Тина

Как-то я не выдержала и намекнула Киру на его «не этичное» поведение, так он ответил мне: «Эта часть моей жизни не имеет к Тине никакого отношения». Ну что тут еще можно сказать! Странно, Кир зависел от Тины безраздельно, а вел себя так, будто не нуждался в ней. На деле же, он без нее давно бы сгинул. Это что, тупая или хитрая наглость?

– Твой рассказ мне многое объяснил. Мне жаль слышать от тебя столь прискорбные слова о странно переплетенных, но не сложившихся судьбах Кирилла и Тины. Ну что тут скажешь... Сдается мне, что ты чего-то не договариваешь. Кир, как я поняла, всю жизнь основательно грешил тягой к горячительному? Что же было первопричиной его порока? Любовь? – осторожно предположила Жанна. – Я буду рада ошибиться.

Внимательный человек мог бы заметить и по-своему понять неожиданную взволнованность и беспокойство, задрожавшие в глубине глаз Жанны. Помимо заурядной банальной настороженности и любопытства там было нечто другое, сокровенное. А Инна от вопроса Жанны только еще больше разгорячилась:

– Любовь? Самомнение! Видишь ли, не ценили на работе его нетрадиционное мышление, не принимали фантастические прожекты! Говорил, что есть разные степени и пути овладения профессией, что коллектив подчиняет себе индивидуальность, пускает ее в распыл. Большой творец независим и одинок. Чтобы творить, он должен отринуть от себя всё его недостойное… Умел «заливать». Никто с ним в этом не мог сравниться. А на самом деле был самовлюбленной посредственностью. У него же вместо крыльев копыта. И это за ним водилось уже со студенчества. Досаждал преподавателям своими фантазиями. Но они были терпеливы и снисходительны, с пониманием относились к его закидонам, считали их погрешностями роста.

Уж сколь скоро у нас с тобой зашел разговор на эту тему, расскажу подробнее. С первого дня работы Кир не вылезал из заводского буфета и тем основательно подпортил себе имидж, подорвал веру в себя и в свои возможности. Естественно, это не лучшим образом отражалось на результатах его деятельности. Помню, когда завернули его первый проект, так он сразу руки опустил. Пытался оправдаться, мол, промашка вышла, случайность. По счастью мне тогда удалось ему помочь выпутаться. Собственно говоря, на работе его никогда всерьез не воспринимали. Доставалось ему от коллег по первое число. У виска пальцами крутили. Большую долю яда получал и от начальства. Но в долгу не оставался. На всех его отборного мата хватало. А кому это может понравиться?

Первое время Тина, спасая его репутацию, скрывала его «подвиги», рот на замке крепко держала, и об его слабости догадывались очень немногие. И я ради Тины часть этого вранья брала на себя. Мне казалось, в то время ему не хватало по-настоящему сильного, строгого и очень им уважаемого человека, критика, зеркала, чтобы увидеть себя со стороны. Не нашлось такого.

Три года он продержался в нашей лаборатории, но не прижился, попросили его «по собственному желанию». Потом он вообще стал скакать с предприятия на предприятие, и уже трудно было представить себе его работающим без понукания. С ленцой был, сачок. Все искал работу «не бей лежачего». Воображал, «что карта ему не прет». Считал, что будет нарасхват, а в нем таком не больно-то нуждались. Так возникла в его биографии целая череда заводов и НИИ, куда его дальше порога не пускали.

Поначалу Кирилл под неусыпным, чутким контролем Тины даже наукой занялся, правда, строил свои статьи в основном на критике оппонентов. Ему все время казалось, что он стоит на пороге открытия и приходил в ярость от неудач, бросал все, опять начинал. Ему крышу сносило от чужих замечаний. Не понимал, что успех зависит от постоянного развития личности. Только ведь это сложно, скучно и нудно…

Тина с тайным уважением относилась к труду мужа, создавала условия, уговаривала, успокаивала. Верила, что Кирилл когда-нибудь нос всем утрет. И я еще надеялась, что он повзрослеет и профессиональный интерес перевесит в нем все остальное, наносное. Но он быстро выдохся и забросил исследования. Так и не вырос из своих юношеских фантазий. Прикрывал отсутствие трудолюбия и таланта фразами типа: «Великие идеи часто разбиваются о множество чужих малых идей», «Мне не повезло».

Везение – из словаря слабых. Везет тем, кто вкалывает. Настоящее рождается на стыке страха от неудач и решимости. Ее-то Киру и не хватало. Жизнь каждого человека – борьба с неуверенностью. Мечтатель. Переоценивал себя. Искусство жить достойно дается не каждому. Его отвоевывать надо. Не подлежит сомнению и то, что учиться всю жизнь приходится.

И закончились для Тины настойчивые притязания Кирилла на свою особенность. И я трезво относилась к нему. Думаешь, ракурс выбрала неудачный? Может, и работали у него мозги, да видно в другом направлении. Многое он воспринимал шиворот-навыворот. Малахольный. Сам себе не удивлялся?

– И долго длился у Кирилла импульс внутренней убежденности в свои бесконечные интеллектуальные возможности? – поинтересовалась Жанна.

– Ты хотела сказать в способности? Он всю жизнь считал себя непризнанным гением. Мол, от того и пью. Как ни странно, но в цеху, где он работал, несмотря на то, что к нему уже в самом начале были кое-какие претензии, тоже первое время носились с ним, принимали горячее участие в его идеях, брали под крыло, опекали. Опять же, то закрывали глаза на его подвиги, то пытались воспитывать, призывали к порядку, обещали продвижение. Всем скопом на него наваливались. Ты же помнишь нашу тогдашнюю систему коммунистических бригад. Человеческое было отношение. Ну и критиковали, конечно. Как же без этого?

А он всюду видел врагов. Каково ему было такое выслушивать с его-то самомнением. Вот он и настроил против себя всех тем, что вел себя, я бы сказала, слишком эксцентрично. Наскакивал на оппонентов, кричал на собраниях, что ничего ему тут не светит, ничем его здесь не могут заинтересовать, будто не по тому, принципу у них распознаются умные люди; что он для них рожей не вышел. Утверждал, что начальник не терпит рядом с собой молодых: задвигает или запрягает и припахивает не по делу, не дает действовать самостоятельно, от того нелады у него с ним. «Я натура тонкая, впечатлительная и не собираюсь терпеть посягательств на мою особенную личность. Я живу по собственным внутренним законам, мне наплевать на чувство принадлежности к коллективу, на то что думают обо мне другие, если попираются мои подлинные интересы», – кричал он. Утверждал, что презирает тех, кто явно прогибается перед руководством и многое может простить тем, кто ведет себя достойно. Многое чего орал, всего уж подробно, текстуально не помню. Ну… и свалил из цеха.

«Вот ведь дрянь какая! Еще один «лакомый» кусок дерьма припасла о Кирилле. И преподнесла его с каменным самурайским спокойствием», – скривившись, пробормотала Жанна себе под нос, и почему-то сразу почувствовала в горле жуткую изжогу.

– В общем, все с ног на голову переворачивал. Утверждал, что перехватывают его мысли и выдают за свои, что старички «забодали» все его идеи и еще угрожали санкциями. Мол, надоели ненавистники, которые сознательно занижают его уровень. Говорил: «Я не могу любить этот завод с его несовершенством. Бросить бы все и уехать отсюда за тысячу верст, да обязан отрабатывать. Хочется творить по собственному выбору, по своему почину. Ведь есть какая-то прелесть в том, чтобы самому вести изыскания! А здесь план, безумная гонка, необходимость жить под аккомпанемент заученных цитат. Почему я должен гасить искру в самом себе и существовать в душном мраке серой жизни?» Ну и позволял себе делать, что хотел, и не делать, что не хотел. А кому может понравиться за него работать?