Страница 2 из 18
4
Буддист тут же нашёлся:
- К сроку средства будут, не забудь - ты приглашён.
Я сидел с таким ошарашенным видом, что Елена Ивановна, сочувственно покачав головой, принесла
мне стакан воды. Больше в тот вечер Буддист с нами не говорил – не захотел.
- Елена Ивановна, что вы об этом думаете?
Она посмотрела на меня своими чёрными украинскими глазами и просто сказала:
- Увидишь. Если он сказал, значит, так и будет.
- Но что вы думаете о нём, кто он такой, этот буддист?
- Наверное, один из тех немногих достигших чего-то такого, что наше воображение не может себе
и представить…
В тот вечер я долго не мог заснуть, вся магия вечера рассеялась, как дым в сильный ветер, и я никак
не мог успокоиться: всё думал об этом буддисте, о возможности поездки, о средствах на неё…
Постепенно воспоминания стёрлись, весь тот вечер стал казаться мне нереальным, как мир за
стеклом, где и я – не я, и буддист – чистый вымысел... Да и даты отлёта, хотя и впечатались в мозг, казались ещё далёкими и нереальными, как во сне. Но это был не сон. Общение с буддистом не
давало мне покоя. Я отчётливо понимал, что просто так подобные приглашения не даются. Тот, кто, будучи жив, приглашает к себе в гости таким образом, как это сделал буддист, не просто человек.
Только очень могущественный, может быть даже бессмертный адепт или святой, может такое. И
вот вопрос – зачем я ему нужен? Что он увидел во мне такого, что из всех миллиардов человек он
пригласил именно меня?
К тому времени я читал об этом и знал, кого и как приглашали таким образом, а также - кто из
смертных общался через Эфоб (так в древности называлась подобного рода доска с буквами) с
могущественнейшими буддистами Востока.
Например, я знал, что волхвы, которые искали младенца Иешуа, не просто так получали сведения
о его рождении и местонахождении. Не из воздуха они узнавали, но через Эфоб – а значит, именно
так, как буддист пригласил меня. Прошли тысячелетия, но метод не изменился. Спиритуалисты
приспособили доску для своих нужд и объявили свое общение с потусторонним миром
откровениями. Но ведь важно не как они получали сведения, а от кого. Кто стоит по ту сторону
доски в духовном теле – вот что важно.
Интересно, что Андрей Рублев, описывая поиски волхвов (которые сами были святыми людьми), изобразил на картине «Троица» их обращение с вопросами о местонахождении младенца Иешуа: двое из ангелов прикасаются к чаше, стоящей на походном Эфобе, а третий спрашивает и иногда
записывает важные ответы.
То, что не праздный дух заглянул на наши вечерние святочные посиделки, мне было ясно как дважды
два – уж больно красиво и стремительно было то, что он говорил. Не было это похоже ни на что
другое, но именно на приглашение Знающего. От такого не отмахиваются, таким не пренебрегают.
Ну так что же есть во мне такого, что меня пригласил в Тибет один из Знающих?
Я стал думать и вызывать из памяти детали своего недавнего прошлого, которые могли бы каким-то образом продвинуть меня в догадках и дать объяснение в ответ на будораживший меня вопрос.
История моих духовных поисков
Будучи ещё совершенно юным, я искал смысл жизни в христианстве.
Мои хождения и искания пришлись на период, когда мне было шестнадцать – восемнадцать
лет.
Увлекшись христианством, я и не заметил, как стал общаться с людьми, принадлежащими
христианским кругам. Это были довольно странные люди: все они носили длинные волосы (эту
моду перенял у них и я), смотрели ясным взором и переосмысливали учение Христа, но каждый на
свой лад.
Один писал стихи, многие из которых положил в основу музыкальных произведений, даже выступал
где-то за границей. Его девушка играла на скрипке, у них здорово получалось.
5
Другой продавал христианскую литературу, но был страшно неромантичен и, тяготея к догматизму, своим фанатизмом просто пугал меня. Что-то доказать этому человеку было совершенно
невозможно.
Опыт общения со священниками вообще оказался грустным донельзя. Единственное, что осталось
после него, - это ощущение тоски и ужасной глупости происходящего. Ум требовал пищи, душа
– впечатлений, а дух – устремленного полёта. Общение же с батюшками более походило на
пребывание в больничной палате, где все готовились умереть.
Хотя… Один поразивший случай, показавший, что христианство имеет отношение к великой Цепи
Преемственности, благополучно забытой или запрятанной нынешними жрецами от христианства, всё же встал перед моим мысленным взором, и в нем я нашел свое утешение.
Помню, узнав о том, что такое «умное делание», решил испытать на себе.
В напарники пригласил хорошую знакомую, также ищущую святого и чистого. Ей было пятнадцать, мне - семнадцать. Мы решили испытать «умное делание» в православном Храме, известном своей
историей.
Летом, в июле, мы пришли к вечерней службе, добираясь пешком около пяти вёрст и беседуя о
духовном. Войдя в храм, трижды поклонились, перекрестились и двинулись в дальний угол Храма, к огромной древней иконе Казанской Богоматери.
Некоторое время постояв перед ней в молитве, отошли к стене – туда, где шёл деревянный настил
для молитвенных стояний на коленях. Перекрестившись, мы стали на колени и принялись творить
«умное делание», как заповедали отцы христианства.
Таинство это состоит в следовании нехитрым правилам и в прилежании, в терпении и любви, в коей
надлежит его творить.
Молитва Иисусова должна быть непрерывной, ум не должен быть отягчен мыслями - ни добрыми, ни худыми, твориться молитва должна с любовью и сердечным томлением о Христе.
Спина должна быть прямой, не согбенной. Дыхание – глубоким, чтобы воздух доходил до самого
сердца, но плечи не поднимать, а только выпячивать живот. Дышать следует не часто, но усердно.
Дыхание не должно мешать молитве, ведь главное – это страсти о Христе, а не о своём животе.
Сначала ум сопротивляется – ему противно каждое действо, направленное на обуздание его: как дикий жеребец, жаждет он свободы от всякой над ним воли. Но через некоторое время он
успокаивается, ему даже начинает нравиться такое состояние, и он будет желать его в другой раз
так же рьяно, как прежде стремился избавиться от него.
Благость и елей Господень проникают в сердце и душу, когда ум спокоен и не сопротивляется. Эта
благость, наполняя чрево и грудь, делает единение с Богом чистым и гармоничным: как в радуге
все цвета соединяются без всякого сопротивления друг другу, так и ум соединяется с благостью
сердца, и оба – с божественной природой, что проникает в них совершенно естественно, как елей
от лампад напитывает воздух храма.
Так мы и делали, так у нас и получалось.
И вот, примерно полчаса спустя, когда елей достиг наших душ, и стало благостно и милостиво, мы
встали и отошли в другой конец храма, где сбоку от иконы Одигитрии на коленях стоял старый-престарый монах, в простой бедной рясе, подпоясанной верёвочкой.
Глядя на него, мы вдруг оба увидели то, чего не видел никто другой.
Перед старцем, примерно в метре от него, появилась из воздуха фигура. Она не была похожа на