Реквием

С Инны будто сползла маска равнодушной отрешённости, и она сказала:

– Как же должны быть счастливы те, у кого любовь – одна на всю жизнь, у кого любовь и семья совпадают. Соберу-ка я у себя после этой нашей тусовки всех своих племянников с их семьями.

– Грядет великое пиршество? – спросила Лена. Она совершенно не попала в настрой подруги. И, поняв это, смутилась и разозлилась на себя, на свою сонную бездумность.

– Посмотрим друг другу в глаза. Я им счастья пожелаю. Да поможет им Всевышний, – серьёзно ответила Инна. – Племянники меня любят, и я в них души не чаю. Правда, они уже не нуждаются во мне, – облизав пересохшие губы, добавила она.

– Все нуждаются, чтобы кто-то не лишний раз согрел сердце, истосковавшееся по сочувствию. Доброты и нежности много не бывает.

– …Тоже не выносила притворства. Тебя от него внутри всю корёжило, – донеслись до Лены слова Инны, явно относящиеся к ней.

О чем шла речь перед этой фразой, она не слышала, была в глубокой дрёме, но торопливо подтвердила:

– Такой и осталась.

– Не было у нас зависти к богатеньким – а они на курсе были, – мы не стремились в их круг, не желали быть лишней спицей в чужом колесе. Даже немного свысока на них смотрели. Мол, все это заслуги ваших родителей, а сами-то вы на что годны? Мы всего добьемся самостоятельно и будем этим гордиться! К тому же у нас срабатывала интуитивная осторожность: если вдруг что не так, им-то все с рук сойдет, а нам всыплют по первое число. Наслышаны про такие истории.

– …Кто взрывается счастьем, кто тихо плавает в нем, как в подлунной бесконечности. Вот ты домой приходишь, а тебя там ждут. И в этом твое счастье.

– У тебя до сих пор висит его портрет? – спросила Лена, переключая внимание подруги.

– Давно решила: пока из сердца не выскоблю – не сниму со стены. Это мое чудачество, прибамбас.

Сказала спокойно. Но Лена по глазам прочла рвущуюся из ее сердца тоску.

– Такого так просто не вырвать из сердца. С корнем надо.

– А надо ли? Как по-разному мы любим!

– В семнадцать лет и в моей жизни была «целая площадь цветов». А дальше сплошные «импровизации на тему». Я сама приложила к этому свою неуверенную руку. У меня же непреодолимое правдолюбие и вера. Я слышать ни о чем не хотела. Как же, любящий человек велик и жертвенен в своем чувстве! Его сердце раскрывается алыми лепестками лишь прекрасных чувств! Вот и схлопотала полный нокаут. Слишком поздно посетило меня просветление. Сраму-то, сраму... А потом с досады кусала губы. Все хотела расквитаться. И если опустить тот факт, что провинциальный дух неистребим… Я стойко держалась. Да, заковыристая была ситуация. Дернула меня тогда нелегкая…

«Его давно пора предать забвению. Бредит?» – пугается Лена, настороженно вглядываясь в лицо подруги.

– Тень прошлого висит надо мной и давит, давит. Она не способствует стиранию из памяти. Любимая когда-то мелодия, сопровождавшая мою первую любовь, «раскручивается спиралью тоски, скуки, пустоты» и раздражения. И никому до меня нет дела, – жалобно всхлипнула Инна.

– Прости, я спрашивала об Антоне.

Лена, отводя от лица Инны непослушный завиток и заправляя его за ухо, на мгновение задержала руку на ее лбу. И это был единственный всплеск эмоций, истинно дружеский жест, который она позволила себе, успокаивая подругу. Потом она грустно заметила:

– Пессимизм не знает границ?

– Это было покровительственное поглаживание? – вместо ответа пошутила Инна. – Ты знаешь, Вуди Аллен, будучи уже в пенсионном возрасте, сказал, что он все тот же, каким был в четырнадцать лет: не поумнел, не повзрослел. Я, наверное, тоже. Но добавила бы применительно к себе, что слишком много шишек набила. – Ироничная усмешка покривила Инне губы.

«Ох уж эта удушливо жаркая комната! – Тяжелая дрема сдавила ей голову. Она устало смежила веки. – Обтекаемо говорим. Не затрагиваем самое больное. Может, и к лучшему. Свидимся ли еще на этом свете?»

Лена ласково накрыла руку подруги своей. Волна нежности накатила на нее. На Инну тоже. В голове замелькали прочувствованные мысли: «Как же я обожаю ее! До слез, до боли в сердце. Готова поклясться, что и она тоже. Редкие короткие ссоры не гасили наших дружеских чувств. Я тяжело переживала малейший разлад, впадала в истерику. Я всегда в ней нуждалась, но старалась не беспокоить по пустякам. Звонила, когда становилось безнадежно тошно, когда боялась покончить с жизнью или чтобы отвести душу, а иногда и беду. Упомяну вскользь, а она сразу все поймет и поможет. Да что там говорить, только она меня и понимала».

– Не унялась, не отступила боль? – зашептала Лена на ухо Инне.

– Чуток заговорила. Как к бабке сходила. Я уж думала: всё, дошла до шлагбаума. Мы с тобой с детства душа в душу общались, как могли, отдаляли минуты неизбежных расставаний. И потом, на расстоянии скучали.

– Я чувствовала за тебя ответственность. Ты всегда была моей маленькой сестренкой, – улыбнулась Лена.

– Как же! На полгода старше!

На Инну вдруг опять нахлынула тоска-кручина. Она застонала, глубоко и тяжело опуская внутрь готовые вырваться наружу судорожные рыдания. Они встряхивали ее отяжелевшее вдруг тело.

– Господи, как иногда хочется оторваться в полное удовольствие! Забыться, забыть эту боль.

– Как? Вино, море, мальчишки? – попробовала пошутить Лена на манер Инны, не боясь этой пошлой фразой обидеть подругу.

– Ты неподражаемая. Я признательна тебе, но это интересно в молодые годы, – неожиданно серьезно отреагировала та.

– Прости за невнимание последних лет. За все прости, – прошептала Лена одышливо, не в силах остановить слез раскаяния.

Чувство вины разрывало ей душу. «Боже мой, чем я могу ей помочь? Мне остается предоставить её собственной судьбе, – скорбно стонало её слабенькое сердце. – Вот откуда она, эта дружба до гроба: от доброго слова в нужный момент, от тёплого взгляда, когда тебе тяжко до немощи. Любовь может быть безответной, без взаимности, а наша дружба на полном доверии основывается и на боли».

Интонация горькой вины, прозвучавшая в голосе Лены, тронула Инну, и она, успокаивая подругу, прижала ее руку к своей груди, к месту, где сильнее всего чувствовалось биение ее сердца. Она попыталась что-то сказать, но запнулась, испытывая настоятельное необъяснимое нежелание говорить.

«Опять нырнула в омут горьких дум?» – насторожилась Лена.

23

– …Это случилось как раз перед тем, как мне первый раз попасть в онкологию. Стою перед поликлиникой, запах цветущих лип вдыхаю. Вдруг женщина рядом со мной оказалась, приятная такая, интеллигентная, молодящаяся. На вид в пределах пятьдесят-шестьдесят. А в глазах – тысячелетия! Меня почему-то мороз по коже пробрал от ее взгляда. Спрашивает она меня кокетливо: «Сколько лет мне на вид дадите? Честно отвечаю: «Мало, но глаза у вас как у моей прабабушки». И вдруг она пропала, как растворилась. Я туда, сюда – никого. Фильм «Средство Макрополуса» сразу вспомнила. Как-то сразу не по себе стало, словно она оттуда… Странно, будто с того света от кого-то привет передала. Меня внутренне покоробило, но значения этому факту не придала, на себя не примерила. А через несколько часов узнала о страшной болезни. Больше я эту женщину никогда не встречала, хотя невольно часто искала глазами. А бывают счастливые неожиданные случайности. Они выручают, спасают, если их замечаешь. Не есть ли это вмешательство Бога в нашу жизнь?

– Может, совпадение?

– А интуиция, предчувствие?