Страница 16 из 51
Как позже выяснилось, стойбище нганасанов, в котором оказалась юная пара, располагалось в двух десятках верст от того места, где застала пурга. Можно считать чудом, что на таком расстоянии олени смогли учуять его, единственное объяснение — ветер дул именно с той стороны. Но все равно, боги или удача не отвернулись от молодых, спасли почти от верной гибели в сильный мороз. Правда, совсем без обморожения не обошлось, причем у казалось бы более крепкого Лексея — кожа на лице пошла белыми пятнами, потеряла чувствительность, а после, когда немножко отогрелся, стало жечь идущим изнутри жаром. Хозяева заметили неладное с гостем и, пока глава занимался с оленями, его жена предприняла нужные меры — смазала пострадавшее место жиром, напоила горячим бульоном и уложила спать, накрыв тремя шкурами.
Одним обморожением не обошлось, Лексей заболел — жар не спал, а перешел на все тело, к утру впал в беспамятство. В бреду видел чудищ, терзавших его, а отбиться не мог, даже пошевелиться. Уже не было сил терпеть страшные муки и боль, когда услышал чей-то голос, после кошмары отступили, растаяли, как дым. Приходил в себя долго — пробивался сквозь серую мглу, стремившуюся удержать, оставить в вечном покое, но продолжал упорно идти вперед. А потом неожиданно увидел яркий свет и услышал тот же голос — он звал к себе. Потянулся к нему и очнулся — почувствовал запахи, тепло, чье-то прикосновение. Открыл глаза и первое, что увидел над собой, прямо перед ним — чудище с самыми настоящими оленьими рогами! От невольного страха зажмурился — почудилось, что кошмары вернулись, — но тут же подавил его, заставил себя смотреть в представшую перед ним реальность, какой бы страшной она не оказалась.
Рога никуда не исчезли — они продолжали нависать над ним, — а потом под ними увидел обычное лицо местного жителя, разве что смотрел на Лексея казавшимися бездонными черными глазами, а на голову был надет кожаный венец с этими рогами. Одежда тоже казалась необычной — какой-то балахон с пришитыми полосками, косточками и перьями, а в руках держал разукрашенный бубен и колотушку. Сразу стало ясно — перед ним шаман, о таких колдунах в северных племенах слышал многое, но никогда прежде не видел. Им приписывали всякие чудеса — поднимали на ноги смертельно больных, изгоняли злые духи, отводили беду, — но Лексей (вернее, Роман в их общем сознании) считал их домыслом простодушных туземцев, а самих шаманов — если не обманщиками, то, во всяком случае, ловкими манипуляторами людских эмоций. Взять те же камлания — они просто гипнотизируют окружающих сводящими со здравого ума плясками и пением, да еще под ритм своего бубна!
Шаман вызывает духов
Но то, что происходило с ним самим в бредовом состоянии, отчасти внесло сомнения в прежнее убеждение. Если принять тех чудищ за злобных духов, то именно вмешательство шамана помогло с ними справиться. Может быть, есть и другое объяснение, но пока его не находил. Потому не стал скептически следить за местным служителем культа, завершающим обряд. Тот благодарил каждого духа-помощника, после преподнес им символический дар — сердце оленя, принесенного в жертву хозяином чума. А потом вместе с другими жителями стойбища, пришедшими на камлание, отведал приготовленное хозяйкой мясо и распрощался со всеми, пожелав больному здоровья, а добрым хозяевам много тучных оленей. Лексея тоже покормили, но больше бульоном — был еще слаб для плотной пищи, да и почти сразу уснул, без кошмаров и прошлых страхов — по-видимому, добрые духи охраняли его.
На удивление скоро — уже через два дня, — чувствовал себя полностью здоровым, к тому времени пурга также стихла. Не стал больше задерживаться у гостеприимных хозяев, засобирался домой. От души поблагодарил тех, кто оказал в беде неоценимую помощь, пригласил погостить в лагерь и вместе с женой, все эти дни неотлучно находившейся рядом, отправились в обратный путь. Ехали по свежему снегу почти полдня, но усталости Лексей не испытывал. Даже показалось, что в нем поселилась неведомая сущность, она наполнила какой-то особой жизненной энергией, давшей не только силы, но и бодрости духа. Этой мысли невольно усмехнулся — если шаман и вправду вселил в него духа-защитника, то их компании прибыло — к двум человеческим душам добавилось существо из колдовского мира!
В лагере все переполошись, когда после пурги не обнаружили молодых в чуме, как и их оленьей упряжки. Малагин снарядил на поиски несколько групп, но они вернулись ни с чем, да и вряд ли нашли после трех дней снежной бури, заметавшей все следы. Осталось лишь надеяться, что какое-то чудо спасло пропавших от беды и они вернутся — а иначе смысла продолжать экспедицию не оставалось. Хотя капитан и представлял по рассказу молодого офицера примерный район поиска, но все равно слишком неопределенным он был. К великому облегчению всех, знавших о роли молодого человека, он вернулся живой и невредимый со своей юной женой, рассказал о случившемся с ними и местном племени, приютившим их. О шамане не стал упоминать, как и о таинстве, проведенном с ним — сам еще не определился до конца, слишком невероятным, мистическим для здравого разума оно представлялось.
Больше подобных происшествий не происходило, так незаметно пришла весна с северным сиянием, всполохами окрашивавшим темное небо полярной ночи в цвета радуги. Оно менялось оттенками от изумрудно-зеленого до темно-фиолетового и двигалось — то вверх, то вниз почти до самой земли. Все в лагере выходили из своих жилищ полюбоваться на северную красоту, стояли, задрав голову, пока эта феерия не заканчивалась. И так длилось несколько дней, потом внезапно прекратилось, как будто-то кто-то в небесах наигрался с гигантским калейдоскопом и убрал его до следующей поры. Постепенно небо светлело, появился краешек солнца и с каждым днем он становился все больше. Снег размяк, хотя еще не таял, ездить на нартах стало труднее и все реже Лексей с Томпуол выезжали в тундру, день и ночь напролет не выходили из чума. Их любовь становилась все жарче, почти не размыкали объятий и тем горче воспринималось скорое расставание.
Северное сияние в Заполярье
Всему приходит конец, счастью молодых тоже — по последнему снегу приехал отец Томпуол и увез ее. Она, прощаясь, обнимала мужа и плакала навзрыд, а он с повлажневшими глазами целовал ее, обещал приехать и забрать с собой — пусть только ждет его. С вождем же уговорился, что тот никому не отдаст дочь, через два года вернется за ней. В залог отдал подзорную трубу — подарок от капитана, — пообещал еще ружье в выкуп своей жены. Тесть же довольно улыбался — дочь принесла ему немалую выгоду, — за те вещи, что он получил, мог бы в придачу отдать и двух младших, погодков за старшей, коль зятю нравятся молоденькие девушки. Вслух о том не говорил, но Лексей читал его мысли, притом без какого-либо напряжения, хотя при первой встрече вождь был закрыт. Подумал и тут же забыл — плачущая жена ждала от него утешения.
В начале июня лед в море начал с шумом разламываться и сдвигаться, образуя торосы и свободное пространство между ними. Полоса чистой воды у берега с каждым днем расширялась, льдины таяли или их уносило ветром и течением. Но даже когда вода ушла за горизонт, капитан не торопился отправиться в плавание — можно в море столкнуться с дрейфующими льдами. Лишь в конце месяца дал команду спускать корабли на воду, еще пару дней разбирали лагерь, почти все — включая бревна и доски, те же чумы, — загрузили на борт и отправились дальше по маршруту. Шли вдоль материкового берега, но на подходе к группе островов на границе Восточно-Сибирского моря, стали уходить от него — здесь у побережья часто дуют сильные ветры, вызывающие шторм. Все же без этой напасти не обошлось, дважды попадали, но справились без серьезных потерь и через два месяца небыстрого плавания прошли Берингов пролив, оставив самую трудную часть маршрута позади.