Бар на окраине

Кареглазый бармен Вовка, увидев, что я присела за крайний столик, вышел из-за стойки и двинулся ко мне. Когда он подошел поближе, я заметила, что он держит в руке темный пузатый бокал, на дне которого плещется какая-то жидкость.

— Вот, выпей за счет заведения. Фирменный коктейль «Самарканд и Бухара».

И его веселые глаза блеснули у самого моего лица.

Поставив передо мной бокал, Вовка легкой пружинящей походкой удалился обратно, и я, прильнув губами к прозрачной трубочке, проследила взглядом за его спиной.

Черт возьми, а ведь он мне нравится!..

Коктейль был терпкий и сладкий. Он горячей змеей пополз по пищеводу вниз, и я почувствовала приятное расслабление.

Под густой, гундосый голос Лильки я начала осматривать полутемное пространство зала и сидящих за столиками людей, гадая, что их сюда влечет.

Все столики, кроме того, за которым сидела я, потягивая «Самарканд и Бухару», были заняты.

Приглядевшись к посетителям, я вдруг впервые обратила внимание на то, что они здесь какие-то необычные. Нет, они вели себя тихо, не шумели, но была в них одна странность. Они были как будто… из другого времени, что ли. С удивлением я обнаружила, что одеты они в какие-то старомодные наряды, будто явились прямиком из девятнадцатого века. У противоположной стены, например, сидел мужик, облаченный в грубую домотканую рубаху, перевязанную чуть ли не веревкой. А в центре за широким столиком расположилась странная парочка — благообразный господин, одетый в нечто напоминающее кафтан, и барышня в длинном платье с талией под грудью, в подобных которому ездили на балы юные княжны, насколько я могла судить об этом из книжных иллюстраций.

Оба с удовольствием слушали блатную лирику, вдохновенно исполняемую на сцене Лилькой. Произнося незамысловатый текст, та отчаянно трясла головой и возносила руки к небу. Барышня, словно пришедшая прямо из института благородных девиц, устремила на нее взгляд, полный восторга.

У окна сидел еще один мужик в подобии армяка, перед ним на столе лежал картуз, а рядом стояла банка вполне современного пива «Holstein».

Вытаращив от изумления глаза, я опять прильнула к трубочке с коктейлем.

Из-за поворота появилась Таня и, с грацией бегемота лавируя между столиками, поставила перед парой «барышня и господин в кафтане» огромную пиццу и похожую на кеглю бутылку белого вина.

Ничуть не удивившись их странному прикиду.

Впрочем, не все здесь так выглядят — вон, за столиком, самым близким к лестнице, сидит девица в мини-юбке и ботфортах. Та самая, что укладывала на стойку свое откровенное декольте.

Закончив песню, Лилька смачно прокашлялась. Я перевела на нее взгляд. Она незаметно поманила меня пальцем и спрыгнула со сцены. Это означало, что пора покурить. Захватив коктейль, я быстро пошла за ней.

ГЛАВА 9

И опять мы уселись на скамейку, поставили банку и закурили. Вид у Лильки был неважнецкий. Она подняла голову и выпустила в потолок струю синеватого дыма. Потом взглянула на меня, и я вдруг обратила внимание на темные круги под ее глазами и морщинки, тщательно замазанные тональным кремом.

— Смешно, да? — вдруг засмеялась она. — Приперлись крестьяне да дворяне. Тут неподалеку фильм снимают про девятнадцатый век, вот массовка и тусуется у нас.

— Фильм?.. — вытаращила я глаза.

— Ну да. Киностудия «Мосфильм». Экранизировать решили какую-то старинную тягомотину. То ли Карамзин, «Бедная Лиза», то ли Тургенев «Тамбовская казначейша»…

Я не стала уточнять, что последнее названное произведение принадлежит перу Лермонтова. Лилька и так проявила себя эрудитом, упомянув «Бедную Лизу».

— А я смотрю, ты уставилась на них, как баран на новые ворота!

Надо же, мне казалось, Лилька с головой ушла в свое надрывное пение, а она, оказывается, наблюдала за мной.

Ну хорошо хоть, что разъяснилось происхождение мужика в армяке и иже с ними.

Певичка затушила окурок, поправила всклокоченные артистические космы и сделала прощальный жест ручкой.

— Ну давай, отсыпайся. Я смотрю, наш пострел тебя на славу угостил!

И это от нее не укрылось!.. У нее что, три пары глаз?..

Лилька скрылась за дверью, а я прилегла на узенький диванчик и укрылась пледом. Спать мне осталось часа три.

Едва я закрыла глаза, как тонкий лучик проник с лестницы и заставил вновь их открыть. Лилька неплотно прикрыла дверь, и она чуть приотворилась, пропуская свет с лестницы, той, что у входа. Я нехотя слезла с дивана и подошла к двери, намереваясь поплотнее ее захлопнуть, как вдруг услышала снаружи тихий злой шепот:

— Ты что, совсем, что ли?.. Нам что сказано было?! Не знаешь порядка?!.

Другой голос, тоже шепотом, ответил невидимому собеседнику:

— Да я только на минутку…

— На минутку! — прошипел опять первый. — А если она поймет, что к чему? За эту минутку все можем поплатиться! А время-то близко уже!..

Любопытство заставило меня встать вплотную к двери и прильнуть ухом к проему.

— Да не шуми ты! Не поймет она ничего. Она скорее всего уже забыла… Подумаешь…

— Тс-с! Ну ладно, все. Я ему не скажу, но на будущее запомни…

Я услышала какой-то шорох и цокающие вниз по лестнице шаги.

Сон как рукой сняло. Подождав в напряжении пару секунд, я приоткрыла дверь и хотела уже высунуть в нее голову, как тут же получила этой самой дверью по лбу и, вскрикнув, отскочила в сторону.

Со всего размаху шаткую дверцу распахнул старик Прохор. Войдя, он звучно стукнул один сапог о другой, стряхивая налипший снег. Повеяло морозной свежестью.

Черт, как он невовремя! Теперь, конечно, я уже не узнаю, кто шептался на лестнице.

— Ой, я тебя зашиб что ли, девонька?.. — запричитал дед. Я только вздохнула и потерла лоб.

Голоса говорили шепотом — и непонятно было, женский или мужской это шепот. Но какое-то внутреннее чутье вдруг сказало, что речь в разговоре шла опять-таки обо мне.

«Она не поймет…»

И эта «она» — я.

Внезапно мне стало холодно. Что же за тайну здесь от меня скрывают?..

Хотя, с чего я это взяла? Ведь шептать мог кто угодно — например, только что вошедшие или, наоборот, уходящие посетители, и шепот этот ко мне никакого отношения не имеет. Или пусть даже это были наши, например, Полина и Таня. Или Лилька и Вовка. Или те же четверо в любой другой комбинации — но ведь они могли говорить вовсе не обо мне, а друг о друге, или о Марианне, или вообще о ком угодно…

Но этот шепот будто наслоился на подслушанный в кабинете директора разговор. Он словно являлся его продолжением. Не будь того разговора, у меня бы и мысли не возникло адресовать шепот у лестницы на свой счет… А теперь я была практически уверена, что кто-то что-то замышляет, и мне ничего хорошего это не сулит.

Пожалуй, надо быть начеку.

Действие чая, похоже, закончилось, и веки помимо воли так и норовили прилипнуть друг к другу. Ладно, утро вечера мудренее. Я посмотрела на часы. Почти половина четвертого. В шесть Таня меня разбудит.

… — Арина! Ари-и-и-на!!!

— А?.. — сипло спросила я, приподнимаясь на своем ложе.

— Бар закрывается, пора вставать! — надо мной наклонилось Танино лицо.

— Что?..

Мне казалось, я только-только прислонила голову к подушке…

— Шесть часов, — наклонившись еще ниже, шепнула Таня на ушко, и от ее шепота меня тряхнуло, как от разряда тока.

— Встаю, — ответила я, спуская ноги с дивана и нащупывая туфли.

Официантка ушла, на лестнице раздался веселый гомон голосов, среди которых я различила Вовкин и Полинин, потом раскатисто расхохоталась Лилька, голоса поднялись наверх, хлопнула дверь, и все стихло.

Я осталась в баре одна.

Натянула халат, тихонько вышла на лестницу и начала спускаться вниз. Шаги по пустынному помещению отдавались гулким эхом. Спустившись, окинула сонным взглядом зал. Натоптано до безобразия. Снег, смешавшись с грязью, превратил пол в липучее месиво. В углу валяется разбитая чашка с остатками кофе. Под стул, где сидела прекрасная барышня, кто-то смачно плюнул пару раз. Ну что за люди!.. Ладно, пора приниматься за работу.