваться»: чуть не заметит надзиратель, и кто-либо из проходящих рядами получал от «старших» или «пучку», или «под ножку». Шествие в рядах «старшие» иногда и сами использовали для расправы друг с другом. Так, был случай, когда возвращались вечером с ужина в одном ряду «старший» Панин подбежал «старшему» Ивану Переберину и всадил ему в плечо перочинный ножик.[146] Некоторым малышам выпадало счастье – не испытывать на себе этой «системы» «задаваться» со стороны старших, лишь благодаря покровительству кого-либо из них. Так, автор сего был в числе этих счастливчиков: когда он был «подготовишкой», то в четвёртом классе у него был сват – Андрюша Бирюков, парень высокого роста и сильный. Андрюша в широком кругу бурсаков однажды показал на меня и предупредил «прочих»: «если кто хоть пальцем потронет его», т. е. меня, и последовал очень выразительный жест руки. Пользоваться протекцией кого-либо, однако, не делало чести «счастливому» малышу: на него смотрели косо, а старались за «это» иметь чем-либо ему «насолить». Почётнее считалось, если кто сам мог за себя «постоять». Таковы были не писанные «законы» бурсы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
139
Там же автор дополняет: «У каждого бурсака был отдельный ящик в общем комоде, где под замком хранилось его бельё, тужура, брюки. Пальто и шуба висели в гардеробной комнате на определённой вешалке под определённым номером. Калоши бурсаки ещё не носили: не «дошли до этого». «Казённикам» шили кожаные калоши, но они были грубые – некрасивые и не удобные (жёсткие) и те избегали их носить. Сапоги чистили ваксой, или смазывали раствором «аппретуры». Почти у всех бурсаков были щётки для очистки верхней одежды и обуви. Аккуратность в одежде и чистоплотность вошли в привычку бурсаков и они высмеивали и травили отдельных нерях, которые в незначительном количестве ещё попадались» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 58–58 об.
140
Находится в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» – «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училище».
141
«Детина непобедимой злобы» – образ непокорного ученика духовного учебного заведения из «Духовного регламента» (1721), составленного епископом Феофаном (Прокоповичем) (1681–1736), фактическим руководителем Святейшего Синода, проповедником, государственным деятелем, сподвижником Петра I. «Духовный регламент» определял правовое положение Православной церкви в Российской империи. Указание на духовного писателя Симеона Полоцкого (1629–1680) – ошибка автора.
142
Πάντα ῥεῖ καὶ οὐδὲν μένει – по-древнегречески «Всё течёт, всё меняется» – фраза, приписываемая древнегреческому философу Гераклиту Эфесскому (544–483 до н. э.).
143
«Жив, жив курилка!» – выражение, с давних времён употребляемое по отношению к людям, которые, по общему мнению, прекратили свою деятельность, куда-то пропали, исчезли, умерли, а на самом деле живы и заняты прежним делом. Используется в ироническом смысле, так и в качестве выражения радости от встречи с человеком, о котором давно не было вестей.
144
В очерке «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было бы одинаково неправильным как преувеличивать недостатки воспитания в закрытых учебных заведениях (интернатах), так и преуменьшать их. Однако никак нельзя замолчать о том, что интернаты являются искусственной формой отделения ребенка от естественного развития его в семейных условиях. Ученики духовного училища поступали на «бурсу» в возрасте девяти-десяти лет, кажется не такими уж детьми, но тот, кто испытал психологию «новичка» на «бурсе», едва ли согласится с тем, что ему показалось, что он попал в «рай». Домашний семейный уют и теплоту ничем нельзя заменить, и не сразу «новичок» сможет привыкнуть к новым условиям. Кто окажутся его новые знакомые – является полной неизвестностью, и каким зорким должен быть глаз у тех людей, которым доверено воспитание этих новичков. А пороки интернатской жизни иногда бывают такими тонкими, что их и в сильный микроскоп с трудом можно рассмотреть. Можно указать такие пороки нашей «бурсы», которые являлись «отрыжкой» старой системы воспитания» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 24–25.
145
В «пермской коллекции» воспоминаний автора – «Система «задаваться» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища».
146
В «пермском коллекции» воспоминаний автора наоборот, «отчаянной» Иван Переберин (ученик 4-го класса), вероятно, ученику 1-го класса Мефодию Панину. (Ред.).