Вкус жизни

– … Литература условна, как и всякое искусство.

– … Совмещая несовместимое, можно достигнуть невероятного эффекта.

– Эта книга – пощечина мужчинам?

– Скажем так: некоторому проценту…

– … Кто-то воспримет как драму, кто-то как насмешку.

– … Ха! Абсурд выше логики.

– Каждому нравится разное. Кому-то приятно в углу кафе помочиться…

– … О, недоступная, залитая ослепительными лучами славы! Как хрупок и тонок мир, окружающий тебя! Литература для тебя – один из способов оставить свой след на Земле?

– … Некоторые из этих внешне простеньких, неожиданно возникающих моментов как бы находятся за пределами восприятия. До их понимания надо дочитаться, додуматься. Здесь нужны паузы. Пусть каждый читатель воспринимает их по-своему. Не надо навязывать ему свое мнение, что-то разъяснять. Мое дело увидеть, обозначить, обострить проблему для ее решения. Натолкнуть и подтолкнуть, заставить задуматься. Я ставлю проблему, «авторство» остается за читателем. Проза, как и музыка, позволяет разные прочтения. Книга – это зеркало, в котором каждый видит что хочет, – объясняет Алла свою точку зрения. В ее глазах при этом появляется лихорадочный блеск, и выражение лица становится характерным для человека, пребывающего в некоем воображаемом отстраненном пространстве, видимом только ему.

– Так возникает прекрасная внешняя законченность и интригующая внутренняя недосказанность, интересная читателю, – поняла Лиля.

– Ну, прямо околдовываешь своей речью. Блистаешь тончайшим пониманием человеческой психологии, – важно-насмешливо сказала Инна и грациозно повела плечами. Она хотела еще что-то добавить, но в последний миг передумала.

Лена пытливо наблюдает за подругой, силясь прочесть ее мысли. Она вынуждена была признать, что в эту встречу ей это не всегда удается, только от случая к случаю.

– Послание гениев не всегда поддаются пониманию. А ты, Рита, в своих книгах не зашифровываешь тайное послание будущим поколениям? – с хитреньким выражением лица спросила Инна.

– Я о нем говорю открыто, – просто ответила Рита.

Лиля грустно вздохнула:

– С пониманием человеческой психологии у меня плоховато. Я всегда думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле, и это мне многократно аукается неприятностями. Вот тебе маленький пример: рассказала мне одна знакомая гадкую историю про нашего общего знакомого, а я ей мягко, тактично посоветовала забыть о ней, мол, мало ли чего люди наплетут, а ты будешь крайняя. Я остерегла ее и тем самым стала для нее врагом номер один. Она просто взбеленилась от моего совета! Я хотела ей помочь, а навредила себе. Она надеялась, что я, будучи достаточно легковерной, и дальше «понесу» сплетню? Она во мне ошиблась, и я же осталась виноватой? Я уж потом «дотёпала», что мне стоило бы промолчать, потому что эта знакомая могла воспринять мои слова как нравоучение и обидеться. Да мало ли еще какие варианты здесь возможны. «Темная ты», шутит надо мной в таких случаях Кира. И ведь стараюсь себя контролировать. Только стремление помочь человеку всегда у меня выходит на первый план, преобладает, затмевает остальное, и я снова и снова попадаю впросак. Наверное, это мое неизживаемое детдомовское наследие.

– И я вечно оказываюсь жертвой чужих, непонятных мне интриг. Людей, которые делают мне неприятности, я стараюсь исключать из своей памяти. Именно с такими я научилась скрывать свои чувства и ни на что не рассчитывать, чтобы не получить очередную незаслуженную порцию унижения. Я как бы смешиваюсь со своей собственной тенью, – пожаловалась Аня.

– И с трудом, но шагаешь по своему собственному пути… ведущему в никуда. А я всегда пользуюсь лакмусовыми бумажками, проверяю людей на вшивость, – гордо сообщила Инна.

– Как это? – не поняла Аня.

– Очень просто. Расскажу один случай. Несколько лет я состояла на заводе в комиссии по списанию как главный специалист по технологическому оборудованию. Моему шефу очень захотелось «поиметь» один вполне рабочий станок себе домой, а я не подписывала документы, приносимые его материально ответственным лицом, не могла через себя переступить. Два года станок стоял на складе как непригодный, и я решила использовать его для выяснения истинного отношения ко мне шефа. Он всегда при мне превозносил меня до небес.

Когда в очередной раз мне принесли бумаги на списание станка, естественно, подписанные шефом, я дала им ход. И когда они прошли все инстанции, изъяла их, не донесла до бухгалтерии, а станок отправила на другой склад и опечатала. И что же вы думаете? Ровно через год вызывает меня главный и начинает обвинять в том, что я, пользуясь служебным положением в корыстных целях, списываю пригодное к работе оборудование, и грозит мне увольнением по статье.

Мой шеф стоял рядом, с трудом сдерживал радость победителя. Он вообразил, что я списанному станку «ноги приделала и налево сбыла». Бедняга, целый год мучился нетерпением, выжидая, пока документы пройдут оформление и инвентаризацию, но не удосужился удостовериться в их наличии, зная мою аккуратность и щепетильность в любых вопросах. А я «оформила» на своей физиономии наивное выражение, достала из папки требуемые документы и справку сторонней организации о хорошем состоянии станка – заранее запаслась на случай «непредвиденных» обстоятельств – и попросила пройти со мной на предмет ознакомления с объектом прецедента. У шефа глаза округлились. Не удалось ему выгнать строптивую сотрудницу.

– Тебе не пришло в голову, что твой шеф мог стараться для главного? Ты после этого случая не ощущала непонятного давления? – усмехнулась Лиля.

– Непродуманные до конца эксперименты, проведенные на эмоциях, чреваты печальными последствиями, – сказала Лера.

Лена вздохнула, припомнив свои многочисленные ляпы молодости, долго приучавшие ее к осторожности в общении. «Чем на более высоких ступенях находятся люди, тем сложнее и запутаннее между ними связи», – думала она, привычно растирая мышцы в области шеи.

Справа от Лены Жанна с Аней разговаривают.

– Интересное наблюдение, – сердито говорит Аня, – проходит мой коллега твердым, решительным шагом, вахтер его не останавливает. Подхожу я и вежливо докладываю, что мне в четыреста первую. Вахтер, видя перед собой скромную интеллигентную женщину, тут же начинает строить из себя начальника: «По какому вопросу? Ваш паспорт!» Я ему: «Мне просто спросить у секретаря, вышел ли начальник из отпуска. Может, разрешите позвонить с вашего телефона?» Куда там! Целую лекцию мне прочитал. Спустилась я от секретаря и говорю вахтеру с обидой: «Заставили инвалида с заболеванием позвоночника топать на четвертый этаж. Такую принципиальность и усердие надо проявлять на производстве… Может, еще разденете старушку?.. А вдруг я бомбу несу?..» Тоже мне режимное предприятие: депутатская приемная да куча частных фирм бытового назначения!

На следующий день мы с коллегой в другое место «кланяться» вместе пошли. Он прошел, а меня теперь уже женщина-вахтер мариновала. Мол, в два часа только пропущу. Я принялась ей объяснять, что мне пораньше надо, чтобы заявление написать, стул свободный занять, потому что мне, инвалиду, стоять трудно. И думаете, она пошла мне навстречу?

Лена с улыбкой тоже вставила замечание:

– Знаете, какие люди в Московском университете считали себя самыми главными, когда я там училась? Уборщицы. Гонору – выше головы!

Лена опять переключила внимание на беседу Риты с Аллой.

– …И не намека на единый стиль? А как же завязка – кульминация – развязка? А сюжет интересный? – примкнула к писательской беседе Инна.