Тина

– Потом точно хляби небесные над частниками разверзлись: сажать их стали за подпольную производственную деятельность и тем застолбили им горькое место в истории советской страны.

– От Ивана Грозного до наших дней те, что над нами, предпочитали террор любым другим методам управления народом, – заметила Инна.

– Наше партийное руководство считало: умели воровать, умейте и ответ держать. Тогда это соответствовало идеологии, – проворчала Аня.

– А теперь за то же самое на щит поднимают и усердно нахваливают. В селах так даже пытаются понемногу принуждать хозяйствовать, приучать к земле. Только это не тот путь, по которому стоит идти. От насилия теперь любой сбежит. От любви и желания надо плясать. Иначе венец будет не по челу. Здесь как раз тот самый случай, когда инициативу стоит самим проявлять… а не загонять. В нас раньше противоестественное отношение к частной собственности воспитывали? С позиции сегодняшнего дня они были не правы? Опровергни меня. Тебя ничего не смутило в моих рассуждениях?

– Некоторые – не будем указывать на них пальцем – вносят путаницу в умы сограждан своими инфантильными рассуждениями. – Это Инна уколола Жанну.

– А как же работа над ошибками для будущих поколений?

– К чему нам пустое разбирательство? Я отклоняю твое предложение. Надоело трепать языком.

– Это нечто! Благодать на тебя снизошла или помрачение? Не знаю чему и приписать... Это потрясает воображение. У меня гора с плеч свалилась. Ты уже не позиционируешь себя как оракула? Разрешишь мне самой развить свою мысль?

Взгляды Жанны и Ани обратились к Инне, но она

намеренно пропустила иронию Жанны мимо ушей.

«И что за птица эта Инка? Абсолютно непредсказуемая», – разочарованно подумала Жанна.

– Мы проснулись после дефолта, когда «заплакали» наши денежки. Тогда-то в противовес мгновенной потере и возник идеал мгновенной наживы. Один в один американцев повторяем, – сказа Аня. – Но мало кому блеснула удача. Слишком разнежили мы себя при социализме, отвыкли бороться. Старые застарелые привычки трудно поддаются ломке. Как тут отречешься от беспроблемной жизни? Отсюда очередной виток ностальгии.

– Ерунда все это, пустое. На смену старому все равно придет новое. Это закон развития цивилизации. Только какое оно… это новое? – вздохнула Жанна.

– Не вешайте носа. Не все еще потеряно. Наверстаем. Сполна свое получим, – рассмеялась Инна.

«Что получим?» – не поняла Аня ее иронии.

«Когда же выдохнутся мои «старушки на лавочке»? – сердито вздохнула Лена.

А Инна, глядя на усталое лицо подруги подумала: «Сегодня мы Лене «капитально» подпортили настроение. Надеюсь, завтра, после встречи со всем курсом в стенах университета и на базе отдыха, она забудет наше сегодняшнее нытье, получит массу положительной информации, а потом напишет о своих друзьях добрую, оптимистическую книгу, в которой мне будет отведено особое место. Или она пригласит нас как бы изнутри изучить свой мир? А может, попытается передать дух нынешнего времени?»

Люблю Ленину способность изучать людей «на молекулярном уровне». В жизни человек не совсем сам «пишет» свой роман. Его подталкивает судьба. А в создании произведения автор главный. В жизни нам не хватает обожания, «карменовских» буйств. Вот мы и ищем их, особенно если свое сердце не на месте… Но эмоции не сочинишь, их надо прочувствовать, прежде чем перенести на бумагу. А для этого талант нужен. Писатели – люди из космоса? Я опять фантазирую?..»

14

– …Россия меняется стремительно, но противоречиво.

– Что-то я не чувствую этой скорости.

– …Смею сказать, и к революции семнадцатого года отношение тоже поменялось. Оказывается, это всего-навсего был переворот. Хотя… бывает бунт маленький, а события разворачиваются мощные, непредсказуемые.

– Не выношу, когда так говорят. Принижают значимость.

– А что еще через сто лет скажут! О, Россия, моя заповедная, зачарованная моя Русь! Сколько веков тебе еще стоять, мир на планете охранять?

– …По телевизору нас пугают, что белого населения на земном шаре все меньше. Если даже мы начнем «выправлять» нашу демографию, все равно через пятьдесят лет некому будет оберегать наши границы, а через сто лет наше государство вообще может исчезнуть с лица земли, – осторожно сказала Жанна.

– А сколько раз тебе за последние пятнадцать лет конец света обещали? – отреагировала Инна.

– И все равно надо детей рожать и хорошо воспитывать, чтобы старики сиротами не оставались.

– Режим сменился, хотя ничто не предвещало.

Не было звонков судьбы.

– Были, но те, кто должны были услышать – прохлопали, проспали.

– Как всегда думали, что пронесет.

– Может, и к лучшему?

– Нас бы в хорошие руки.

– Так ведь уже.

– …А не упоминание о февральской революции?

– …А говорят, что народ – носитель памяти истории.

– По моему внутреннему убеждения народу преподносят информацию «соответственно оформленную и упакованную», – заметила Инна. – А вот глотать ее или нет – он сам должен решать.

– Много ли ты сама решала, хотя ты у нас с претензией на оригинальность?

– …На одно и то же художественное произведение в разные времена читатели реагируют неодинаково. Что было нормой жизни сто лет назад теперь отрицается.

– Если учесть, что даже зрители в первом ряду и на галерке по-разному реагируют на спектакль… что уж там говорить…

– …Конечно, сомнительное удовольствие спорить о грустном, – заметила Жанна. – Не все поддается рациональному объяснению.

– Некоторые вещи нельзя не учитывать. Твои разговоры носят явно очернительный характер. Решила нас постращать? Можно сколько угодно спекулировать ошибками прошлого. У Петра Первого, может, тоже закрадывались сомнения, но он шел вперед. А в Америке, в гражданскую войну, основным аргументом являлся кольт, а главной денежной единицей были патроны. Индейцев всех извели-изничтожили. Но они об этом помалкивают, а мы на каждом углу языками молотим, что было и чего не было, – возобновила тему Инна.

– Эта информация должна прибавить мне задора или внести смятение? – непонятно к чему спросила Жанна.

– Нелишне упомянуть, что у нас постепенность осознания себя растянулась на годы: длительная пытка собственного дознания – путаный бред, не поддающийся интерпретации. Безнадега. А единицы, принадлежащие к элитной касте, употребив все свое влияние, умыкнув государственную собственность, дорвались до власти с отъявленной зримостью просаживают миллиарды, устраивают пир во время чумы. Не прогадали. Неладное твориться в стране, петрушка какая-то.

– Где ты слышала о чуме? – испуганно, будто спросонья пролепетала Аня.

– Я в сугубо метафорическом смысле, – раздраженная Аниным непониманием бросила Инна.

«И этим все сказано, – подумала она брезгливо скривившись – Глупость не истребима. Кажется, немецкий канцлер Аденауэр сказал, что Господь дал предел человеческому уму, но не ограничил его в глупости».

– …И с ваучерами был заведомый обман. Такое начало кого хочешь отпугнет. Бывшие комсомольские и партийные функционеры не растерялись, нахапали. И это звучит унизительно, – сказала Аня.

– Для кого? А кто тебе не давал? Непозволительно долго размышляла?

Лена сжала подруге плечо, но та не смогла согнать с лица усмешку. Она словно приклеилась к ней.

– Нет во мне торгашеской хитрости. Что проку пытаться? Не привыкнуть, не втянуться хватать чужое. Своего бы не проворонить.