Страница 25 из 27
- Мы будем венчаться.
Если бы приказчику сказали, что он избран, аки Михаил Феодорович Романов на трон, он, наверное, не смог бы возликовать сильнее. Круглая, физиономия залоснилась от счастия, точно намасленный блин, белые ухоженные ручки, более подходящие престарелой кокетке, чем мужчине, вспорхнули вверх в восторге, коий пристал бы ребёнку, порадованному пряничком. Только узкие, татарского разреза глаза глянули холодно, словно сверкнул вытащенный из ножен кинжал. Платон Платонович встрепенулся, машинально одёргивая мундир, но приказчик уже расплылся в очередной приторной улыбке:
- Позвольте мне от всего сердца поздравить Вас и Вашего жениха со столь выдающимся событием в Вашей жизни.
Платон широко улыбнулся, по-хозяйски привлекая Аглаю к себе. Агентесса сначала внутренне встопорщилась, но потом, мысленно обругав себя за совершенно неуместную в данный момент робость, прильнула к плечу Штольмана. Хотела вообще личико на груди спрятать, да решила не переигрывать. Как батюшка говорил, во всём нужна быть разумная бережливость, в проявлении чувств тоже.
Заказав фужеры, Платон и Агнесса вышли из лавки и неспешным прогулочным шагом направились в сторону набережной. Штольман с огорчением заметил, что агентесса держится отстранённо, сама более ничего о себе не рассказывает, вопросы не задаёт, да ещё и всё время норовит, будто бы случайно, отодвинуться. Терзаться сомнениями Штольман не привык, в его семье было принято факты собирать, а не предположения строить, потому свернув в неприметный тупичок, Платон Платонович прижал охнувшую от неожиданности даму к стенке и спросил мягким тоном, от коего у самых лихих рубак мороз по коже полз:
- Что происходит?
Аглая Николаевна рванулась, ресницами с вызовом затрепетала:
- Не понимаю, о чём Вы.
- Да всё Вы понимаете, - с досадой выпалил Платон Платонович, - после той проклятой лавки Вас словно подменили!
Агентесса плечиком дёрнула:
- Первый этап задания выполнен успешно, не вижу смысла продолжать лицедействовать.
Платону на миг показалось, что ему в лицо кипятка крутого плеснули, запылали щёки и даже уши.
- Лицедействовать?! – прошипел Штольман, стискивая кулаки так, что даже пальцы заныли. – Значит, для Вас это всего лишь представление?!
- Можно подумать для Вас всё очень серьёзно, - фыркнула Агнесса, ничуть не испугавшись и устало вздохнула. – Полно, Платон Платонович, я же уже говорила, что сладким речам не верю.
Штольман насупился и замолчал, едва ли не до крови прикусив губу, дабы не наговорить ехидной и колючей, точно заросли крапивы, даме всё, что он думает по поводу её недоверчивости. Агнесса же Николаевна всем своим видом демонстрировала полнейшую невозмутимость и довольство жизнью, она давно уже научилась прятать свои мысли и чувства, и чем сильнее были переживания, тем беззаботнее выглядела дама. А на сердце Агнессы Николаевны было, ох, как неспокойно, Платон Платонович задел такие струны, коим полагалось бы уже давно умолкнуть и рассыпаться трухой. Нет, всё-таки до чего же непрочен материал, из коего сделано женское сердце, чуть повеешь на него тёплым ветерком и готово дело, растаяло! А потом собирай осколки несбывшихся надежд, вздыхай о растаявшем воздушном замке и тяни руки к радужной мечте, показавшейся лишь затем, чтобы исчезнуть безвозвратно!
Яков Платонович по насупленному виду брата и нарочито-безмятежному облику агентессы решил было сначала, что задание провалилось. Не поверили в лавке Евграфия Капитоновича молодой паре, а то и вовсе, по какой-то причине на порог не пустили. Конечно, Платон не из тех, кому можно из-за двери кукиш показать, да и Аглая не овечка безответная, а, тем не менее, от ворот крутой поворот могли и им сделать. Мол, хозяин болен и никого не принимает, заказов много, ещё что-нибудь придумать. Первая же фраза короткого скупого отчёта развеяла подозрения в провале задания, но ничуть не объяснила общую сумрачность агентов. Если всё хорошо и замечательно, то почему у обоих вид погорельцев на пепелище?
- Какая муха их укусила? – вопрос относился к разряду риторических, ответа на него Яков Платонович не ждал, но для Аннушки, привыкшей больше доверять сердцу, чем холодным доводам разума, всё было вполне понятно и объяснимо:
- Аглая и Платон понравились друг другу.
Штольман сначала недоверчиво хмыкнул, а потом вспомнил, как его самого в Затонске при встрече с Анной кидало от обескураживающего волнения и восторга к испепеляющей ревности и убийственному отчаянию, как после ссоры хотелось в прямом смысле слова на стену ползти, как сильные чувства запечатывали уста, и только строгие официальные фразы могли прорваться, не принося облегчения и только растравляя душу.
- Я люблю тебя, Аня, - выдохнул Яков Платонович, притягивая жену к себе и целуя в непослушный завиток на виске. – Ты моё счастье.
Анна Викторовна прижалась к мужу, наслаждаясь переполняющей душу нежностью и покоем. Отодвинулись хлопоты служебные, ушло в тень пренеприятное известие о гибели блаженного, предвещавшего смерть молодожёнам. Даже опасение за жизнь Платона и Агнессы стихло, сменившись незыблемой уверенностью: всё будет хорошо. Да разве может быть иначе, ведь они с Яковом вместе, а значит, смогут преодолеть любую беду. И отравитель, каким бы он ни был коварным, непременно потерпит поражение и будет изобличён. Потому что миром правит справедливость и любовь. Так было, есть и будет с момента сотворения мира и во веки веков.
Пока Штольман старший предавался тихому семейному счастию в объятиях супруги, Платон Платонович проверял на практике старинное латинское изречение «in vino veritas», гласящее, что истина кроется в вине. То ли древние латиняне употребляли что-то иное под видом вина, то ли во время пития ни о чём серьёзном не задумывались, философствуя о вещах маловажных и значимых, только проклятая истина никак являться не желала. Ряд фактов, таких, как несомненный интерес его, Платона, к Аглае, его влечение к ней, равно как и её симпатия к нему, указывали на возможность продолжения служебной линии в романтическую. Так какого, спрашивается, рожна, агентесса всё время осаживала его, словно заигравшуюся собачонку?! В конце концов, они уже давно не дети, и оба знают, как можно весело провести время в компании друг друга! Платон осушил бокал, даже толком не прочувствовав вкус, и тут же наполнил его снова. Ну хорошо, не готова Аглая Николаевна к короткой интрижке, не хочет скороспелого флирта, так он ведь человек холостой, может и по серьёзному присвататься. Платон покрутил в руке бокал, прикидывая, насколько готов к браку. В принципе, дело это весьма приятственное и заманчивое, не прыгать кузнечиком с одного ложа на другое, а остепениться, засыпать и просыпаться рядом с той, кого пред богом и людьми назвал женой. Штольман сделал глоток, смакуя не столько вино, сколько саму перспективу семейной жизни. Что и говорить, заманчиво, чёрт побери. Вон, братья женатые цветут и пахнут, аки майские розы, даже Сухарик Яков стал на человека похож, Аннушке своей под ноги весь мир постелет, от любой напасти собой заслонит. А она смотрит на него так, словно он единственный мужчина на свете, истина в последней инстанции, идеал, не знающий себе равных. Платон сердито поставил бокал на стол, едва не расплескав вино. Вот почему всегда так, а? Почему барышни восхищаются военными, охотно распахивают им свои объятия, но выходить замуж упрямо предпочитают за людей солидных и степенных! Штольман вспомнил Вильгельма, в своей дипломатической службе порой пускающегося в такие авантюры, какие не придумать и самым популярным авторам приключенческих романов, вспомнил Якова, под ледяной оболочкой коего прятался самый настоящий вулкан чувств. Ладно, по поводу степенности он погорячился, правильнее сказать благоразумных, но во всём остальном-то всё правильно! И Аглая такая же, как узнала, что он военный, сразу же носик воротить начала, а уж ей-то должно быть хорошо известно, какие они, военные. Платон Платонович усмехнулся. Да, госпожа агентесса на собственном горьком опыте убедилась в твёрдости гусарского слова, потому теперь и сторонится мужчин. Штольман круто повернулся на каблуках, одёрнул мундир и вышел из комнаты, звучно чеканя шаг, словно собирался на поле боя.