Страница 1 из 20

Откровение Блаженного

Ростокин Виктор

Виктор Алексеевич Ростокин

Воскрешение Сына

Зимой, 10 января 1999 года, меня оставил на муки земные мой сын. Мой любимец. Отрада. Кровинка. Я потерял его так же, как теряют своих детей сотни, тысячи родителей в нынешней разнузданной, разбойной России. Во всех ее краях и долах. При различных обстоятельствах и ситуациях заполошного бытия. Разрушители нормальной жизни алчны, кровожадны, изощренны.

Много раз оплаканный, мой сын неотлучно в моем сердце, в моей памяти. Он смотрит мне в глаза. То с ласковой доверчивостью. То с застенчивой улыбкой. То с грустным укором.

Не по переменчивому вдохновению, а по долгу любящего отца писал я о нем. Медленно. Трудно. Строка за строкой. И казалось, верилось: все печальное рассеется, растворится… И Алеша вернется из небытия.

Проводил…

Январское утро. На окнах пепельно-холодный налет сухого, без инея, мороза. Надо будить Алешу. А жалко. Он спит, свернувшись под одеялом калачиком. Рядышком – кот.

Время бежит. Я поворотил сыну чуб. Он открыл глаза. Зевнул. Начал одеваться. Вяло. Неохотно. Понимаю: не хочется уезжать.

Я приободрил:

– Закончится сессия. будут зимние каникулы. И тогда дольше погостишь дома. Не унывай.

Его сестра Лена на третьем курсе, привыкла в городе, вот даже на новогодье там осталась. Алеша – студент первого курса. Еще скучает. Каждый месяц навещает родителей и друзей. Это естественно.

Я покормил его омлетом с колбасой – одно из любимых его блюд.

И мы пошли.

Автовокзал.

– Автобус не пойдет, – с невозмутимым спокойствием сказала кассирша. И «услужливо» посоветовала воспользоваться частным транспортом. Как и другим пассажирам. Двенадцать легковушек рванулись в город. В одной из них уехал мой сын.

В 15 часов я позвонил в Волгоград. Лена ответила:

– Пока Алеши нет. Как только появится, я сообщу.

Минуло еще два часа. И вот зазвонил телефон. Я лихорадочно схватил трубку и услышал по-юношески басовитый голос:

– Алло! Алло!

Захлебываясь радостью, я воскликнул:

– Алеша, ты на месте?

Голос:

– Я не Алеша. Извините. Ошибся.

Поздний вечер. В голове рой мыслей. Одна тревожнее другой. Что могло случиться? Серьезная поломка? Шпана в городе напала? Боже, упаси от всего худого!

Минуты, как те капли воды, медленно убивающие человека, приговоренного к казни.

Страшная весть была передана по телефону: на таком-то километре при столкновении со встречным грузовиком…

– Алеша! – испуганно вскрикнул я. Душа онемела, оледенела. Никогда не испытывал такого чувства: каменное оцепенение и холод.

Звоню в райцентр, поблизости которого произошла беда. Разговариваю с дежурной больницы. Она пригласила работницу морга. Та недовольно бросила:

– Ну, тута он!

– Мертвый?

– Вот чудак! А то какой же!

В беспамятстве я метался по квартире, и с моих бесчувственных губ слетало:

– Алеша погиб! Мой Алеша погиб!

Без слез. Их словно сковало во мне морозом.

Позвонил дочери. С суровой сдержанностью сказал:

– Что-то случилось в дороге… плохое.

– А Алеша… что с ним?

– Пока не знаю.

Лена заплакала.

Позвонил брату (он живет там же, в Волгограде). Ему выложил всю правду. И тут меня прорвало: я зарыдал как ребенок.

Полночь. Дрожащими руками складываю в сумку для Алеши одежду: костюм, рубашку, носки… Последнюю горестную справу.

Потом было утро. Пришли мои добрые друзья, соседи. Жена – в отъезде. Ничего не знает. Приедет завтра. И добрые друзья, соседи участливо встретят ее. Не обойдется без «скорой помощи».

Зимний, мрачного цвета грейдер. Я сидел в кабине и слышал, как в кузове погромыхивало. Это – пустой гроб. Свежевыструганный. Для сына. А всего сутки назад я проводил его здорового, жизнелюбивого, целеустремленного. И вот… Какая жуткая несправедливость!

Шофер молча курил. Я скованно глядел в лобовое стекло без ясного понимания, что снаружи степь, небо, белый день. Порой в груди начинало больно вздрагивать, трепыхаться, и вновь я обостренно ощущал, какое непоправимое несчастье обрушилось на мою семью.

Да, я думал и об этом: как войду в морг, как увижу сына… Где взять силы и терпение, чтобы выдержать, не сломаться? А надо выдержать, надо! Ведь я отец.

Сумерки. Злополучный райцентр. Двор больницы. Стучу в дверь боковушки. Распахивается… Пахнуло чадом. Нетрезвый бабий голос:

– Ну, чё тебе?

Это развязное «ну» мне уже знакомо по телефонному разговору. Работница морга… Я объяснил, кто я и зачем здесь.

– А-а…

Женщина утерла нос. Замялась:

– Шефа нет. А без него… Хотя он свою работу проделал – вскрыл, посмотрел.

– Я заплачу.

– Курить есть?

Шофер дал ей сигарету. Она впустила меня в морг.

– Ты дед, что ль, ему?

– Отец.

– Ну, ниче. Ступай. Побудь с ним. А я покамест отлучусь.

С печально склоненной головой я подошел к сыну, лежавшему на жестяной кушетке. На миг как бы светло подивился: сынок, какой же ты возмужавший и красивый! Тихо опустился на колени, внимательно вгляделся в его лицо, словно давно не видел. Розоватые губы, нежные щеки. Я погладил его волосы, как часто гладил в детстве. И звал с безмолвной, но раздирающей сердце скорбью: «Проснись… проснись!» Затем стал одевать. С той же ласковой осторожностью, как в детстве.

Вернулась женщина.

– Сам одел? Ну-ну…

Она нетвердо стояла на ногах. Видимо, отлучка потребовалась, чтобы опрокинуть очередную стопку. Я дал ей деньги. И наша машина с печальным грузом тронулась в обратный путь.

И закралась в мою бедную душу задумка: уйти в мир иной вместе с сыном. Как это сделать? Жена прибудет домой утром. Мы приедем в полночь. И будет достаточно времени, чтобы…

Это был временный порыв отчаяния, я в конечном итоге не решился бы на такой шаг. Когда мы выехали на основную трассу, на раздолье мела непроглядная поземка. Водитель затормозил.

– Путь дальний. Опасно в непогодь. Я бы не хотел рисковать.

Решили заночевать в гостинице.

Назавтра день занялся солнечный, покойный.

– Коль задержались, заедем к судмедэксперту и в РОВД, – сказал я.

Через три часа мы на невысокой скорости двинулись домой. Ни на секунду меня не покидало ощущение: за спиной в гробу сын. Ощущение жуткое, горчайшее, обреченно-нескончаемое. Несчастье не поддавалось полному осмыслению, охвату сознанием. Оно все более отравляло, убивало…

На закате мы приехали в поселок.

Последняя Алешина ночь в родном доме, где родился, рос, учился, просто жил. В щелках век голубели глаза, словно хотелось ему как можно дольше насмотреться на белый свет. «Помнишь, сынок, как ты любил разглядывать мои лесные скульптуры? Помнишь, как я на велосипеде катал тебя по околице, мы любовались на цветы и ты мне говорил: «Их рвать нельзя. Им больно будет». Помнишь, как я укладывал тебя в кроватку, целовал твои глазки и ты с улыбкой засыпал?..» Я сидел рядом и разговаривал с ним. Он меня слышал. И – рыданья мамы и сестры. Потом я трогал его лицо, волосы и все просил, просил пробудиться, хоть на минуту.