Эвакуация

— Они не мертвые! — не удержался от замечания Леонид. — Это болезнь такая…

А следом запоздало поразился, насколько неуместную в его нынешнем положении реплику выдал. Насколько вообще не к месту с его стороны вступать в любые теоретические, философские, терминологические и тому подобные отвлеченные споры. В свете ожидавшей Кудряшова крайне незавидной участи, причем в очень близкой перспективе.

Да, первые опасения, которые неизбежно возникают, когда на тебя, насильно лишенного одежды, кто-то усиленно пялится… особенно одного с тобой пола — они вроде не подтвердились. Вот только то, что задумал в отношении Леонида тип в клеенчатом фартуке, было ничуть не лучше.

— Болезнь, значит, — недобро усмехнулся тот, — ну, если это для тебя всего лишь болезнь… тогда то, что мы собираемся с тобой сделать, можешь считать легким эротическим массажем. Надеюсь, хоть это тебя успокоит. Говорят, эмоциональное… так сказать, состояние скотины перед убоем сильно влияет на вкусовые качества ее мяса. Не зря коровам классическую музыку включают.

Затем человек в фартуке подошел к лестнице, ведущей из подвала наверх. Поднялся — так, что только ноги в поле зрения Леонида оставались. И проорал:

— Ро-о-остик! Быстро дуй сюда, поможешь мне с этой тушкой!

«Ростик — так звали амбала с «Кедром», встреченного в школе, — вспомнил Кудряшов, — значит, у этого хмыря в фартуке он типа на побегушках…»

— Валил бы ты отсюда, — уже вслух обратился он к обладателю фартука, когда тот сошел обратно по лестнице. — Валил… подальше от города. Тогда и есть никого не надо будет.

— Валить? — презрительным тоном переспросил тип в фартуке на ходу.

Он как раз подходил к стоящему у одной из стен маленькому столику, на котором были разложены в ряд колющие и режущие предметы. Остановился, рассматривая их с видом покупателя. А затем сам же и ответил на собственный, явно риторический, вопрос.

— Да с хрена ли? Свалить… и оставить все это? — с этими словами он развел руки, словно пытался обнять, если не весь мир, так хотя бы этот подвал заодно с домом, под которым он был сооружен. — Все, что с таким трудом нажил… да с каким, на хрен, трудом?! С грехом больше! И не пополам, а, скорее, на три четверти. И что? Свалить, бросить, а срань какая-нибудь на все это лапу наложит? Нет уж, спасибо. Идиотов здесь нет.

Затем человек в фартуке со звоном отложил выбранный было нож обратно на столик, и подошел к подвешенному Кудряшову. Уставился на него, сверля взглядом и щерясь в улыбке. Причем улыбался только ртом, взгляд же был холодным и… каким-то мутным. Безумный взгляд!

— И на хрена, скажи, куда-то валить, — проговорил он со спокойной терпеливостью, как будто что-то объяснял ребенку или умственно отсталому, — если лучше мне нигде не будет? Этот город — мой. Я его повелитель, полный хозяин. На мертвяков мне класть. Через ограду моего дома они не перелезут. А чтобы самому избежать этой, как ты говоришь, «болезни», только и нужно, что правильно питаться. За что спасибо еще и таким как ты. Суетесь сюда, как мухи к навозной куче.

Леонид в ответ только вздохнул. Человек перед ним был явно не в себе, и убедить такого хоть в чем-то было столь же нереально, как построить дом на айсберге. Его уже кто-то в чем-то убедил. Или он сам себя — в том, что некий бред с точки зрения других людей в его случае является бесспорной истиной. Да так прочно убедил, что никакие доводы разума не помогут. Как волны расшибутся о скалу людского безумия.

— Еще в древности кто-то мудрый сказал, — продолжил тип в клеенчатом фартуке, — человек состоит из того, что он ест… как-то так. В смысле, если есть мертвечину, станешь мертвым… рано или поздно. Или мертвяком ходячим, что тоже мало хорошего. А если есть живых, будешь жить. Будешь долго жить… сколько захочешь! Сам посуди. Уже месяц эта шняга с мертвяками творится, а мы с благоверной моей и Ростиком до сих пор не заразились.

«Значит, Ростик — не слуга, я ошибся! — сообразил Леонид. — А сын этого ублюдка. А благоверная — скорее всего, та дама, так называемая. Которая… вот тварь… паскуда! Которая меня и заманила сюда! Ничего так, семейка. А еще ведь целый спектакль передо мной разыграла. Браво!»

И так стало стремно сознавать, что он — боец, прошедший огонь и воду — до того по-дурацки влип. Попался в ловушку, расставленную чокнутой семейкой.

Хотя, с другой стороны, женушке этого каннибала следовало отдать должное. Нашла, на что ловить встреченного ей наемника, зная, что силой такого не возьмешь. Сперва надежду подарила — на встречу с близкими. А потом еще боевую подругу из себя разыграла. Ну как не довериться той, которая спину тебе прикрывала!

А глава людоедского семейства меж тем продолжал свой спич, перейдя на вкрадчивый шепот.

— Представляешь, тушка? — говорил он. — Твои дети уже поседеют, сгорбятся и не всегда смогут вспомнить, где они, и какой сегодня день. А я по-прежнему буду здоров и полон сил. Сколько захочу, столько и проживу.

После чего снизошел до откровенности:

— Этот способ мне подсказал один умный человек. Он, наверное, и сейчас подсказывает… кому-то платежеспособному… как лучше всего пережить приход Полярного Лиса. Это к вопросу о том, можно ли куда-то свалить… есть ли вообще такое место. Потому что… ты, наверное, думаешь, эта хрень нашим городом ограничится? Мечтай дальше. Потому что городок этот — только начало. Впрочем, чего именно — начало — ты уже не увидишь.

И снова направился к лестнице.

— Ростик, твою мать! — завопил он, поднимаясь. — Ты где застрял? Дрочишь там опять, падла?!

— Мальчик у себя… сказал, плохо себя почувствовал, — донесся в ответ голос, в котором смутно можно было узнать давешнюю «даму», просившую-де у Леонида помощи. Теперь в этом голосе не осталось и следа тех просительных интонаций, с которыми она обращалась к наемнику. Зато капризность и властность, подобающая супруге-приживалке богатея, наоборот, вошли в полную силу.

— Плохо? — повторил папаша-каннибал, явно не вняв такому аргументу. — Так щас еще хуже будет… орясине этой безмозглой. Какого хрена я один должен со всем управляться?

И с этими словами унесся вверх по ступенькам, покинув подвал.

— …да когда ты один… все мы с Ростиком… тебе только… — вскоре донеслись до Кудряшова обрывки реплики явно возмущенной хозяйской женушки, то и дело повышавшей голос.

Потом на несколько мгновений пришла тишина. Не считая, понятное дело, мерного шума генератора, к которому Кудряшов почти успел привыкнуть и потому не очень-то замечал.

И, надо сказать, в тот момент Леониду ничего так хотелось, как чтобы тишина эта продлилась подольше. Чтобы глава людоедского семейства не спешил обратно в подвал в компании со своим могучим, но дурковатым сынком.

Такова была немудрящая мечта Кудряшова, висящего на цепи под потолком подвала и обреченного стать едой для этих психов и изуверов. Но и то, что пленный наемник услышал сверху после заветных мгновений тишины, вполне даже его устроило.

Сперва до Леонида донесся… рев. Иначе и не скажешь. Возглас, подобающий, скорее, зверю, а не человеку. Причем зверю крупному, хищному и некогда сильному. Но, не иначе, раненому или еще как попавшему в беду. Потому что был этот рев не грозным и устрашающим. Но полным боли, страха… а потом, вероятно, и агонии. Сказать точно было нельзя, потому что уже секунду спустя рев этот заглушил истошный женский визг.

Изливаясь порциями, визг все нарастал… точнее, приближался. Пока, наконец, в подвал по ступенькам не влетел его источник. Не так давно притворявшаяся «дамой в беде» супруга здешнего хозяина. Сменившая затасканное платье на пребывающий во вполне еще приличном состоянии атласный халат.

«Вдова… покойного хозяина», — не удержавшись от такого уточнения, с надеждой предположил Кудряшов.

— Ростик! — на одном дыхании выпалила «дама», подбегая к Леониду и вперив в него полный ужаса взгляд. — Это все-таки случилось…

— Тоже зомби стал, — не столько предположил, сколько констатировал Кудряшов. Хозяйка торопливо закивала головой — ни дать ни взять, китайский болванчик.