Не придумал

— А с кем тогда?

— Алис, давай не будем ругаться? — устало предложил герой.

— Что ты хочешь тогда? Мне тебе сказать нечего, Дойч, тебе мне тоже. Давай не будем друг друга мучить? — предложила Алиса.

— Тогда… — Дойч замешкался, — пока?

— Пока, Дойчлянд. Хорошо проведи время!

Алиса повесила трубку и оставила Дойчлянда в плену его самоедства. Герою необходимо было напиться ещё сильнее.

19 октября

19 октября – эту дату отмечали в органайзерах своих телефонов десятки петербуржцев. В этот день, каким бы пасмурным ни было небо, и какими бы дырами ни зиял карман, все эти люди старались ближе подступиться к «Елизаровской» – колыбели, которая взрастила именинника. 19 октября, многие годы назад, в руки акушерок местного роддома был исторгнут молчаливый младенец, шея которого была туго затянута в пуповину, но эффективная тактика реанимации, которую использовал пьяный врач, помогла тщедушному тельцу выкарабкаться и выжить. С тех пор «перегар» и «жизнь» стали неотделимыми друг от друга понятиями для того, кого через десятки лет начали уважительно именовать Дойчлянд!

Казанский первокурсник Вазелин не был другом Дойча – парня просто привёл с собой Философ. Подросток сбежал от родителей, как только его выпустили из психушки, и стал прятаться в другом городе. Скитаясь по Думской, Вазелин познакомился с Философом.

Дойчлянду упали кое-какие деньги с прошлых клинических исследований, поэтому на свой день рождения он решил заморочиться и приготовить каких-нибудь закусок, резонно рассудив, что выпивку и без него организуют. Он гонял Вазелина по магазинам и напрягал шинковать овощи – словом, был доволен новым молодым камрадом.

За проявленное трудолюбие Дойч накормил пацана феназепамом.

Пришедший под вечер Миро, мгновенно возбудившийся от мысли об охоте на молодого сорванца и не знавший, что парень уже под транквилизаторами, начал Вазелина спаивать. Тут-то Миро и просчитался! Ведь вместо раскрепощения первокурсником овладело безумие. Вазелин начал раздеваться, но отнюдь не для того, чтобы обласкать Миро.

— Я – шлюха! Хочешь, покажу жопу? — предложил Вазелин, всплеснул руками и задел ими люстру.

Все присутствующие обратили взоры на источник света, на мгновение забыв о подростке. Лицо Вазелина то обретало зловещие оттенки, когда люстра отдалялась от него, бросая тень, то принимало придурковатое выражение, когда свет приближался.

Парень замер на несколько секунд, после чего уверенно повернулся задом к Миро, наклонился и, крякнув, вывалил на колено цыгану порцию нетвёрдого дерьма.

Окружающие поверили своим глазам гораздо быстрее, чем Миро, разразившись коллективным хохотом.

Сидевший в полулотосе цыган с несвойственным для гомосексуалиста омерзением к говну взвыл. Вазелин попятился, но Миро был быстр – вскочил, буквально роняя кал, и размашистым хуком выключил паренька.

— До-о-ойчлянд! — орал Миро. — Блядь! Кого ты привёл?!

Из своей инъекционной комнаты на шум вышел Дойчлянд. Перед его глазами была обескураживающая постановка: на полу лежит недвижимый Вазелин, полуголый цыган с грязной штаниной приплясывает около валяющейся футболки и орёт, тусовка неистово угорает.

— Убери это! Убери эту хуйню! — вопил Миро.

— Что это? — недоверчиво спросил Дойчлянд, осторожно выглядывая из дверного проёма.

— Твой дебил на меня насрал, ёбаный рот! — Миро промчался мимо Дойча и завернул в ванную комнату.

— Ха-ха-ха! — бескомпромиссно краснея, Ефрейтор пытался привлечь внимание Дойчлянда, чтобы что-то объяснить, но не мог вымолвить и слова, одолеваемый смеховыми спазмами, поэтому просто бессвязно жестикулировал.

Дойчлянд подошёл к футболке. Его лицо исказила гримаса омерзения. Не это он хотел видеть после того, как щедро вмазался мефом.

— Кто. Это. Сделал? — сурово спросил хозяин притона.

Ефрейтор свалился на пол, хрюкая и хрипя от спазма. Присутствующие показывали на лежащего в нокауте Вазелина.

— Сучонок, вставай! — Дойчлянд пытался поднять проказника с пола.

— Давай его водой обольём, — предложил Философ.

— Давай! — согласился Дойч. — Помогите этого гондона оттащить.

Когда ребята приблизились к ванной, они встретили сопротивление: Миро, трущий мылом свою ногу, рычал и угрожал всем вошедшим пиздюлями.

— Оставим этого уёбка в подъезде, пусть там в себя приходит, — распорядился Дойчлянд.

— А говно что? Так и оставим в комнате вонять? — резонно заметил Философ.

— Бля-я-я… — сокрушённо протянул Дойч. — Какие варианты?

— Я могу только помолиться, — засмеялся Философ, потом неожиданно принял серьёзный вид и голосом клирика произнёс: — Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я знал, что Ты всегда услышишь Меня, но сказал сие для народа здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Вазелин, тупое ты ебло, иди вон!

Как по волшебству, Вазелин замычал и пошевелился.

— Ух ты ж бля! — сам себе удивился Философ.

— Молитесь благодарно Силе, создающей таких людей! — пророкотал Ефрейтор, наблюдавший за «воскресением» с пола, поскольку приполз в коридор на четвереньках, а теперь шутливо кланялся Философу.

Дойч схватил Вазелина за уши и пристально посмотрел ему в глаза, ожидая, когда парень сфокусируется достаточно для того, чтобы внять вербальному посланию.

— Ы-ы-ы, — Вазелин начал общение с нечленораздельной речи, — я – шлюха…

— Блядь, я тебя сейчас ёбну ещё раз, дебил, сука, еба́ный! — заорал из ванной Миро.

Вазелин испугался и безуспешно попытался подняться.

— Тихо, никто никого не ёбнет, — дипломатически пообещал Дойчлянд.

— Как это никто? — всё так же из ванной возразил Миро. — Я. Ёбну. Ему! Если он не уберёт своё говно поскорее. До того, как я, блядь, зайду в комнату.

— Во! Слышал, Вазелин? — стараясь выдержать доброжелательный тон, уточнил Дойчлянд. — Сейчас пойдёшь и дерьмо из комнаты уберёшь, и на улице в мусорку выкинешь. Только оденься.

— Пусть голый идёт, — продолжал капризничать Миро, — я его рубашку заберу.

— Ты-то заберёшь, да вот пузо носить не позволит, — заржал Ефрейтор.

— Слышь, скотина, ты на своё брюхо посмотри. Нажрал с фронтовых бабок мамон, а пиздишь чего-то…

Пока друзья Дойчлянда выясняли причины происхождения избыточного веса друг друга, сам он отвёл Вазелина к загаженной футболке и велел выкинуть её. Первокурсник, массируя челюсть, надел штаны и аккуратно сложил из испорченной одежды кулёк, который брезгливо понёс на улицу, про себя недоумевая, как его говно оказалось здесь, и его ли оно вообще.

20 октября

К середине ночи Дойч предложил сделать «русский абсент»: купить настойку пустырника или валерьянки, в которых были те же семьдесят градусов, что и в полынном оригинале, и начать глушить их, предварительно поджигая. Идею активно поддержал Ефрейтор, за что его и определили гонцом в круглосуточную аптеку.

С задания он вернулся всего с тремя пузырьками пустырника, так как настойка была импортной и поэтому дорогой, а характерный резкий запах спирта, шлейфом преследовавший Ефрейтора, говорил о том, что один флакончик до притона даже не добрался.

— Да! Я… уже выпил! — оправдывался Ефрейтор перед товарищами. — Но я сделаю это ещё раз… уф… при свидетелях!

Свидетели освободили три кружки. Несмотря на высокий градус общей нетрезвости, падать до уровня спиртовых настоек окружающие Ефрейтора люди не спешили. Все ждали подвига!