Любовь моя

— Мне понятен вариант, когда впечатлительность и соображение составляют единое целое, — заметила Инна.

— Мне тоже. Но ведь увлекаешься. — Лена улыбнулась, давая этим понять, что одобряет подругу. Потом о другом заговорила:

— У меня нет супергероев. Я пытаюсь постичь непростые и подчас по‑настоящему драматические судьбы обыкновенных людей. Мне важна атмосфера в семьях. Юмор я признаю только добрый, элегантный, чуть ироничный, не унижающий человека.

— По типу того, как шутит твой сынок? Как‑то сижу я у тебя в гостях и смотрю наш с тобой любимый канал «Культура», а твой Андрюшка проходит мимо меня в свою комнату и, как бы между прочим, говорит, мол, с вами еще не здороваются дикторы телевидения? А другой раз ты зовешь его к столу, и я слышу: «Мамочка, мне некогда, пообедай с президентом, он сейчас выступать по телевизору будет». Или еще: «Мама, ты следишь за временем? А то без тебя дикторы могут не начать твою любимую передачу». Прелесть!

— Есть в нем эта милая особенность, — подтвердила Лена. — Читая мои опусы, люди окунаются в чужую подлинную жизнь, но пребывая в ней, понимают, что все это относится и к ним, и глубоко постигают написанное. Мое дело — извлекать их чувства на поверхность, заставлять задуматься над причинами своих проблем, но не судить. Я не претендую на роль провидца, но все равно над всеми этими незамысловатыми сюжетами — социальная подоплека. Мне кажется, что мир моих героев не станет чуждым и для следующих поколений. Тема семьи и детей всегда будет волновать людей.

— В этом смысле твои книги — шаг в будущее, в вечность, — полушутливо обрадовалась Инна.

— Значит, ничего этакого, скандального или слишком фривольного не доносишь, такого, которое не вписывается даже в очень смелые критерии и понятия? Только про жизнь, не пронизанную любовью, про мужчин и секс глазами женщин? Никого не берешь на испуг? Не работаешь в поле таких понятий как гениальность, но не застрахована от того, чтобы не попытаться осмыслить талант как отклонение от нормы. Поэтому ты не выступаешь от третьего лица, как бы рассматривая происходящее со стороны? — спросила Жанна. — Понимаю, это артистам приходится прятаться за псевдонимами, чтобы завистливые поклонники не узнали их адреса и не изгадили подъезды всякой дрянью и пошлыми надписями.

— Мыслящему человеку неинтересно залезать под чужие одеяла и познавать альковные тайны… Лена тебе уступает это право. Может, когда пригодится, — фыркнула Инна.

Жанна не отреагировала на неприятную реплику и с «задорной кровожадностью» продолжила задавать вопросы Лене.

— То есть у тебя в рассказах обыкновенная сгущенная обывательская обыденность? Она может вдохновлять? Но где быт, там примитив. Или он у тебя сращивается с чем‑то более острым и злободневным? Допустим, с революционными гендерными мотивами?

— Ого! Я жду обвинений в пошлости. Похоже, диспут обещает быть «веселым», — удивилась Лена. — Все зависит от того, как этот быт преподносить. В нем свои тонкости и глубины.

— В чем ты усматриваешь пошлость? — спросила Аня у Жанны.

Инна не дала ей высказаться, сама объяснила:

— Пошлое — это не только скабрезное, но еще когда не говорят о главном. Будто его нет. Это неумение оперировать высокими идеями и чувствами, желание восторгаться собой без особых на то оснований. Подчас что‑то общепринятое, банальное…

— Писатель должен быть масштабен и в запахах обыденности? То есть, за сегодняшним бытом, за мелочами жизни он обязан «услышать будущего зов», разглядеть вечное и выразить его всей силой своего мощного искреннего таланта. Да еще соблюсти баланс между простым и сложным, нравственным и пошлым. Он должен всматриваться в лицо Вселенной! А чтобы увидеть и изобразить это вечное, ему надо много чего иметь в себе: верную как у хирурга руку и точечно направленную мысль технаря, — сказала Жанна. — И охват событий соответственно обязан быть…

Инна опять остановила Жанну и обратилась к Лене:

— Думаешь, это уровень Аллы, пишущей для избранных? Ты тоже не только изучаешь проблемы отдельных семей, но еще ищешь причины и общие закономерности. Но ты ни на что не претендуешь и далека от мысли о своей талантливости. Меня это напрягает. Ты, часом не прибедняешься? Не желаешь срывать аплодисменты? Они же характеризуют успех, а не полное согласие с автором! Не всем дано тяготение к глубине постижения того, чем ты занимаешься. Восхитительная скромность! Понимаю, в душе должно оставаться чувство постоянной неудовлетворенности, заставляющей стремиться к совершенствованию. На волне первого успеха нельзя долго плыть, тем более торопиться почивать на лаврах. Если только совсем чуть‑чуть, чтобы упрочить свое материальное положение, или хотя бы почувствовать, что достигла определенной духовной и профессиональной зрелости. А может, стоит потеснить в себе излишнюю скромность? Ты боишься не соответствовать своему самолюбию?

— Какой яростный сарказм! Ты это о себе или Аллу пытаешься бойкотировать? — поддела подругу Лена. — Когда я стала писать, то почувствовала, что, наконец, достигла желаемого баланса в душе. Совмещать работу, писательство и семейные заботы трудно, но для меня необходимо. Я без всякого смущения признаю свою некомпетентность во многих вопросах. Всего знать невозможно, тем более что я только учусь. По сути дела я еще на середине пути. И если услышу от читателя: «О чем ваша книга?», это будет означать, что я не сумела донести главное.

— Критики объяснят, — рассмеялась Жана.

Инна на миг потяжелела глазами, потом спросила заинтересованно:

— Я читала, что реалистическое искусство бесконфликтно. Это верно?

— Конфликты есть всюду и будут всегда. Сама я пока что во многом не дотягиваю до желаемой вершины. Хотелось бы перейти на более высокий уровень, — довела до конца свою мысль Лена, ответив сразу на оба вопроса подруги.

— Каждый художник стремится постичь и воплотить в свои произведения космическую гармонию, которая разлита в воздухе, но неуловима как… хвост собаки. Если заниматься, то только вечностью! Если достигать, то только великих побед! Горизонт уже не волнует. Всевышний завещал поэтам завораживающий манящий Мир и прекрасную Любовь! Когда они творят, то управляют пространством, временем и людьми! Писать о любви — беспроигрышная тема.

— Острословие — не остроумие. Но это сравнение достойно тебя. Какой же русский без метафор и эпитетов!

— Ни йоты снобизма. — Инна постаралась не заметить укола подруги. — Даже у великих из того, что они оставили после себя, что‑то шедевр, а что‑то не совсем. И это нисколько не умаляет их таланта. Их тоже иногда заносит, — нашла она оправдание сразу всем и себе в том числе. — Ты пишешь для потомков? Сделай небольшое авторское предуведомление.

— Я на многое не претендую. Как получится.

— Ты без закидонов. И «да пребудут они в веках!» Это я о твоих книгах. Благословляю всё, что ты написала и еще напишешь.

— Спасибо на добром слове.

— Ах, сейчас прольются слезы благодарности!

— Я не отрекаюсь ни от одной написанной мной книги, даже если они неважно отредактированы. Я не предаю свои мысли и чувства.

— Обычно для «перемены обстановки» в душе я ухожу в новую любовь, а ты из своей трудной жизни сбегаешь в литературу?

— Это тоже любовь, — ответила Лена устало.

— Исчерпывающий ответ! Ты к какой школе, к какому литературному направлению себя причисляешь? Одного придерживаешься или по совокупности? — на ту же тему ввернула вопрос Инна. Ей хотелось продолжить разговор.

— Оно имеет место быть? — вопросом на вопрос ответила Лена. — Я сама по себе. Мне пока не удается выстроить строгую систему литературных взаимоотношений и предпочтений. Не хочу злоупотреблять твоим вниманием и преподносить еще несформированные понятия.