Душа моя

Стремление к равноправию увело женщин от их сути, от их мудрости. Мы не должны бороться как мужчины, мы вообще не должны бороться, это просто не наш метод. Наша сила в нашей любви, в умении принять, простить и поддержать. Вроде бы невидимые, неосязаемые, неосознаваемые материи, но как тонко они ощущаются бесчувственными вроде бы мужчинами!

Сколько раз уже убедилась в этом на собственном опыте. Поссоримся с Пашей, и вот неправ он, ну как ни посмотри, неправ, даже и думать не хочется о том, чтобы как-то оправдать его. Пришел недавно домой, поздно пришел, наскоро поел, даже поговорить не успели. Телефона из рук, кажется, ни на секунду не выпустил. После этого предложил пойти фильм посмотреть. Пошли в комнату, я фильм нашла, включила, а он как сидел, уткнувшись в телефон, так даже глаз не поднял ни разу. Чувствую, как во мне возмущение начало подниматься. Я тоже устала в тот день, ждала его, хотела посидеть рядышком, чувствуя его присутствие, поддержку, и что вместо этого? Неужели он за день не наобщался со всеми своими друзьями и подружками, чтобы еще и сейчас предпочитать их мне?!

Выключила фильм, отодвинулась резко. Паша заметил мой жест, вскинулся наконец-то. Но вместо того чтобы, по логике вещей, по моей логике, обратить на меня внимание, еще и на меня же выплеснул свое раздражение, мол, я дерганая какая-то, а ему этого на работе хватает, чтобы еще дома это терпеть.

Обидно стало до слез, убежала на кухню. Стою у окна, смотрю на темную улицу, а в голове так и вертится: ну как так можно? Зачем? Неужели я так много прошу или о чем-то сложном? Ведь можно же просто уделить мне хоть немного внимания, мне, любимой женщине? Ну в чем я могу быть тут неправа?

И вот стоишь так минуту, две, десять, а он как сидел там в комнате с телефоном, так и сидит, только и слышно, как тот тренькает, оповещая о приходе новых сообщений. И нет, не чувствует он ни вины никакой, и идти за тобой не собирается, и никакого дела ему нет до того, что ты стоишь на темной кухне и обижаешься на него. И это тот самый тупик, в котором мы неизбежно оказываемся, когда пытаемся что-то доказать мужчине.

Хорошо, говоришь себе помудревшая ты. Если не так, то как по-другому? И начинается процесс в обратную сторону. Надо понять и принять, проникнуться, снова почувствовать любовь. Сначала трудно даже представить, но потом думаешь, что, может, он и правда устал как собака на работе, достала какая-нибудь клиентка, или клиент, или все сразу, погода плохая, замерз, пока ехал домой, а когда уже почти приехал, написала подруга из Екатеринбурга. Сто лет не слышались, и тут вот лучше времени не нашла, чем на подходе к дому, а поговорить хочется, потому что давно хотел у нее узнать про ту краску для татуировок, да и так поболтать, как там она, нашла себе кого-нибудь или так и продолжает себе мозг парить ерундой всякой, типа она некрасивая или еще что…

Неужели нельзя такое понять и допустить? Неужели обязательно требовать к себе внимания или объяснений от него, оправданий за свое поведение? Конечно, у него тоже есть свои интересы, потребности, и неужели нужно делать из этого такую проблему? Ну займись ты чем-нибудь своим, пока он там сидит в телефоне, вот делов-то…

И почувствовала, как пошло тепло – к Паше, к жизни, снова люблю, снова принимаю. Вспомнила про свой насморк, стала делать противопростудный точечный массаж – вот и дошли руки, а то ведь целый день собраться не могла. Расслабилась. Все-таки так приятно это – просто любить, а не бороться, доказывать что-то, и так хорошо на душе. И вот удивительно, что ничего не изменилось вовне – Паша все так же в комнате с телефоном, но внутри все стало совсем по-другому. Так что эта перемена настроения от другого человека совсем не зависит – все в наших руках.

Щелкнул выключатель, несколько стремительных шагов, хватающие меня за талию крепкие руки – Паша.

– Ну и что ты тут высиживаешь, психоз ходячий?

Веселый, слышно по голосу, и сразу на душе еще легче стало – вот и помирились.

– Да Юрка написал, – продолжил он, легко кусая меня за плечо, – хочет кредит взять за брата, идиот. Отговариваю его, вот ничему народ не учится, уже ведь выплатил один раз не свои триста тысяч и опять хочет ввязаться…

И поговорили мы с ним, и кино посмотрели, и спать легли обнявшись, переплетясь… Вот так все меняется, когда мы становимся по-женски мудрыми.

Кстати, неумение себя занять действительно составляет зачастую большую проблему. Нам, оказывается, приятнее упиваться своим недовольством, чем придумать занятие по душе и просто отвлечься от своего негатива. Так и перемалываем в себе, пережевываем, продлеваем это бесконечно, изводя себя и своих мужчин…

Санька кивала и соглашалась – да, да, все так и есть… Только как же сложно изменить подход к этому!

Сложно. Но можно. Особенно, когда понимаешь, как это все изменит к лучшему.

– А что у вас с детьми? – спросила Санька. – Не думали?

О, моя больная тема…

Иногда люди так страстно стараются чего-то избегать, что в какой-то момент им приходится познать и оборотную сторону этого нежелания, и тогда, когда им становится это нужно, они не могут это получить. Только с Пашей Ива поняла, что такое хотеть ребенка от любимого человека. А поняв, испытала облегчение и испугалась одновременно. Можно было только порадоваться тому, что им с Альбертом не дано было иметь детей, но теперь казалось, что ей придется расплачиваться за то, что раньше ребенок был нужен ей только как средство манипуляции, как оправдание ее собственного бесцельного существования.

Она видела таких мамочек – с маникюрами и прическами, на шпильках, они расхаживали по торговым центрам, заходили в салоны одежды и кофейни, и все проявления детей, что находились при них, были лишь досадной помехой их делам и занятиям. Они нехотя отрывались от телефона, или витрины, или от разговора с подружкой, мгновенно раздражались, когда их чада проявляли нетерпение или требовали проявления внимания к себе. Им не хотелось ни уговаривать, ни успокаивать их, эти одетые в симпатичные одежки детки были как будто лишними в их жизни. И теперь Ива, вспоминая про них, с ужасом думала, что и она была бы такой же мамочкой, более того, она не видела бы в этом ничего ужасного.

Только теперь она понимала, сколько любви можно дать маленькому человеку, в котором она соединилась бы с тем, кто столько значит для нее. Этого человека еще не было даже, а сердце уже заходилось от чувств – разве могла она когда-нибудь представить себе, что такое возможно?

Еще несколько лет после того, как Альберт начал хорошо зарабатывать, Ива продолжала упрямо держаться за свою работу, хотя и понимала, насколько символично это ее стремление к самостоятельности. Она была бухгалтером по образованию, работала в небольшой торговой организации. Платили не слишком много, работу эту она не любила, но владелец фирмы за что-то испытывал расположение к Иве, даже нежность какую-то, и вообще коллектив там был неплохой, так что Ива держалась за это место.

Альберт иногда подсмеивался над тем, сколько она зарабатывает, говорил, что надо быть очень богатой женщиной, чтобы позволить себе работать за такую зарплату. Она вскидывалась – давай вообще не буду работать, ты же состоятельный мужчина, можешь позволить себе содержать свою жену. И хотя он отшучивался всегда, Ива точно знала, что если бы она и правда захотела оставить свою работу, он бы не стал возражать. Однако она сама не хотела этого, даже несмотря на то, что работа была нелюбимой и нежеланной. Наверное, это позволяло сохранять иллюзию независимости и оберегало ее внутреннее чувство достоинства. Как будто внося свой честный посильный вклад в бюджет семьи, она получала право пользоваться деньгами Альберта.

Однако однажды под конец зимы она сильно переболела гриппом, целый месяц не могла ездить на работу, и за это время их фирма переехала в новый офис. Новое помещение находилось гораздо дальше от ее дома, и добираться туда было неудобно, с пересадками. Ива один раз съездила и поняла, что нет, не будет она так мотаться, не может просто, не заставит себя. Увольнение далось ей легко, как будто она давно была готова к этому. После этого стала искать новое место.