Страница 9 из 18
– Муж ты, Никита, в самом соку! Плоть, поди, играет?
– Играет, да еще как!
– Это тебя нечистый на блудный грех толкает!
– Ах, как толкает…
Сокольничий чуть, уголками губ, улыбнулся, подумал: «Ловко дело подвел!» И приступил к главному, за чем сегодня пожаловал.
Соблазн
Иван Колычев лениво, безразличным тоном протянул:
– Чему ты кручинишься, стремянный? Человек ты видный, за тебя любая девка замуж пойдет, даже из самого лучшего дома.
Никита малость посопел, пожевал ножку голубя и вздохнул:
– Оно, конечно, так! Обаче, жена не гусли: поиграв, на стену не повесишь. Тут мозговать крепко следует, чтоб опосля век не жалеть.
Иван поддакнул:
– Зело правильно речешь, Никита! Свадьба скорая, что вода полая: сойдет, тина лишь останется. Свахи свой интерес блюдут. Наговорит, пузатая, о невесте с три короба, лести наплетет: и такая, дескать, красавица, не ндравная, и хозяйственная, а под венцом разглядишь – истинно кикимора болотная.
– А что делать? – развел руками Никита. – Таков дедовский обычай: прежде чем под венец поставят, суженую-ряженую женишок не должен зреть.
Иван наддавал жару:
– Про свадьбу Гришки Копорского слыхал?
– Это который у государя постельничим был, пока тот его копием за какую-то вину не прободил?
– Да, он! Подкатила к Гришане сваха, в уши речи медовые льет: у богатого купца-де дочка красоты несказанной, ну царица Савская! Но Гришаня – не промах! Режет свахе: «Пока своими глазами не увижу – свататься не стану!» А девица та и впрямь с изъянами была: ока одного нет и на правую ногу припадает. Каково? Ох, умора…
– Неужто надули? – У Никиты глаза горят, весь в слух превратился.
Иван громово расхохотался:
– Сии заплутаи Гришаню вокруг пальца провели! Усадили девицу на стульчик – не смекнешь, что хромая, да лик показали со здоровой стороны. Ну, понравилась она Гришане, стал сватать. А когда под венцом разглядел жених свою кралю, так уже поздно было – заднего хода нет.
– Вот уж женился, как на льду обломился.
– Сваха лукавая, что змея семиглавая, – гнул свою линию Иван. – Ей только свой интерес урвать. – Доверительно понизил голос: – Дело следует по хорошему знакомству ладить. Есть у меня на примете такая лапушка, что тебе голубушка белая! Нрава веселого, по хозяйству недреманная. Был бы холост, сам не упустил бы. Вот те истинный крест!
– Да кто ж такая?
– Об том позже скажу. А может, и нет. Стоишь ли ты такой невесты? Сначала надо еще выпить. За твою женитьбу!
Никита явно был заинтересован словами приятеля. Задумчиво сказал:
– Признаюсь, меня свахи уже обхаживают. Обещают добрую девицу просватать, по моим достоинствам. Только теперь я им доверять боюсь.
Иван закивал:
– Обманут тебя свахи, забота у них такая! Ладно уж, знай: есть девица, что у нее женихов сто, а достанешься ей один ты!
Никита вплотную на лавке приблизился:
– Да кто ж такая?
– Боярина Хвостова дочь Василиса.
– Это что на Покровке?
– Точно!
Никита подозрительно прищурился:
– Откуда ты зреть мог эту Василису? Девки всегда на своей половине сидят, гостям не показываются.
Иван рассудительно произнес:
– Прикинь умом: по дружеству своему часто у Хвостова в хоромах бываю, вот и ненароком раз-другой с ней столкнулся. – Обнял приятеля за плечи: – Человек ты, Никита, самый счастливый. Другой такой красоты во всей Московии, поверь, не сыскать.
В голосе сокольничего звучала искренность и тоска. Ох, крепко присушила она, эта чаровница, сердце Ивана.
Глаза Никиты блеснули, он уже верил каждому слову, но на всякий раз спросил:
– Точно ли – красавица?
Сокольничий деловито заметил:
– Ты у старика Хвостова в чести, я его попрошу, он вызовет Василису в гостиную, а ты в окно зреть будешь.
Никита хмыкнул:
– Это как Гришаня Копорский?
– Я скажу Хвостову, чтоб он Василису со всех сторон повертел: и глаза, и нос, и уши – все на месте. – И широко, во весь белозубый рот, улыбнулся: – А лядвеи, перси и все тайное после венца узришь – с интересом сугубым!
– А когда к Василисе под оконце пойдем? – Никита с нетерпением постучал ладонью по столу.
– Распалился, стремянный? Коли тебе приспичило, быстро устрою. От тебя прямиком к Дмитрию Хвостову на Покровку стопы направлю.
Никита поднял чарку:
– Дела для нашего ради выпьем! Спаси, Господи, и помоги!
Приятели дружно опрокинули в глотки вино.
Уплетая за обе щеки студень, Никита вдруг с тревогой сказал:
– Коли и впрямь невеста моя столь хороша собой, как бы Иоанн Васильевич… того… к себе в женский терем ее не потребовал!
– А ты, жених простоватый, дело все соверши втай, когда государь отъедет, скажем, в Александровку. А зимовать ее в дальнюю вотчину отправь. Коли слух дойдет о свадьбе, так и скажешь государю: «По хозяйственным заботам наладил супругу туда-то, да и младенца в утробе уже носит!» А там дело забудется.
– И то! – удовлетворенно кивнул Никита.
В тот же вечер Иван побывал у Хвостова. За обильным ужином тщательно обмозговали всю затею.
Чтобы еще более распалить Никиту, решили малость дело потянуть.
Смотрины
В тот год морозы ударили рано. Уже к родительской субботе стали реки, а снега выше голенищ намело.
Когда ледяной месяц высоко стоял в радужной оболочке, обливая снег волшебным палевым светом, а воздух был полон снежных переливающихся искр, сытая, украшенная волчьими и лисьими хвостами лошадь вынесла двух седоков на Покровку. Ехали прытко, лошадь метала задними копытами комья снега, но без звона. Должно быть, шуму лишнего опасались, вот колокольцы и перевязали.
И подъехали как-то странно, не к воротам, а к задам обширной усадьбы, обнесенной крепким, остро затесанным частоколом. Из саней вылез громадного роста мужчина в собольей дохе. Он уверенно подошел к хорошо, видать, известному месту и сильной рукой решительно сдвинул незакрепленные три жердины. Оглянулся, тихо свистнул:
– Чего, уснул? Сюда топай!
Некто, тоже весьма дородный и в широком, подбитом мехом охабне, заспешил к пролому в ограде, в котором обе таинственные фигуры скрылись.
Осторожными шагами, стараясь двигаться в скудной тени голых деревьев, оставляя глубокие следы, они преодолели снежную целину, миновали хозяйственные постройки и вплотную подошли к большому хозяйскому дому. Было залаяли цепные псы, да, почуяв знакомого, смолкли.
Кругом – морозная тишина, лишь в некоторых окошках слабо светил свет, но в двух, что на первом этаже, был он весьма ярок.
Седоки направились именно под эти окна и с любопытством прильнули к ним. В двух больших подсвечниках горели свечи. За столом восседал маститый старик Хвостов. Он что-то (не разберешь!) говорил девице, одетой в пышное платье.
«Ишь, словно в царский дворец собралась!» У стремянного сладко заныло в груди. Смеющееся прельстительное лицо девицы играло румянцем, в задорной улыбке белели зубы. Из-под длинных бархатных ресниц горели лазоревые глаза. Стан был тонок, грудь высока. Никите показалось: сейчас он протянет руку, обнимет эту красоту неземную, сорвет одежды и найдет губами ее жгучий поцелуй.
Он вздрогнул: кто-то потянул его за рукав. С трудом оторвавшись от соблазнительного видения, Никита увидал в заиндевелой бороде лицо сокольничего. Тот шепнул:
– Пошли! Обвенчаешься – и не такое узришь.
Шагая по своим следам, они выбрались обратно в проулок, прыгнули в пошевни, и терпеливо ожидавший холоп хлестанул коня:
– Н-но!
Никита в восхищении молвил:
– Ох, красива – сил нет! Засылаю сватов.
Наставления
Свадьбу сыграли после Филиппова поста – в конце января. Государь уже второй месяц безвылазно сидел в возлюбленной им Александровке. Нарушая приличие, осторожности единой ради, Никита Мелентьев благословения у царя не просил, на свадьбу не приглашал.