Вкус жизни

– Недавно с интересом читала биографический роман одного известного ученого. Его с детства окружали знаменитые люди науки и искусства. И в собственной взрослой жизни судьба не обходила его разнообразием событий. Ему было о чем писать, было чем заинтересовать читателей. А вот каким образом суровая безрадостная жизнь, бедная внешними событиями, могла стать источником смелого воображения, выразившегося в столь сильных и ярких стихах? В них то романтические порывы мятежного духа, то глубокое, исполненное страсти искреннее правдолюбие, то горечь, то нежность и грусть, – сказала Галя, ни к кому конкретно не обращаясь. Откуда такое поэтическое созерцание?..

– Как же должны были сойтись звезды, чтобы тебе повезло и ты смогла прокричать на всю страну о безотцовщине, – задумчиво проговорила Аня.

– Не преувеличивай. Докричалась ли – это еще вопрос.

– И в прозе ты просто и ясно выстраиваешь объем внутреннего гиперболически романтичного мира своих героев, эмоционально, неожиданно, раскованно выписываешь отдельное, самостоятельное пространство каждого героя, – сказала Мила. – Вроде бы непритязательные мелодраматические истории, но ведь как поражают и трогают, от них трудно оторваться. Наверное, потому, что твои героини живут рядом с нами и каждая женщина в них себя видит…

– Глобальное в минимальном? – удивилась Инна. – К чему бы мне еще придраться? Я выполняю твою просьбу. – Это она добавила с веселой ухмылкой.

– Как ты, всецело отданная борьбе за существование (работе и заботе о близких) и личное человеческое достоинство, поглощенная мыслями о своем неудачном браке, можешь писать книги с глубоким пониманием реалий повседневности и ее социальных контрастов? Как тебе удается оставаться эмоционально насыщенной, ироничной, но душевной и не потеряться во всем этом густом месиве проблем? – закончила свою мысль Галя.

– Если есть знание и обладание способностью постижения не только себя, но и других, никакая занятость не помеха, – ответила за Риту Лера. – У тебя настоящие стихи, а не «взбивание пены». Не отступай, подруга. Еще Чехов говорил: «Человек в ответе за свой талант».

– Мне кажется, что дети, прочитавшие твои книги, став взрослыми, не смогут совершать преступления, – сказала Аня.

– Это мне наивысшая награда.

– Придумала вопрос! Мир давно объяснен, народонаселение типизировано. Что еще нового может придумать писатель? – азартно спросила Инна.

– Каждая эпоха выдает своего героя, и его надо осмыслить, – спокойно ответила Алла.

– Кто же герой нашего времени? Где-то я слышала: «Несчастна та страна, в которой нет великих героев». Ну или что-то в этом духе.

Может, Инна и надеялась, но диспута не последовало. Не сумела она на этот раз зажечь сокурсниц. Они погрузились в персональные размышления.

Вошла Кира. Прислушалась к разговорам.

Галя говорила:

– …Еще бы! Его выбросили, как изношенные ботинки, как исписанный стержень шариковой ручки!.. Оскорбили, унизили, распяли…

– …Да ты, я смотрю, нарасхват! – Это Инна удивленно заметила Ане.

– …Кажется, Толстой писал, что «интересны несчастные семьи, потому что они разные», – заметила Жанна.

– Мне они не просто интересны, это моя постоянная фантомная боль, – уточнила Рита.

– Тема бесконечная, как жизнь. В ней не выдохнешься, не испишешься.

– …У тебя кое-где существует не́которая, как бы намеренная разорванность текста. Это для выделения второго плана? И вставные «новеллки» тоже? – спросила Алла.

– Правильно поняла, – обрадовалась Рита. – Сознательные пустоты, умолчание. Оставляю пространство для размышления.

– «Разговорчики в строю!» Зашибись. Я в шоке. Некоторые ваши выражения совершенно простреливают, – разошлась в своих эмоциях Инна.

– …Книги – хранилище образов, без которых человек не человек. В них тысячелетняя мудрость, ответы на многие загадки мироздания и загадки человеческого сердца, – задумчиво изрекла в пространство Аня (только для того, чтобы что-нибудь сказать?) строгим монотонным голосом. Совсем как на уроке.

Кира отвлеклась на Лилю. Та с легкой грустью говорила Жанне о себе, казалось бы, не в общую тему. Навеяло…

– Я долго не находила понимания среди сотрудников, хотя вела себя, как мне думалось, идеально. Но это с моей точки зрения. Я всю себя отдавала работе, но наживала врагов из тех, которым было за мной не угнаться. Их ругали, ставили мою работу им в пример. Сама того не замечая, я разворошила осиное гнездо, и меня постоянно жалили, принижали, оскорбляли, подсиживали, оговаривали. Иногда прямо говорили – не высовывайся. А я хотела в жизни чего-то добиться и доказывала свои к тому способности.

И вдруг одна пожилая женщина из соседней лаборатории, увидев меня, воскликнула: «Наслышана о вас. Теперь мне все ясно. Наивный взгляд. Искренне возмущаетесь людской непорядочностью. Приходите в тихое бешенство – по причине бессилия что-либо изменить – от сплетен, обвивающих вас, невиновную, потому что открыты в выражении чувств, не способны сделать кому бы то ни было больно. Грудью станете за человека, которого считаете правым. Поразительное трудолюбие, безграничная честность и вера в добро. Наверное, тратите свое личное время, только бы студенты успели подготовиться к занятиям, понять тему. Все объясните, все растолкуете. И постоянно утверждаете: «Не студенты для нас, а мы для них».

Студенты, наверное, пользуются вашей добротой. Еще верите, что честным трудом добьетесь многого. А пока повышения по службе достаются блатным бездельникам (нет, и умным, и трудолюбивым тоже, но все же блатным в первую голову) или тем, кто делает много не на благо института, а лично начальникам. И все-то у вас чересчур, через край, все на пределе возможностей и излишне эмоционально. Отдаете себя делу, в ущерб себе. Делаю вывод: вы воспитывались в детском доме. Вот увидела вас, и появилась потребность убедиться, что я не ошиблась. Сколько таких вот чистых, добрых прошло через мои руки! А скольких обломала жизнь, и становились они колючим шиповником или вовсе увядали… А выжившие – как реликты, как редкие дикие прекрасные розы…»

Она говорила так старомодно, так забыто. Я сама иногда думала в том же ключе. Помню, я тогда загрустила: «Неужели я такая примитивная, предсказуемая?» Она поняла мои мысли. «Нет, – ответила она, – вы хороший человек, просто для меня, с моим опытом, люди вашего типа прозрачны. Вы для меня раскрытая книга, а для других… Да и вообще я неплохо разбираюсь в человеческой природе. Я все свое свободное время посвящаю ее изучению. Вы торопитесь отдать себя людям, часто не заслуживающим вашего внимания. Не разменивайтесь по мелочам. Концентрируйте свои таланты и выдавайте небольшими порциями, тогда вас надолго хватит, и терроризировать станут реже, и заметят скорее…»

Рита откликнулась на признание Лили:

– Недавно смотрела телепередачу, в которой детдомовские дети с обидой говорили о том, что домашние дети и даже их родители обзывают их, оскорбляют их человеческое достоинство. И вы бы видели, как эти разряженные, наглые, самодовольные юноши и девушки бросались в бой, чтобы защитить и выгородить себя! Мол, что мы особенного сказали? Ведь они же на самом деле подкидыши. Не подумали, что эти несправедливо обиженные судьбой дети не виноваты в своем нынешнем положении.

Эти молодые люди не умели ставить себя на место детдомовцев, их незрелые души не способны были прочувствовать боль несчастных. А ведь не дай бог какого-то жестокого случая, и новые условия быстро дали бы им почувствовать, что значит сносить незаслуженные унижения. Детдомовские дети сидели понурив головы. Они не находили понимания в реальном мире, у реальных людей. Они осознавали, что говорят с домашними на разных языках. Им было неуютно и страшно тоскливо среди себе неподобных. Они чувствовали безысходность своего будущего, ощущали себя заклейменными. На их тоскливых лицах читалось: «Сытый голодного не разумеет».