Страница 7 из 27
- Надеюсь, мне не придётся долго ждать конца следствия, - пропыхтел Белозеров, искоса посматривая на Шумского и определяя, насколько сей господин достоин чести наносить визиты барышням в этом доме.
Анна бестрепетно положила свою ручку на локоть следователя, приветливо улыбнулась на прощание, вежливо кивнув Николаю и тут же словно позабыв о его существовании.
Шумский судорожно выдохнул через плотно стиснутые зубы: мимолётная встреча пронзила его, словно пуля, высыпав пуд соли на растревоженную рану. Упрекать в чём-либо бывшую госпожу Миронову было глупо, в чужом доме, да ещё и в компании супруга, она не могла позволить себе ничего лишнего, иначе её репутация пострадала бы, но как же Николаю хотелось увидеть в ясных голубых глазах хоть что-то помимо лёгкого удивления и сострадания! Она ведь прекрасно помнила о том, что господин Шумский просил её руки, помнила, не могла, не смела забыть, так почему сейчас держится с ним как со знакомым и не более того?!…
- Господин Шумский, - строгий тон Ерофея Петровича заставил Николая вздрогнуть, словно вырываясь из горячечного кошмара, - с какой целью Вы прибыли в мой дом?
Николай посмотрел на закрывшуюся за четой Штольман дверь, вздохнул, прощаясь с мечтами юношества, и вежливо поклонился купцу:
- Если Вы позволите, я хотел бы засвидетельствовать своё почтение Варваре Петровне.
Господин Белозеров губы поджал, помолчал, буравя Шумского взглядом, а после милостиво кивнул:
- Дозволяю.
***
…- Вот ить паразит, а?! – бушевала тётка Катерина, проявляясь сбоку от Анны Викторовны. – Не зря он мне никогда не нравился!
- Что случилось? – заинтересовался Платон Карлович.
- Шумский-то, каков гусь лапчатый, не успел Аннушку взглядом проводить, как уже к другой клинья подбивает! – Катерина презрительно скривилась. – Волокита!
- Так это и к лучшему, - улыбнулась Марта Васильевна, - Аннушка угрызениями совести терзаться не будет.
- Что-то мне подсказывает, милейшая, что наша Анхен и так не сильно печалится, - Иван Афанасьевич кивком головы указал на Анну, что-то оживлённо рассказывающую супругу. – В компании Вашего сына она забывает обо всём.
- Ну-ка, ну-ка, - бабушка наклонилась пониже, оттопыривая ухо, - о чём это они толковать изволят?
Призрачные родственники почтительно притихли, давая возможность пожилой даме услышать эмоциональный рассказ внучке о чудодейном зелье, добросердечной няньке, давшей его попробовать, и ведьме Василисе, сей напиток изготовившей.
- Вот дурёхи, - сплюнула презрительно Катерина, - напились непонятно чего, а потом удивляются: чего это у них живот прихватило?! Они бы ещё тины болотной наелись да водицей из лужи запили!
- На что только не пойдут девицы ради собственной привлекательности, - Иван Афанасьевич вздохнул мечтательно, - вот, помню, в пору моей молодости барышни целую лотерейку по искушениям на себя разыграли, дабы поклонников тайных обнаружить.
- А тебя, друг милый, чуть на каторгу как душегуба не отправили, - строго осадила бабушка, но Ивану Афанасьевичу и при жизни укоры вреда да беспокойства мало приносили.
- Так ить не отправили же.
- Надо было, - проворчала бабушка, но далее спор продолжать не стала, потому как Анна Викторовна убедила-таки своего супруга, что отправится к Василисе вместе с ним…
Яков Платонович, уступив жене, лишь вздохнул, понимая, что или он возьмёт непоседу Аннушку с собой, или она пойдёт одна. Вариант “послушается мужа и вернётся в управление (в идеале, домой)” даже не рассматривался как несущественный. И ведь даже запирать её, егозу, бесполезно, с Анны Викторовны станется и окном выскочить, в Затонском полицейском управлении она однажды так и сделала…
- Анна, - Яков строго и требовательно посмотрел жене в глаза, - пообещай, что будешь очень осторожна.
- Обещаю, - с готовностью отозвалась Аннушка, и господин Штольман опять вспомнил страдальческую гримаску Марии Тимофеевны и полное сдержанного недовольства: «свежо предание».
***
Василиса, вопреки страшным сказкам про ведьм и мрачной знахарки из Затонска, оказалась женщиной статной и не лишённой привлекательности. Толстая русая коса короной лежала на голове, глаза зеленью могли поспорить с весенней листвой. Посетителям она не удивилась, поздоровалась приветливо, в дом пригласила, за стол усадила и лишь после этого грудным голосом произнесла:
- Зачем пришли не спрашиваю, и так знаю.
- Готовы признаться в отравлениях? – резко спросил Штольман.
- Господь с Вами, Яков Платонович, - укоризненно покачала головой Василиса, - никаких отравлений и в помине не было. Я, к Вашему сведению, предотвратила преступление.
Яков выразительно приподнял бровь, усмехнулся:
- Вот как?
- Истинно так. Пришла ко мне дама одна, просила два снадобья: одно, чтобы молодца приворожить, а другое – чтобы девицу-соперницу изуродовать.
- И что же за дама такая к Вам приходила?
Василиса белозубо улыбнулась, пальцем погрозила:
- Не пытайте, господин следователь, я при всём к Вам уважении всё равно не скажу, потому как, во-первых, сие не моя тайна, а во-вторых, она всё одно по заслугам уже получила.
Штольман опять усмехнулся:
- И что же с ней произошло?
- Губить невинных людей я, ясное дело, не стала, для соперницы вручила отвар успокоительный, а для доброго молодца сварила декокт, силы придающий, военному он как раз будет. Для самой же барышни, лихо задумавшей, слабительного приготовила под видом настоя, прелесть в глазах мужчин увеличивающего. Кто же знал, что старая нянька своим прежним воспитанницам сие зелье предложит, да ещё две девицины подруженьки украдкой к пузырёчку приложатся!
Василиса сердито фыркнула, головой качнула досадливо.
Штольман голову опустил, улыбку скрывая, Анна Викторовна тихонечко хихикнула, не сдержавшись.
- И как долго Ваш отвар будет действовать?
Василиса подумала, перебрала пальцы, ответила медленно, ещё раз всё просчитывая:
- Да к вечеру уже лучше станет, не беспокойтесь. Так мне что, под арест собираться али как?
Яков Платонович посмотрел в умоляющие глаза жены, вспомнил, как сам чуть не погиб от приворота, вспомнил утопившуюся от несчастной любви, изуродованную соперницей девушку и коротко бросил:
- Больше подобных прецедентов чтобы не было. Честь имею.
- Благодарствую, Яков Платонович, - в пояс поклонилась следователю ведьма и окликнула выходящую Анну. – Барыня, постойте.
- Что? – обернулась Аннушка.
Василиса вытащила из кармана серого холщового передника остро блеснувшую на свету серебряную снежинку на простом кожаном шнурке:
- Вот, передайте Платону Платоновичу, лихо над ним кружит, сей амулет беду отведёт. И не спрашивайте ни о чём, - поспешно добавила ведьма, заметив, что Анна Викторовна готова разразиться многими вопросами, - всё, что знала, сказала. Пусть родственники призрачные станут Вам с мужей заступой и обороной. Прощайте.
Тем же вечером Аннушка смогла-таки вручить куда-то спешащему Платону Платоновичу подарок от Василисы. Лихой военный коротко кивнул, приложился к ручке родственницы и из дома выскочил поспешно. Платон Платонович торопился на тайное венчание своего сослуживца, ещё не подозревая, какие испытания ждут впереди и его самого, и его товарищей, и самого господина следователя с супругой.
========== Дело №2.1 О благих намеренияхъ, в ад ведущихъ, о клятвахъ верности и любви до савана гробового ==========
Платон Платонович, хоть сам и не спешил сковать себя узами брака, гостем на венчальных обрядах бывать любил. Что и говорить, зрелище весьма эффектное: красавица невеста в белоснежном наряде с непременным цветочным венком на голове. Чудно, право слово, какой бы дурнушкой девица в обычной своей жизни не была, стоя рядом с женихом пред алтарём, непременно красавицей окажется, да ещё какой, глаз не отвести, сущая царевна-лебедь! Жених всегда такой бравый и при этом самую капельку неловкий, словно он, добрый молодец, ещё не опомнился толком, не свыкся с новым образом и новейшим, специально для свадьбы пошитым костюмом. И так робко он невесту за ручку во время венчания берёт, так трепетно с лица её вуаль поднимает, так целует застенчиво, непременно мимо губ промахиваясь и касаясь щеки, точно не с живой девицей венчается, а духом бестелесным, снегуркой, способной от слишком жаркого объятия растаять. А как дивно поют во время венчания, точно сами ангелы с небес спускаются, дабы благословить чету молодую! А священник в непременно дорогом, золотом расшитом одеянии, солидно выпячивающий вперёд живот и оправляющий широкую, с лопату бороду. А его бас, пробирающий до самых косточек в тот миг, когда он, строго и в то же время удивительно ласково глядя на рдеющую от смущения молодую вопрошает: «Согласна ли ты, раба божия…» И сердце в этот миг сладко замирает, а ладони влажнеют, и будь ты хоть три тысячи раз уверен, что ответ будет положительным, всё одно червяк сомнения сердце гложет. И какое ликование охватывает, когда раздаётся чуть слышный вздох согласия, каким огнём торжества вспыхивают очи даже самого сдержанного жениха, как звонко и чётко даёт он свой ответ, окончательно и бестрепетно прощаясь с лихой холостяцкой жизнью!