Век рыцарей

- Пора выяснить, кто победитель.

Он встал и нащупал правой рукой кобуру с пистолетом. Достав свой "Вальтер", он передернул затвор и произнес:

- К барьеру, сэр Томас Пирс. Англия хочет видеть своих героев!

Том прищурился, видимо рассуждая, всерьез ли говорит немец. Наконец, он тоже достал оружие и поднял его вверх:

- Хорошо. Делаем по двадцать шагов.

- Кто стреляет первым?

- Ты, - уверенно ответил Том.

- Нет ты! - так же уверенно заявил Ханс.

- Не кажется ли вам странным, сэр Ханс Майер, - грозно произнес Том, что вы одновременно хотите и стрелять и не стрелять. И застрелить и быть застреленным.

- Вы тоже, сэр Томас Пирс, - заметил ему Ханс.

- Может нам тогда лучше обоим застрелиться?

- Нет. Нельзя. Это ничья.

Мы оба проиграем. А кто-то ведь должен выиграть!

- А может ли кто-то выиграть вообще? - вопрос Тома повис в воздухе.

- У вас нет бинокля, сэр Томас? - неожиданно спросил Ханс, убирая пистолет.

- За чем вам? - удивился тот.

- Видите ли... - Ханс обошел его, глядя куда-то вдаль. - Я, похоже, заметил что-то вроде танка или бронемашины вон там, - он указал рукой вперед.

- Мой бинокль был в танке, - вспомнил Том.

- Мой тоже, а жаль, - Ханс погрустнел. - Не вижу опознавательных знаков.

Том посмотрел в указанную точку и увидел вдали клубы пыли и песка, скрывающие внутри что-то неопределенное.

- Знаешь, Ханс, - он вдруг снова заговорил мягче. - Я, кажется, понял, когда кончился век рыцарей, в которых мы так неудачно играли.

- Когда же? - заинтересовался Ханс.

- Когда придумали опознавательные знаки. С тех пор мы все у них в плену, - ответил Том.

- Не знаю, как мы все, а вот я, пожалуй скоро окажусь в плену... - с грустью сказал Ханс. - Похоже, это ваши.

Уже можно различить... Это ваш броневик... - Он обернулся и раскрыл рот от удивления.

Том расстегнул форменную тропическую рубашку с лейтенантскими погонами и снял ее. За рубашкой последовала фуражка. Сперва Ханс не понял, что задумал британец, но потом до него дошло.

Он снял свою фуражку и сбросил рубашку.

Теперь со стороны могло показаться, что это два загорелых спортивных бегуна остановились передохнуть. Временно они оба перестали принадлежать к какой-либо армии. Том протянул Хансу правую руку:

- Вот и нет опознавательных знаков.

Счастливого пути, сэр Ханс Майер!

- Счастливого пути, сэр Томас Пирс! - пожелал в ответ Ханс.

Перекинув рубашку через плечо, он скрылся за ближайшей дюной раньше, чем сэр Томас Пирс снова стал лейтенантом армии Соединенного Королевства.

Ханс уходил все дальше и дальше в пустыню, пока ему не вспомнились его же собственные слова. Словно эхо отдаленного крика настиг его беззвучный вопрос, исходивший из-под развалин того, что еще недавно было и домом и оружием для него и его друзей:

"Так кто победил, Ханс? - почти услышал он громкий голос силача Отто. Ты или он?"

Ханс обернулся и ответил:

- Мы... Мы оба...

* * *

Пожалуй, мы опустим описание масштабных батальных сцен в песках Ливии и Египта, которые будут иметь место после прощания двух молодых людей. Все эти бои уже неоднократно приносили гонорары авторам научных военно-исторических трудов. Лишенный снабжения и резервов, измотанный Африканский корпус, взяв неприступный Тобрук, войдет в Египет, где и начнется череда поражений, которые не сможет предотвратить даже гений фельдмаршала Эрвина Роммеля. Мы не будем останавливаться на подробностях отступления немецких войск через всю Африку и их капитуляции в Тунисе в мае сорок третьего года. Заметим лишь, что самый легендарный немецкий солдат Эрвин Роммель, отозванный в Германию, будет принужден к самоубийству и отравится осенью следующего года. Гитлер, подозревая своего лучшего фельдмаршала в причастности к заговору фон Штауфенберга, предложит ему выбрать между петлей и ядом. Спасая семью от смертного приговора народного трибунала, Роммель принял яд.

Объявлено же было, что он умер от ран. Среди тех, кого это известие шокировало осенью сорок четвертого, был и один из офицеров Африканского корпуса - Ханс Майер, который так и не вернется из отпуска в пустыню.

Судьба еще побросает его по Европе прежде, чем наступит последняя военная зима.

* * *

- Попал! - наводчик просто выскочил из башенного люка "Тигра", перекрывая криком эхо выстрела.

Рядом на крышу башни сел Ханс. Он закурил и молча разглядывал свою жертву - застывший на выезде из деревушки союзнический танк. Ханс уже увидел много таких, ведь шло наступление. Не нужно было быть генералом, чтобы догадаться, что это последнее наступление, на которое у германской армии еще оставались силы. И хотя по радио говорили, что именно здесь, в Арденнах, решается судьба мира, Хансу что-то подсказывало, что здесь, на заснеженных просторах Бельгии и Франции, все закончится так же, как закончилось в жаркой Африке, о которой теперь напоминали только полученные там раны и памятная нарукавная лента солдата африканского корпуса. Однако он сражался. И сражался еще яростнее, потому что чувствовал - за его спиной смотрят на поле боя его погибшие товарищи. И не только они.

Все, кто ради победы пожертвовал жизнью, смотрели на битву живых.

В начале наступления все шло хорошо.

Плохая погода в середине декабря мешала воздушным армадам американцев, сметавшим все на своем пути. Без воздушной поддержки пехота "янки", застигнутая врасплох, отступала, а танки горели. Так продолжалось, пока погода не переменилась. Небо наполнилось эскадрильями штурмовиков, охотящихся за всем, что движется, и наступление стало захлебываться. Теперь уделом его экипажа была не атака, а охота. Скрываясь от самолетов, они выслеживали американские танки и уничтожали их из засады. Потом позиция менялась и все начиналось сначала. Ночью можно было позволить себе выехать на дорогу, чтобы перебраться на другое место. Горючего снова не хватало, как и всего остального, но Ханс уже привык.

Он относился к этому равнодушно, как и к большинству происходивших вокруг событий. Не разделял он и радостной улыбки своего наводчика.

Радист подергал его за сапог:

- Герр гауптман*, штаб требует установить, какой части принадлежит танк.