Сумерки разума

В духовке пеклась картошка, и я, читая книгу, занималась теперь мясом. Вытерла полотенцем руки и аккуратно перевернула страницу книги Филипа Зимбардо.

«По приказу властей хуту убивали бывших друзей и ближайших соседей. Десять лет спустя один убийца хуту сказал в интервью: «Хуже всего было убивать соседа; мы часто вместе выпивали, его коровы паслись на моей земле. Он был мне почти родственником». Одна женщина хуту описала, как забила до смерти соседских детей, смотревших на нее с наивным изумлением, потому что их семьи всю жизнь жили по соседству и дружили. Она вспоминает, как какой то государственный чиновник сказал ей, что тутси – их враги. Потом он дал ей дубинку, а ее мужу – мотыгу, чтобы они могли устранить эту угрозу. Она оправдывала свои действия тем, что оказывала детям «услугу» – если бы она не убила их, они стали бы беспомощными сиротами, ведь их родители были уже убиты».

Мясо зашипело, и по кухне стал распространяться аппетитный запах натуральных специй.

«Война порождает жестокость и оправдывает варварское обращение со всеми, кто считается «врагом», недочеловеком, демоном, другим. Насилие в Нанкине приобрело печальную известность благодаря ужасающим крайностям, к которым прибегали солдаты, чтобы унизить и уничтожить невинных мирных жителей, «вражеское население». Но если бы эти события были чем то исключительным, а не обычным фрагментом полотна истории бесчеловечного отношения к мирным людям, можно было бы подумать, что это какая то аномалия. Но это не так. Британские солдаты убивали и насиловали мирных жителей во время войны за независимость в Америке.»

Сделав запись, я быстро вернулась к плите, чтобы посмотреть, всё ли готово.

«Предположим, что почти все люди почти всегда следуют моральным принципам. Но давайте представим себе, что моральные принципы – это нечто вроде рычага переключения передач, который иногда оказывается в нейтральном положении. И когда это происходит, мораль «отключается». Если при этом «машина» оказалась на склоне, она вместе с водителем покатится вниз. И тогда все зависит от обстоятельств, а не от умений или намерений водителя…»

У меня всегда вызывало это вопросы.

Допустим, на улице грабят женщину среди бела дня. Вокруг много людей. Вор вырывает у нее сумочку и бежит. Мы все понимаем, что никто не будет ей помогать, если только не найдется Исключение Из Правил.

То есть люди делятся строго на две категории в любой такой ситуации. Первые просто стоят и смотрят или абстрагируются. Вторые — их очень мало — бросятся на выручку, не раздумывая. В любой ситуации — на войне, в быту, в любой стране люди делятся на две категории, указанные выше. Одни послушно стоят или в страхе жмутся к стенам, а вторые действуют и берут на себя ответственность. И вот второе — в очень большом меньшинстве.

Почему? Это передается по наследству? Этому учат? Как оказалось, нет. Тогда это случайный фактор? Но чем он обусловлен?

Всю свою жизнь я пыталась быть одной из тех, кто входит во вторую категорию, но я слишком слабая, слишком нервная…

Эдварду Каллену было достаточно посмотреть на меня, чтобы я чуть не умерла от страха.

Моя мама нормальный человек. Мой отец принадлежит к категории второй группы людей, но даже глядя на него, я не смогла этому научиться, а сам он меня не учил. Я всегда хотела быть человеком, которому не всё равно.

Почему одни на войне беспрекословно выполняют приказ пытать, убивать и насиловать, а другие, рискуя собой, отказываются повиноваться и спасают людей? Почему же вторых так мало? Если бы только их было больше…

“Если бы только у меня был человек, которого я могла бы спросить об этом”.

Закончив с ужином, я пошла в ванную, а затем решила немного посидеть в сети. На почте обнаружились письма от мамы. Все в восклицательных знаках и многоточиях, как ёлка, пестрящая чрезмерными украшениями. В основном, моя мама просила меня написать ей и угрожала позвонить папе, если я немедленно не отвечу. Она назвала меня Изабеллой. Это плохо.

«Мамочка, прости, что не отвечала. У меня всё отлично, школа мне нравится. Папа подарил мне пикап. Правда, он еще бог знает когда выпущен, но мне очень нравится эта машина, и я не согласна менять ее на другую…»

Еще я написала ей про одноклассников и про то, что у меня достаточно теплой одежды.

А потом я снова открыла книгу и стала читать.

На самом деле, я была так сильно увлечена, что не заметила прихода отца, хотя сидела у камина в гостиной. Папа удивленно нахмурился и, помедлив, спросил:

— Э-э-э… Белла?

— Интересно, кого ты ожидал увидеть? — улыбнулась я, вставая с дивана. — С возвращением.

Он отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, рассеянно подошел к сейфу у лестницы и запер там свое оружие.

— Беллз, здесь… странно пахнет, — негромко заметил Чарли. Моя мама любила шокировать его своей готовкой, она обожала всё новое, и ее эксперименты далеко не всегда были чем-то съедобным. Точнее, они были иногда несъедобны настолько, что папа не забыл этого за много лет. Он опасался, что мне по наследству досталась эта тяга к экспериментам.

— Спокойно. Картошка с отбивными, — сказала я. Папа мне понимающе улыбнулся и, вероятно, выдохнул с облегчением.

— Пап, — сказала я тихо, — слушай… скажи, а ты знаешь Калленов?

— Знаю, — ответил он, моя руки.

— Что это за люди?

— Ну…обычные, — пожал плечами он. — Живут обособленно, но это и понятно.

— Почему?

— Они образованные, состоятельные люди, Белла. В Форксе просто нет людей их круга.

— Тогда почему они сюда приехали?

— Думаю, чета Калленов хочет воспитывать своих подрастающих детей в более скромной обстановке. Это нормально, учитывая их богатство. Дети иногда помогают отцу в клинике. Вместе они ездят на всякие спортивные мероприятия. А откуда такой интерес?

Мой отец — по-настоящему честный полицейский. Сколько бы денег ни было у Калленов, им не удалось бы его подкупить. Убить проще. Если Чарли считает, что это хорошие люди, значит, он правда верит в это.

— То есть, они ангелы? — спросила я, подняв брови.

— Нет, конечно, есть странности, но это их дело.

— Например?

— Белла, приличной девушке не стоит так нагло интересоваться чужой частной жизнью.

— Но ты же в курсе, — улыбнулась я.

— Я шериф, мне положено всё знать.

— Пап, ты знаешь, что я не сплетница, я просто любопытствую.

Он вздохнул, попробовал приготовленный мной ужин, и улыбнулся:

— Не отстанешь, ведь?

— Нет, — смущенно покачала головой я.

— Ладно. Это только мои мысли. Они почему-то живут в лесу.

Я нахмурилась:

— То есть?

— А вот так. Более неудобного места не придумать. Они живут в самой чаще нашего леса за городом. Там пустовал какой-то старый дом, они его облагородили, и в нём поселились. Им с машинами неудобно, конечно — приходится ехать не по дороге, а по тропе. Она одна всего, и фонарей нет. Далеко и от школы и от работы. У нас в пригороде есть дома и пошикарнее, но они почему-то выбрали этот. Не знаю, зачем.

— Его дети не слишком популярны в школе, — заметила я негромко.

Чарли небрежно фыркнул и неожиданно сердито нахмурился:

— Это не удивительно. Доктор Каллен талантливый хирург, который заботится о своих пациентах, но всем плевать. Все обсуждают его жену и тот факт, что они обособленно живут с детьми. Всем плевать, что их дети ни разу не влипали в неприятности, у них даже нет штрафов за вождение. Местным просто из зависти нравится перемывать кости приезжим, я уже наслушался…

«Так я ничего не узнаю, — разочарованно рассуждала я, поднимаясь в комнату по лестнице. — Что же мне делать? Либо они святые, либо хорошо прячутся. По своему опыту я знаю, что если кто-то кажется тебе слишком положительным, тебе стоит остерегаться его демонов».

К моей немалой досаде, остаток недели прошел скучно до зубовного скрежета. Я пыталась пробраться к папе на работу, чтобы вызнать что-нибудь о пропаже людей, но Чарли и его подчиненные охраняли информацию от посторонних, как военную тайну, и мне ничего не удалось выведать.