Канун Рождества

Глава 1. Снежный капкан

Канун Рождества – таинственное время. Время, когда принято загадывать желания. В Рождественский сочельник сбываются самые невероятные мечты. Кто-то грезит о счастье, кто-то о деньгах, кто-то строит замки из песка. Одиллия мечтала выбраться из снежной круговерти, которая застилала глаза и не давала дышать.

Вьюга выла, как дикая волчица, вселяя ужас в душу. Снег забивался в рот и нос, в карманы и обувь, но молодая женщина упрямо брела вперёд. Ветер бросал колючие кристаллы в лицо, хлестал по щекам холодными порывами. Вдалеке кто-то ухал, вероятно, филин. Дрожа, Одиллия оглянулась – убедиться, что идёт одна. На белоснежном снегу петляла цепочка её неуверенных следов. Она так устала, что почти не могла шевелиться, но всё же, не останавливаясь ни на секунду, двигалась дальше. Эмоции исчезли, уступив место холоду. Ледяными крыльями он развеял изнеможение, и морозными кандалами сковал тело. Она с детства ненавидела зиму. Слёзы застыли на щеках, ресницы слиплись, она то и дело снимала перчатки, чтобы убрать иней с глаз. И стиснув зубы, шла в неизвестность. Оди не знала, где очутилась.

Из-за бурана, что заставил склонить голову, она видела только свои ботинки. Сугробы росли и теперь достигали коленей. Шквал сбивал с ног. Казалось, ветер подхватит её и унесёт в неведомую страну. Она замирала, пережидая гнев природы. Идти было тяжело, не хватало воздуха, к тому же она почти сутки ничего не ела.

Одиллия уже потеряла надежду на спасение, как вдруг… Среди бесновавшейся, словно белая тигрица, бури показался купол, венчавший церковь. Он мелькнул на мгновение и снова скрылся в непроглядной снежной пелене. Не веря собственным глазам, Одиллия зажмурилась, опасаясь, что это всего лишь иллюзия. Внезапно сделалось тихо. Шторм на миг успокоился. Кружась в мистическом танце, с неба мягко падали снежинки. Однако злодейка – вьюга копила силы, чтобы со всей мощью обрушиться на беззащитную землю.

"Пусть это будет церковь" – молилась Одиллия.

Делая маленькие шаги, щурясь от ветра, она вглядывалась в беспросветную даль. Заметив украшенный кипенно-белой шапкой купол, Одиллия остановилась. Вот оно! Спасение рядом! Сделав несколько глубоких вдохов, она ступала вперёд. Однако церковь не приблизилась даже на метр, и Оди подумала, что никогда не добредёт до неё. Она боялась, что единственный шанс остаться живой растворится, как мираж в пустыне, боялась, что это галлюцинация, но неотступно шагала в направлении своей мечты. Эта церковь стала для неё недостижимой мечтой.

Когда цель была близка, Одиллия предательски споткнулась. Она никогда не думала, что погибнет вот так – в снежном капкане. Прощай жизнь! Одиллия примирилась с этой мыслью и лежала, не шелохнувшись. Холод потихоньку проникал в её тело, завладевал сначала ладонями, потом пальцами ног, прокрадывался по венам к сердцу. Завывавший ветер не утихал ни на минуту, пробирая до костей.

"Нет, я не сдамся! Не сейчас!" – подумала она.

Подняться Оди уже не смогла, её трясло как в лихорадке. Она беспомощно барахталась в сугробах и, поняв тщетность своих попыток, затихла, собираясь с духом. Продолжавшая бесчинствовать вьюга, только набрала полную силу. Одиллия поползла, оставляя за собой кривую дорожку, но быстро выдохлась. Чтобы не замёрзнуть нужно, двигаться, кровь должна ускорить свой бег. Женщина перекатилась на спину, потом на живот.

Мгла расступилась и, подняв глаза к небу, что разразилось снежной бурей, Одиллия вновь увидела аккуратную золочёную луковицу – купол церкви. До боли кусая губы, превозмогая нарастающее бессилие, Оди встала. Желудок голодно рычал, мучила жажда. Одиллия зачерпнула снег в ладони.

– Ни в коем случае нельзя есть снег – замёрзнешь! – строго-настрого запрещал в детстве отец.

Оди вздрогнула и поспешно выбросила снежную крупу. Идти, идти, нужно идти.

"Ты не выберешься отсюда! Навсегда останешься здесь" – шептал в голове тонкий девичий голосок.

Одиллия замерла и огляделась. В снежном круговороте терялся весь мир. Она не могла определить, куда направиться. На север, юг или запад.

– Сделай шаг, хоть один шаг, – велела она себе.

Её характер соперничал с силой природы и злобой судьбы. Прошла бесконечная вереница минут, прежде чем женщина подобралась к заветной цели. Низко склонившись, она наблюдала за тем, как её ноги в тяжёлых альпинистских ботинках утопают в застругах. Мышцы налились усталостью. Когда она подходила к подворью сугробы стали меньше, в проплешинах темнел лёд, намёрзший на мощёную дорогу.

– Только не сегодня, – повторяла Одиллия, пытаясь удержать равновесие. – Только не сегодня.

Церковь оказалась настоящей, построенной в давние времена. Несколько сотен лет она стояла на обрыве, подбоченившись, словно старушка, завёрнутая в белоснежную пуховую шаль. Опутанная туманами, церковь величаво возвышалась над долиной. В ясную погоду, когда солнце невзначай касалось золотых боков купола, он сверкал, поэтому его было видно издалека. Небольшой храм превратился в путеводную звезду для заблудившихся странников.

Одиллия боялась упустить из виду этот спасительный маяк. Силы оставили её, когда она добралась до лестницы, что вела к входу в святилище. Судьба, словно не желая помочь ей выжить, порывами ветра отталкивала Оди назад, но она, закусив до крови губу, пробивалась наверх. Лестница состояла из сотни ступеней. Все они были покрыты снегом и льдом. Одиллия поскальзывалась, но упорно поднималась к паперти. Входивших на территорию комплекса встречала арка, сложенная из бутовых камней, потерявших цвет.

"Ты предала меня, – злорадно нашёптывал голос сестры. – И заплатишь за это".

Одиллия остановилась, закрыла глаза и сделала болезненный вдох. Морозный воздух обжёг горло и лёгкие, но привёл в чувство. Рот онемел. Руки замёрзли и ног она почти не чувствовала. Нужно чтобы кровь циркулировала, от сердца разбегалась по артериям и венам. Только движение спасёт её.

Наконец победив себя, она очутилась на паперти. Небывалое облегчение вместе с истощением нахлынули на неё. Одиллия так сильно устала, словно скиталась годами. Она повалилась на колени у порога, так и не сумев открыть дверь, или хотя бы постучать.

Жизнь ускользала от неё. Замёрзшие губы едва шевелились, голос был почти неслышен. Ветер уносил мольбы о помощи к небу. Зубами она стащила промокшие перчатки и поднесла озябшие ладони ко рту, подышала немного на ледяную кожу. Согреться не получалось, крупная дрожь волнами сотрясала тело. Суставы ныли от холода.

Дыхание сделалось слабым. Вдруг нестерпимо захотелось спать. Одиллия приготовилась к смерти…

***

Медный чайник на плите, нагревшись, засвистел. Настоятель Владимир отвлёкся от книги, встал с уютного кресла, бросил пару ложек заварки в чайничек и налил кипятка. По комнате разнёсся аромат имбиря и малиновых листьев, напоминавший о минувшем лете.

Взыскательному обывателю интерьер трапезной показался бы чересчур аскетичным. Стены обшиты сосной, которая произрастала в местных лесах. В воздухе витал чарующий древесный запах. Посередине комнаты стоял длинный деревянный стол из струганных досок, который смастерили сами священнослужители. На столе поблескивал хрустальными гранями старинный, как и вся утварь, графин, наполненный водой. Стулья с затейливыми ножками тоже были выполнены из древесины. Чуть поодаль слева от входа заложили печь с варочной плитой, согревавшую своим теплом в промозглые дни. Рядом на удобной лежанке дремала чёрная кошка. Два окна занавешены ситцевыми шторами в коричневую клетку. Немного уюта строгому помещению добавляло кресло, стоявшее у печи и белая праздничная скатерть, застилавшая стол. В лакированном буфете хранился фарфоровый сервиз, подаренный прихожанами на Пасху.

Настоятель взял с полки свою любимую кружку. На блестящих боках чайника появилось его причудливое отражение. Отец Владимир носил аккуратную бороду. Его волосы убелила седина, а лицо изрезали глубокие морщины, очки с толстыми линзами делали карие глаза огромными и выразительными. Роста он был выше среднего и сохранил юношескую статность, которую скрывал длиннополым подрясником. На его груди всегда висел простой серебряный крест.