Страница 14 из 23
– Невестку-то я как любила! Как малое дитя, купала в ванной, блинами с медом кормила. А она намедни вот как обошлась: приводит незнакомую женщину и говорит: «Это моя новая свекровь».
Кто-то, подстраиваясь под Хазанова, поведал, как один ловкий папаша с красавцем-сыном ходил по богатым семьям, у кого были дочери на выданье. Якобы сватались. А после обильного угощения бесследно исчезали.
Тихон, слушая все это, подумал, что и он сам мог бы кое-что рассказать. Прошлым летом по туристической путевке приехал в Волгоград. И так увлеченно засматривался на ножки женщин, что не заметил, как отбился от своей группы. Разинув рот, блуждал по Аллее Героев. Тут к нему вежливо напросилась на «приятное общение в чудесный вечер» Олимпиада Вольдемаровна – таковой она представилась с доброй, милой улыбкой. И дополнила о себе:
– Профессорша. Читаю в институте лекции.
«Не абы кто!» – с гордостью подумал Тихон, в скором времени надеясь разыскать земляков из группы и похвастаться им своим знакомством.
Погуляли. От Вечного огня – до Волги. От Волги – до Вечного огня.
– А я поблизости живу. Вон мои окна. Зайдем на чашечку кофе?
От приглашения Тихон не отказался.
Квартира была богатая. Радужная. И был тут Эдик. В ушах у него красовались сережки. «Как у женщины!» – усмехнулся Тихон.
И потом еще многому он удивлялся. Неожиданно исчезла сама хозяйка. Эдик вилял бедрами, кокетничал, улыбался накрашенными губами. А кофе вроде бы и не кофе… Потому что с каждым глотком все сильнее кружилась голова, явь перед взором уплывала, растворялась…
Очнулся Тихон утром в пахнущей духами постели. Голый. Рядом спал Эдик. Тоже голый. Молочно- белый, гладкий.
Молодка со множеством узлов тоже ехала в станицу. Тихон помог ей занести вещи в автобус. Пригляделся – смазливенькая. Скорее всего, чувашка. Поболтал с ней. Едет устраиваться работать на ферме. – А где же ты жить будешь? Хочешь, у меня?
Она поглядела на него смелым, веселым взглядом.
Когда вошли в избу, Тихон сказал:
– Давай вначале закусим, а потом…
– Лучше наоборот…
– Какая молодчина! – обрадовался он. Согрел ведро воды, тщательно выкупал чувашку, побрызгал ее одеколоном. Подхватил в охапку. У кровати чувашка заегозила:
– Заплати!
– Ты – проститутка?
– Заплати!
Тихону еще ни разу не доводилось, чтоб за деньги… чтоб вот так запросто раздавать. Но, не желая сорвать «мероприятие», дал ей десятку. Она тотчас услужливо:
– Как тебе лучше? Я по-всякому смогу…
– Ложись на спину.
– А-а, по-деревенски!..
Так Тихону было легче вытащить из-под подушки спрятанные чувашкой деньги. Что он и сделал. Потом она искала их, всю постель перетряхнула, из подушек на пол пух вывалила – рылась в нем. В конце концов Тихону надоело на это смотреть. Он избил ее и со всем скарбом выгнал за ворота.
– Давай сойдемся без свадьбы и будем жить?
– Согласна.
– И давай без ревности.
– Как так?
– Ну ты захотела с каким мужиком переспать – пожалуйста! Я захотел с какой бабой… тоже без препятствий. А состаримся, сядем на колодке… Есть что вспомнить!
– Как в Америке, что ль? У них там в моде «свободная любовь».
– А мы чем хуже?
– Да. Какой же ты… Ну, ладно. Я согласна. Попробуем так.
Месяца через три Тихон понял, что Зоя его обставила по всем статьям: с каждым вторым мужиком в станице переспала. А он только с тремя бабами. Затужил:
– Зря я все это затеял!
– А ты думал… – Зоя картинно качнула перед зеркалом бедрами. – Слаб ты, слаб!
– Я слаб? Скажи кому-нибудь…
– З-замухрышка! Сморчок!
Зоя схватила с плиты кастрюлю с кипятком и плеснула ему ниже пуза (стоял он в одних трусах).
– А-а-а! Ой! Сука, че ты?! Ой, больно! Ой, не могу!
Тихон скрючился. Стонал:
– Позови фельдшера! Умираю!
– Сдохни, падаль!
– За что?!
– Помнишь, насиловал меня? – Зоя хлопнула дверью.
– Сука! Паразитка!
Тихон, почти теряя самообладание от неимоверной боли, выскочил на улицу и опрометью побежал. До больницы далеко. Влетел в роддом:
– Девчата, спасите! Погибаю!
– Душенька, лапочка, слышишь, это я… Не угадываешь?
Мужик стучал в дверь несильно, негромко, мол, вот какой я воспитанный, вежливый кавалер!
– Открой, милочка! Я тебе цветочек дам!
Со свистом вдохнул носом аромат сиреневой веточки, сломанной в чужом палисаднике.
– А пахнет… закачаешься!
Стучал костяшками пальцев. Получалась этакая завораживающая, музыкальная дробь. Для услады слуха женщины, для ее обольщения. Да отчего-то не открывала она.
– Эх, пожалеешь!
Мужик положил на порожек сирень. За калиткой, блестя плешиной, поклонился в сторону безмолвно-темных окон. Потоптался. И одиноко побрел, вглубь поздней улицы, шепелявя беззубым ртом:
– Я красивый… я мужественный…
Прокудной мужик
Есть такие люди, которые ввиду душевного устройства и житейских обстоятельств весь свой век «скачут на хворостинке», то есть продолжают неизменно пребывать в возрасте, называемой детством. Их мышление, говор, повадки то и дело являют окружающему миру признаки, наглядно дающие основание утвердиться в правильности возникнувшего мнения «со стороны». Конечно, дядя Жора только частично может быть «заподозрен» в сказанном выше. А остальная «наполненность» – это, выражаясь образно, «дикая, больная страсть» с примесью нажитых пороков, странностей, «помутнений», что, по всей вероятности, возможно только с русским человеком. Поэт Василий Макеев назвал его однажды прокудным мужиком. Это уж точно!..
Мы выпили с ним по рюмашке рябиновой настойки, прозванной местными мужиками «колхозным коньяком». Дядя Жора грустно глянул на меня:
– В Елань ты приехал с казачьим смоляным чубом, а щас хоть бы один темный волосок уцелел – поседел ты сильно. Оно и понятно, не баловень судьбы – то кочки, то колдобины!
Он закурил «Приму», закашлялся, болезненно сморщился:
– Бросить бы эту гадость. Да при такой паскудной жизни… – Пожаловался: – Дочь пирожки не приносит.
Мне вспомнилось опубликованное им в райгазете стихотворение:
Дядя Жора снял кожаную фуражку (один головной убор на три сезона), ладонью провел по запотевшей лысине:
– В детстве я рос с двоюродным братом. Он был старше, слабоумный и на дню по нескольку раз колотил меня. И вот до чего довел! Как-то он поплыл на плоскодонке через пруд пригнать гусей домой. А я заранее в днище прорубил дырку, бросил на нее пучок травы. На середке в глубоком месте лодка наполнилась водой. Брат плавать не умел…
Заговорил об охоте:
– Дичи я перестрелял за свою жизнь бессчетно: зайцев, уток, гусей!
Я, угодливо подкладывая ему купленную колбасу, без всякой обиды произнес:
– А меня ни разу не угостил.
– Да, это так. Отбрехиваться не стану. Погляди мой огород. После дождя все растет (дождей не было недели три. – В. Р.). Вот у изгороди конопля цветет – будем покуривать! Ох, каб менты не докопались! Скажут, наркотики…
Походили. Вернулись во двор. Собака и кот смирно сидели возле табуретки, заменявшей нам стол для вина и закуски.
– Ага, обманул я вас!
С шиферной крыши гаража взял припрятанные от «братьев меньших» дольки колбасы.
Собака вечно голодная. Спрашиваю хозяина:
– Почему не кормишь ее?
– Пусть сама себе пропитание добывает. Вон в катухах мышей полно.
– Но ведь она не кот.
– Пусть приспосабливается.
Пришел Зотов. По найму стал копать огород. Часа через два закончил, дядя Жора осмотрел работу, дал оценку:
– Плохо вскопал, мелко. Хоть ты и художник, а… ладно, усаживайся на бревно, закуси.