Тина

– …Я тоже провожала Кирилла в последний путь. Шел дождь. В лицо дул сильный северный ветер. Природа оплакивала его уход злыми ледяными слезами. Как ни странно, в уголках губ Кирилла пряталась улыбка, словно он был доволен, что наконец-то все закончилось. Может, и правда сжалился над ним Всевышний, вот и распорядился... Что тут поделаешь... Говорят, не только браки, но и вообще все наши судьбы там, на небесах заранее расписываются, а мы их только глупо ломаем и укорачиваем… Возможно, это очередная выдумка церкви…

– Так он что, умер? И все твои претензии к нему – ерунда, потому что его уже нет? – тихо переспросила Жанна и как-то странно охнула.

Ей, наконец-то дошел смысл всего сказанного Инной. Неожиданно тяжелым камнем на ее сердце навалилась печаль и придавила, не давая свободно дышать. Инна удивленно замолчала. Жанна тихонько встала и засеменила на кухню за нитроглицерином. Наглотавшись лекарств, она заторможено подумала: «Надо же было такому случиться, не ожидала я от себя бурной реакции. Никогда не знаешь, как на тебя подействует смерть того или иного человека. Сердце притворяться не умеет. Может, я не должна была его отпускать… прогонять? Со мной он был бы жив…»

– …Когда я узнала о последней выходке Кирилла, мороз по коже долго пробирал, ступор не отпускал. Не могла вырваться из чувства вины. Будто невольно добила его… Каждый человек живет и уходит под свою музыку. Только любовь и долг способны укрепить нас в трудную минуту. И они же удерживают нас на этой грешной земле. А Кирилла уже ничто не держало.

И вдруг в какой-то момент я со стыдом почувствовала, что Тину мне все равно жальче Кирилла… Такая вот странная арифметика… Его уже нет, а я никак не могу простить ему Тины. Живых надо щадить… И все равно его, непутевого, жалко… Я не наблюдала в нем деменции, спутанного сознания, но по сути дела он тогда уже был немолодым, слабым, потерянным беззащитным… И проблемы у него были не глобальные, но общечеловеческие, всем понятные. А вот их причины… Если бы я их знала, скорее прощала… А я на него кричала. Да что уж теперь… В лунном свете и пыль прекрасна.

– Не вини себя. Ты не смогла бы спасти Кирилла, даже если бы поженились. Вы же абсолютно несовместимы. Так бы и лаялись, пока ты не выставила бы его за порог. Любовь, может быть, на короткое время изменила Кирилла в лучшую сторону, но жизнь беспощадно возвратила бы его в свою колею. И еще не известно, что было бы хуже. Он был слишком слаб, чтобы быть способным на что-то серьезное. А за последнюю встречу тем более не кори себя. Сам нарывался. Все к этому шло. Такое, к сожалению, случается чаще, чем мы предполагаем, – твердо сказала Жанна. Потом подумала и, заметно колеблясь, добавила: «Он был обречен».

– Я-то думала, что, ругая, руководствуюсь, благородными мотивами. Маловато времени нам отпущено Богом… Может, и другая какая-то причина его смерти отыскалась? – с надеждой в голосе спросила Инна. – В тот год Кирилл был совсем неуправляемым. Соседи жаловались. Но я сама болела и только Тина могла знать истинное положение дел и чем-то помочь.

В последние часы в нем гнездилась причудливая смесь задетой гордости и простосердечного страха смерти, самого главного страха любого человека. Без жены шагу не мог ступить. Тина позвала меня помочь. Я приняла во всем деятельное участие. В предсмертный час Тина была поражена спокойной, обдуманной уверенности на до неузнаваемости исхудавшем лице мужа. Я тактично ушла на кухню. Между ними могли быть разговоры, не предназначенные для посторонних ушей. Потом он начал метаться, точно искал что-то. Меня потребовал для исповеди.

Ушел, оставив всем нам ужасное осознание непоправимости происшедшего, а Тине, помимо всего прочего, покой и прохладную умиротворенность вдовьей доли. Странно, но всё будто встало на свои места… Я, наверное, жестко выражаюсь, но то был уже не первый момент моей надорванной веры в человеческие силы и возможности. Я сама то Всевышнего приплетать стала, несмотря на атеистическое воспитание, то мистику… Слишком сложен человек, чтобы раскладывать его характер по полочкам. Я про Кирилла. Под завесой тайны прожил он свою странную, непутевую жизнь.

Последние слова Кирилла принадлежали мне. Я была вне себя от его жестокости. Одно дает мне малое успокоение – надежда, что он был в состоянии прострации и не ведал, что бормотал, кого выкликал, прощаясь с жизнью. Конечно, я понимала, что то, что он мне шептал, его уже ни к чему не обязывало… Я не могу поверить, что он говорил это намеренно. Сотворить такое… А говорят, мы себя глубже проявляем, когда нам плохо.

В его последние минуты мы разговаривали только глазами. Жанна, никому не говори про это. Тина не слышала, ее в те минуты не было рядом, она священника вздумала по телефону вызывать, чтобы облегчил уход мужа. Чудачка…

– Это ее право. Может, ей от этого самой стало бы легче и спокойнее, – осторожно заметила Жанна.

– Знаешь, я тогда сразу вспомнила отчима Лены, который, желая напоследок поиздеваться, – она стояла за ширмой, в изголовье его дивана и все слышала – будучи в трезвой памяти не говорил ее матери добрых прощальных слов, а, поглядывая на нее с кривой ехидной усмешечкой, то сладострастно, то умильно вздыхая, вспоминал свою последнюю любовницу. А ведь они прожили вместе пятьдесят семь лет! И Лене не позабыл нагадить, пытаясь заразить раком. Ее трясло, выкручивало, каждая клеточка протестовала, перед глазами все плыло и колыхалось, а тонкие бледные губы отчима растягивала саркастическая, демоническая, счастливая улыбка. До последнего был прямо как… вурдалак, кровопийца. О, черт!..

– Нашла о ком вспомнить… Кирилл не такой! – рассержено зашептала Жанна.

– Прости, прости. Мозги поплыли, – оправдалась Инна.

И словно для пущей убедительности или для того, чтобы отвлечься от мыслей о Лене, она добавила:

– Жизнь, любовь, смерть – это лишь формы случая... Но теперь мне кажется, будто что-то в таком роде и должно было произойти с Кириллом. Судьба одной рукой дает, другой забирает. И никаких поблажек... В этом мое осознание ее всесилия?..

– Перестань! В тебе говорит отчаяние, а в нем нет ничего хорошего.

– Кирилл ушел в другую реальность и свою неуловимую тайну унес с собой.

– В нереальность ушел. Думаю, там ему хорошо.

Но Инна вздохнула:

– Я представить в ту нашу последнюю встречу не могла, что пройдет всего ничего… и мы будем лишены возможности вот так же стоять рядом, пусть даже ссориться… Мне теперь его почему-то не хватает, и это как-то совсем глупо. Он открывался, открывался, я находила в нем что-то новое… Мне никогда уже не узнать, каким он был на самом деле, что роилось в его, возможно, неповторимо талантливой голове. Он мог бы крупно существовать? Но не случилось?

– У Кирилла была душа голубя, жившего в клетке своих слабостей, из которых он не мыслил, как вырваться, – подвела итог разговору Жанна.

– А я Валю вспомнила, ее солнечный характер. В утро ее ухода сначала пунцовым светом взорвались окна микрорайона, потом алым и ярко-оранжевым пожарищем запылали стекла высоток. Весь город ослепительно сиял! Поразительное было зрелище! Разгорался морозный январский день, праздник рождества Христова, – задумчиво произнесла Аня.

*

Лена, пытаясь прийти в себя от печального известия, горестно подумала: «Из многочисленных деталей, наконец, сложилась более или менее понятная картина жизни Кирилла. Рассказ Инны добавил последние недостающие фрагменты и краски. У каждого из нас единственная неповторимая жизнь: счастливая – несчастливая, удачная – неудачная, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Еще один преждевременно покинул нас, не справившись со своей судьбой или с собой… Не прислушивался к своему сердцу, не пытался понять, что ему было назначено там, наверху… Неожиданно отлетел его последний листок календаря. И ведь тоже хотел жить правильно… Кто знает, почему так больно отдается в моем сердце судьба каждого ушедшего однокурсника? Будто хоронишь часть своей души. Потому что я невольно примеряю ее на себя? По причине возраста, нездоровья или сочувствия?