Цветные карандаши

Дочку можно было бы считать ее уменьшенной копией, если бы не более смуглая кожа и темные глаза, подчеркивавшие смешанное происхождение этой прелестной девочки.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила Шарлотта.

– Очень приятно, – смешавшись, пробормотал Артюр, которому уже давно никто не улыбался.

Ему до смерти хотелось рассказать ей, что он живет напротив, что вот уже который месяц наблюдает за ней через окно, что он восхищен тем, как отважно она воспитывает ребенка одна, что он в ее полном распоряжении, если ей понадобится какая-нибудь помощь. Но он не издал больше ни звука, словно утратил саму способность завязывать разговор с женщиной на улице. Больше минуты он стоял, глядя вслед удалявшемуся такси, потом снова перешел улицу и вернулся в QG. Теперь ему только и оставалось, что заливать печаль пивом.

Шарлотта и Луиза остановились перед большим домом по соседству с парком Со. Люсьен, отец Шарлотты, ждал их на скамейке у ворот. Когда-то Люсьен был одним из лучших футбольных арбитров, природная уверенность в себе и неподкупная честность сделали его одним из самых уважаемых судей первой лиги чемпионата Франции. Он даже начал блестящую карьеру на международном уровне и великолепно провел несколько игр Кубка Европы. Звездный час настал, когда его пригласили судить матч на Кубке мира, но в тот день Люсьен из той точки на поле, где он находился, не разглядел, как аргентинский нападающий забил гол рукой. Его карьера получила размашистую оплеуху от провидения. Оплошность настолько выбила его из колеи, что он стал дуть в свисток по делу и без дела. И теперь, если он что и дул, то это хорошее вино – всякий раз, как подворачивался случай.

Люсьен, с его выпирающим животом и безупречно круглой лысой головой, напоминал небольшого снеговика с острым носом вместо морковки, блестящими черными глазками и неизменной широкой улыбкой. Этот снеговик опровергал физические законы – несмотря на необычайную пылкость, он все не таял.

Луиза бросилась к деду, широко раскинувшему руки ей навстречу.

– Как поживаешь, моя принцесса?

– Я в миноре. Не знаю, что это значит, но теперь все так говорят.

– А я – самый счастливый дедушка на всем белом свете, потому что вижу тебя.

Шарлотта поцеловала отца, обняла его за плечи, и тот повел ее в резиденцию, так и не спустив с рук Луизу. Официально это заведение считалось домом престарелых. Но в мае 68-го года там произошла небольшая революция. Все еще способные делать самостоятельные шаги шестидесяти-, семидесяти-, восьмидесяти- и (реже) девяностолетние постояльцы под предводительством недавно прибывшего семидесятилетнего юнца отправились взглянуть, что делается на уличных баррикадах. Вернувшись поздно ночью, они были встречены разгневанным директором, который резко раскритиковал их выходку – в точности так же, как сотни родителей в стране в те самые минуты отчитывали своих подрастающих революционеров. Тогда мятежники собрались в столовой, выстроили перед дверью баррикаду из столов и стульев, преградив доступ персоналу, и единодушно проголосовали за незамедлительное и безоговорочное увольнение директора и всех его сотрудников. Покидая рабочее место, директор с удивлением обнаружил, что владельцем этого дома престарелых оказался не кто иной, как тот самый новоприбывший постоялец. За прошедшие годы никого из мятежников уже не осталось в живых, но заведением по-прежнему управляли наиболее способные к этому виду деятельности жильцы, разумеется при помощи тщательно отобранного персонала.

После очередного «прискорбного ухода» обитателя дома оставшиеся тщательно изучали кандидатуры и принимали на освободившееся место только тех, кто подходил под определение «сильно повзрослевших мятежных студентов». Вот так в резиденции появились: помешанный на работе счетовод – кому-то надо было вести дела; великая шеф-повариха – кушать хотелось всем; говорливые знатоки своего дела – не дураками же помирать; изрядное число рок-музыкантов, среди прочих гитаристка Симона, в прошлом руководившая студией грамзаписи, – понятно, что все собирались до самой смерти оставаться молодыми. Каждую субботу устраивали концерт – если только в этот вечер не было футбольного матча. Миссия Люсьена состояла в том, чтобы поддерживать хорошие отношения с федерацией и благодаря этому добывать приглашения на все важные игры. «Оставаться активным – вот он, секрет долголетия», – наперебой твердили они. Конечно же, некоторые постояльцы становились немощными, и Альцгеймер косил ряды, но остальные считали делом чести как можно дольше удерживать их в коллективе. Завтракали, обедали и ужинали все вместе, за огромным прямоугольным столом в просторном зале, любовно декорированном одной из бывших постоялиц, ученицей самой Мадлен Кастен. Тонкие переходы оттенков серого на стенах рисовали в их воображении прежние переливающиеся краски.

Собравшиеся за столом постояльцы встретили Луизу традиционными ахами и охами и неизменным «Совсем большая стала!».

– Садитесь скорее, все остынет! – вмешалась Пьеретта.

Она стала одной из первых женщин, получивших мишленовскую звезду. В то время это было все равно что добыть луну с неба.

– Шарлотта, я приготовила утиное филе с корицей. Знаю, что ты его обожаешь!

Вскоре Пьеретта, украдкой наблюдавшая за едоками, заметила, что те едят совсем без аппетита, некоторые даже незаметно отодвинули тарелки. Что не так с моим утиным филе? – удивилась она, обмакнула палец в соус и, прикрыв глаза, его облизала. Аромат чудесный, вкус нежный, да и пряностей не переложила. Вот оно что – все дело было в цвете. Коричный соус, достойный своего названия, непременно должен быть рыжевато-золотистым.

– Пьеретта, твоей вины здесь нет, – попыталась утешить ее Шарлотта.

– Знаю! Не напрасно же придумали пищевые красители.

– Это правда. Но серый цвет – еще не самое страшное. Представь себе, если бы утиное филе стало синим. Помню, читала я про одно исследование – стейки покрасили в цвет индиго, и подопытные не смогли их есть.

Пьеретта устало отодвинула тарелку. Она смотрела на Шарлотту, и это единственное, что ее утешало, – та как ни в чем не бывало уписывала филе. Проглотив очередной кусок, Шарлотта продолжила свою мысль:

– Когда меняется цвет – меняется и вкус. Испанские ученые давали участникам эксперимента выпить три вида апельсинового сока: один – натуральный, в два других таких же они добавили красители – красный и зеленый. Испытуемым сказали, что они пробуют три разных апельсиновых сока. Те единодушно признали лучшим «кровавый» сок, а зеленоватый сочли немного кислым. Что еще более удивительно – если попробовать подкрашенную оранжевым кока-колу, то, скорее всего, ее легко спутать с газированным напитком вроде фанты!

– Ну, это уж ты хватила через край! – возразила Пьеретта, слегка обидевшись.

– Уверяю тебя – даже ты попалась бы! Похожий опыт провел крупный производитель молочных продуктов. Они поменяли местами желтый и розовый красители в ананасовом и клубничном йогурте. Потребители думали, что едят розовый клубничный йогурт и желтый ананасовый… Правда, когда им рассказали про подмену, все они признали свою ошибку.

Пьеретта снова закрыла глаза, чтобы только вкусовые рецепторы языка судили о достоинствах ее стряпни. Утка удалась на славу.

– Насколько я понимаю, теперь, когда цвета не осталось, всякому легко будет сесть на диету. Это поможет людям бороться с лишним весом, – прибавила она, глянув на свои жировые складки.

– Может быть, это единственная хорошая новость, потому что лично меня все это пугает, – заключила Шарлотта, вновь погрузившись в собственные размышления.

Глава 4

В которой деревья синие, а море желтое

Минуло полгода – как пропали краски. Полгода – как взрослые люди стали бояться темноты. Ошеломление незаметно сменилось страхом, который перерос в ужас.