Лорд с Холмов

В сосновые кусты Хели почему-то не поверила, а зря… Эти кусты — дело жуткое, продраться через них и с топором невозможно, а живности там немеряно, и вся, между прочим, кусачая. Лисы, правда, там не живут, но и без них весело. Лисы всё больше по холмам норы роют.

— Вот только непонятно, что они тут делают, — вздохнула Хели. — И будут ли новые…

— Что-то случилось, — ответил я. — И это на самом деле довольно серьёзно — звери приключений не ищут, и с места их только беда какая-нибудь согнать может…

А где зверям беда, там и до людей недалеко, и неделя пути в таких делах — это ой как близко. Надо написать Мейросу — у него на Серебрянке земли, должен знать, что в пустошах творится — и отцу, само собой. Он уж наверняка что-нибудь пронюхал… Но это всё завтра, а сегодня — и тут я встал, подхватив Хели на руки — у нас точно найдутся дела поинтереснее!

Гора

Зима в Можжевеловых Холмах начинается довольно неожиданно — вот только что была слякоть и грязь — а наутро уже ни облачка, мороз и безветрие. Даже дракон молчит и хвост свесил, а ему ведь даже малейшего ветерка довольно…

Дракон был целиком и полностью творением замостинских мальчишек — явно с подачи кого-то из орков — и я до сих пор не могу понять двух вещей. Во-первых — зачем они это сделали, а во-вторых — где они достали два ярда эльфийского шёлка на хвост. И почему-то мне кажется, что лучше этого и не знать…

С другой стороны, вреда от него никакого, даже наоборот — большой свисток в виде драконьей головы с ярко-красным хвостом смотрится очень недурно и на ветру гудит и свистит, предупреждая о приближении бури. Ну и хвост, разумеется, на ветру развевается.

Всё это очень красиво, но думал я не о том. Думал я о письмах Мейроса…

Первое — наспех нацарапанную дварфским каменным пером записку — гонец привёз через десять дней. Мейрос извинялся и писал, что у него проблемы, но моим землям ничего не грозит, а подробнее он расскажет, когда появится время. Второго — сегодняшнего — пришлось ждать почти месяц…

Витиеватые извинения я пропустил, не читая — любит Мейрос церемонии разводить. Но вот дальше…

"Вы, без сомнения, помните гору Ведьмина Шляпа, знаменующую северное окончание Последних гор. Представьте же наши изумление и ужас, когда эта гора оказалась огнедышащей!

Всё началось незадолго до Солнцеворота, когда местные жители стали жаловаться на дурную воду в колодцах и родниках. Тогда же на горе слышали подземный гул, который, однако, спустя недолгое время прекратился. Однако звери и птицы во множестве стали оставлять гору, так что по прошествии примерно месяца гора совершенно опустела. Тогда же вновь стал раздаваться гул, и гору покинули дварфы, опасаясь большого обвала или прорыва подземных вод…"

Я отложил письмо, достал свои записи и сверил даты — да, всё совпадает. Ничего удивительного, что лисы аж до нас добрались — я бы тоже убрался куда подальше от такого… И Ведьмину Шляпу я помню отлично — этого именно там землемеры устроили попойку с орками… А протрезвев, заявили, что когда-то — немыслимо давно, так, что Зима по сравнению с этим была всё равно, что вчера — гора была огнедышащей, но огонь её угас задолго до Зимы. Угас — а теперь разгорелся вновь.

Я снова взялся за письмо. Мейрос писал: "Всё описанное продолжалось до начала осени, и за два дня до получения вашего письма произошло извержение ужасающей силы. Перед самым рассветом нас разбудило сотрясение земли и последовавший за ним невероятной силы грохот. Выбежав из дома, я увидел там, где была гора, пронизанный молниями столб дыма, освещаемый багрово-алым заревом. С неба начали падать раскалённые камни, которые, по счастью, не были многочисленны и не принесли большого вреда.

Едва рассвело, мы оседлали коней и отправились к горе, которая всё ещё продолжала бушевать. Зрелище, представшее перед нами, было поистине ужасающим…

Верхние сто или даже сто пятьдесят футов пика исчезли, над горой возвышался исполинский столб дыма, на несколько миль вокруг совершенно закрывший небо, так что день стал неотличим от ночи, всё вокруг покрыл пепел, а из жерла изливался поток расплавленного камня. К счастью, большая его часть текла по западному склону, но даже и так все рыбацкие посёлки в устье реки оказались уничтожены. По счастью, погибли немногие, но немало рыбаков лишилось не только домов, но и лодок.

Пепел и удушливые испарения принудили нас остановиться в миле от горы, но даже здесь разрушения, ей причинённые, ужасны. Думаю, не преувеличу, если скажу, что бедствие поразило весь округ…

Так продолжалось более четырёх дней, но к вечеру пятого буйство стихии пошло на убыль, к рассвету проявляя себя лишь в зловонных испарения, не ослабевающих более некоторой степени, а также почти постоянной, хотя и слабой дрожи. Всё это заставляет меня опасаться, что сон горы весьма чуток. Мне не хотелось бы доставлять вам неудобств, но был бы благодарен, если бы вы изыскали возможность расспросить об этом ваших знакомых естествоиспытателей…"

Я скомкал письмо и бросил его на стол. Неудобства, как же… Неудобно на потолке спать — одеяло падает, как матушка говорит, а соседям помогать всегда удобно. Тем более, что Мейрос человек мирный, несмотря на то, что в тяжёлой коннице служил, и что такое разорённый округ, представляет плохо. А вот я знаю, и очень хорошо, и чем это может грозить мне — представляю отлично. Нет уж, лучше всё это сейчас сделать, да и Мейрос мне обязан будет, а это полезно… И я взялся за перо. И первым делом написал долговую расписку на четыре тысячи золотых — а тысячу можно и монетой привезти. Пять тысяч империалов — это, конечно, для меня многовато, но если народ оттуда побежит…

Покончив с этим, я взял ещё один лист и написал: "Достопочтенный Мейрос! Сочувствую вашему несчастью и готов оказать вам любую помощь, которая только будет в моих силах. Прямо сейчас я готов ссудить вам пять тысяч империалов, не настаивая на возвращении этой суммы в ближайшее время, а также прошу вас сообщить, в чём вы испытываете сейчас наибольшую нужду — полагаю, что смогу выделить из имеющихся запасов хотя бы часть необходимого.

Относительно вашей просьбы могу вас заверить, что написал в Общество землемеров и естествоиспытателей, и вам стоит ожидать гостей уже на этой неделе — таков уж их характер."

Добавив к этому подходящих к случаю словесных выкрутасов, я подписался, запечатал письмо и принялся за следующее. Надо было действительно написать учёным — так новость до них доберётся на несколько дней раньше, чем через имперскую канцелярию. Надо написать Серане — гора могла выбросить что-нибудь нужное магам, а расположение архимага — не пустой звук. Ну и отцу, само собой — для чего-нибудь оно ему пригодится.

Тысяча империалов — это не только стоимость большого деревенского дома без хозяйства, это ещё и десять фунтов золота. Вроде и небольшой вес — но и сундук для них, окованный сталью, весит немногим меньше. А значит, гонец не только два шильда за фунт потребует, но ещё и препираться будет… Да ещё и охране платить — но зато надёжно. Имперских гонцов не грабили никогда…

Вот только гонцы в Замостье, и тащить туда сундук предстоит мне — а его никак не навьючишь, хоть он не такой уж и большой. Шаграта-то я, как назло, к Элиру отправил… Ну да ладно, всё равно со старостой поговорить надо — узнать, сколько чего получится Мейросу послать. Он, конечно, кочевряжиться начнёт — но припасы достанет, а не достанет, так ему же хуже.

— Милый, а куда это ты собираешься? — ласковым голосом осведомилась Хели, когда я затягивал подпругу.

— В Замостье, — и, не дожидаясь порции шуточек, протянул письмо. — Читай сама.

Читает Хели быстро — я только вторую подпругу застегнул, а она уже закончила.

— Да, — сказала она, — плохи его дела… Хорошо ещё, что пепельной лавины не было…

О пепельных лавинах я кое-что слышал от тех самых землемеров, и услышанное мне не понравилось. Мне вообще не нравится огнедышащая гора всего в неделе пути, но тут уж ничего не поделаешь… Так что да, Мейросу ещё повезло.