Страница 90 из 92
А потом Аарон застонал, его тело напряглось, каждый мускул, когда он внезапно вырвался из меня, горячее, липкое тепло покрыло мои бедра, когда он прижал меня к себе.
Через мгновение я отстранилась и посмотрела на него, дыша так тяжело, что не была уверена, что когда-нибудь смогу прийти в себя, и произнесла слова, которые он должен был знать, которые были в моем сердце. Единственный раз, когда я произнесла их вслух и одному человеку… и, возможно, это было доказательством, которое мне сейчас не нужно. Любовь к Аарону не была чем-то таким, что я могла просто держать в себе, она вырвалась наружу, растягивая каждый шов в моей душе и теле. Когда ты любишь кого-то, ты говоришь ему об этом. Другого выхода не было.
И я сказала ему свою величайшую правду, как будто это было чем-то, чем я гордилась и могла бы рассказать кому угодно… потому что я могла и хотела.
— Может, сейчас и неподходящее время, но мне все равно. Я люблю тебя, сталкер.
Я лежала, прижавшись щекой к теплой, влажной коже его груди, а он прошептал мне в ответ, когда другая рука опустилась на мою поясницу.
— Я тоже люблю тебя, Рубик Кубик. И ты это знаешь.
Глава 24
Мне было грустно.
Даже больше, чем грустно.
Мне было так грустно, что было такое ощущение, будто на губах у меня пепел. А сердце так ныло, что словами не передать.
Я никогда раньше по-настоящему не испытывала горя, но это было чертовски близко к нему. До сих пор мне везло, что никто из близких мне людей никогда не умирал, но это… я могла понять, как некоторые люди никогда не оправляются от этого. У меня было такое чувство, что я теряла его.
За последние полтора часа, с тех пор как мы покинули пляжный домик по пути в аэропорт, никто из нас не произнес ни слова. Он снова принес мне завтрак на рассвете, но на этот раз мы проснулись в его постели вместе. Мы вместе принимали душ, он мыл мне спину, целовал плечи и обнимал меня, пока мы были мокрые и скользкие. Я сидела на кухонном островке, пока он готовил, а потом мы вместе отправились на веранду, чтобы съесть вафли, которые он приготовил, с ягодами.
Мы оба знали, что был за день. Что означала поездка в аэропорт. Это означало — отпуск закончился. Наше время подошло к концу.
Это означало, что Аарону придется ехать обратно в Шривпорт, прощаться со своими близкими, а затем ехать до Кентукки, чтобы вернуться на свою базу.
Это означало, что я больше его… не увижу.
Каждая мысль, которая рикошетом так и металась у меня в голове, как реальность стала настолько осязаемой, что ее можно было резать ножом, была сосредоточена на том факте, что я понятия не имела, когда в следующий раз увижу его или буду рядом с ним.
И честно говоря, я все это время сдерживала слезы. Это казалось несправедливым. Мне казалось несправедливым, что теперь, когда он мой, я должна его отпустить. Я должна была вернуться домой. Впервые за целую вечность это меня совершенно не радовало.
— Ты уже зарегистрировалась на рейс? — донесся откуда-то издалека голос Аарона. Мы выехали позже, чем следовало, но я слишком сильно переживала из-за того, что вот-вот произойдет.
Я с трудом сглотнула, борясь с грустью, которая, казалось, могла раздавить мои легкие.
— Нет, — пробормотала я, когда мы проезжали мимо указателя на аэропорт.
Оказывается, это не игра моего воображения, Аарон сбросил скорость.
— Руби…
Я не хотела смотреть на него.
— Я бы хотела остаться здесь с тобой подольше, — сказала я, не отрывая взгляда от размытого пейзажа за окном. — Мне плохо, и не то чтобы я не хотела видеть папу… но мне так грустно уезжать от тебя.
— Ру, — прошептал он, сглотнув так громко, что я это услышала.
Я не собиралась поднимать глаз. Неа.
— Эй, — позвал он, направляя машину к скоплению выстроившихся машин. Они всем своим видом демонстрировали, что наше время истекло. — Я тоже не хочу с тобой сейчас расставаться, ты ведь это знаешь, да?
Я мотнула головой, упорно продолжая смотреть в окно. Где же чертов ливень, когда он так нужен? Я даже икнуть не могла, потому что он бы это услышал.
— Руби, — повторил он, и я сжала губы, когда он свернул на обочину, изо всех сил стараясь не заплакать. Но поняла, что потерпела неудачу, когда пять слезинок, таки сбежали по щекам.
— Рубик-Кубик, — произнес он. — Может все-таки взглянешь на меня?
Я помотала головой. Две не прошенные слезы все-таки предательски скатились по щекам.
— Эй.
Я сглотнула и медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него, полностью осознавая, что в моих глазах стояли слезы, и я не надеялась скрыть их, прекрасно осознавая, что в ту же секунду, как взгляну на него — заплачу.
Так оно и случилось.
Вот я смотрела в окно, а в следующую секунду уже ерзала на пассажирском сиденье, глядя в его теплые карие глаза, а потом четыре слезинки превратились в сотню, и я прошептала:
— Почему у меня такое чувство, будто я тебя больше не увижу. — Я всхлипнула.
Прежде чем я успела осознать, что он делает, Аарон расстегнул ремень безопасности и потянулся ко мне, его руки легли на мое лицо. Он сжал его в ладонях и прижался лбом к моему лбу. Его губы зависли в миллиметрах от моих, полные и розовые. А потом он произнес слова, которые полностью завладели моим разумом:
— Это не прощание. Ты ведь это знаешь, не так ли? — его голос сорвался, почти оборвав мою жизнь.
Но мне не выпало шанса ответить, потому что он это сделал за меня. Его голос срывался и звучал резче, чем обычно:
— Ты же знаешь. Ты знаешь, что увидишь меня снова, — заявил он мне, себе, всем в мире.
Сжав губы, я хотела сказать ему, что это не так. Что это было похоже на прощание навсегда, но, возможно, это была просто часть меня, которая не совсем понимала или принимала разлуку. Я могла это признать. Когда мой отец только вернулся в Калифорнию, я плакала каждый день в течение нескольких месяцев. Я уже свыклась с этой мыслью, но на это потребовалось время. Это было невозможно скрыть. И все же… это было именно так, но еще хуже, потому что я не знала, что случится с Аароном на военном поприще.
Я хотела его всего без остатка. Это было эгоистично, но я ничего не могла с собой поделать.
Он был нужен мне весь.
Все еще прижимаясь лбом к моему, он поцеловал меня в одну щеку, потом в другую. Он коснулся моих губ своими, нежно-пренежно. Сначала один уголок, потом другой. Его руки были нежнее нежного. И он говорил в мою кожу, в сердце, в душу.
— Я не хочу покидать тебя. Я хочу развернуть машину и забрать тебя с собой домой, а потом отвезти в Кентукки, и ты будешь там, пока я буду думать о своей жизни в следующем году. С тобой. — Он сглотнул и замолчал.
Звук, который вырвался из меня, был чем-то средним между смехом и всхлипом, и я заметила улыбку, которая промелькнула на его лице.
— Это совсем ненадолго. Ты ведь это знаешь, не так ли? — увещевал он меня. — Скажи, что ты это знаешь.
Знала ли я это? Не нужно было долго копаться в душе, чтобы понять, что это так. Я знала, что он не хочет высаживать меня в аэропорту, чтобы я вернулась в то место, которое я почти всегда называла домом.
Он провел большим пальцем по моей щеке. Его нос соприкасался с моим. Его голос был слабым, когда он прошептал:
— Ты можешь навещать меня, когда захочешь, и ничего не говори о деньгах. Навещай меня каждый месяц. Каждую неделю. Каждую чертову неделю, — предложил он. — Это временно, понимаешь?
Я закрыла глаза и кивнула, не смея произнести ни слова, потому что иначе они прозвучали бы как крики и мольбы взять меня с собой: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
— Я люблю тебя, Рубс, и знаю, что ты тоже любишь меня, — прошептал он. — Ты же сама говорила мне, что несколько тысяч миль — пустяк. Если рассматривать их в масштабе жизни, помнишь?
Я чуть не развалилась на части. Я была сама на себя не похожа.
— Да, — прохрипела я.