Вкус жизни

«Курс истории за седьмой класс», – припомнила Лиля. В ее глазах внимание окрашено вежливым бесстрастным любопытством, дружеской снисходительностью и чуть насмешливым ожиданием. Она вздохнула, прижала пальцы к вискам, сделала несколько круговых движений, словно желая угомонить биение беспокойной крови в венозных сосудах головы, и подумала: «К чему она мне все это говорит?»

– А теперь мы живем в капитализме. Многое в жизни поменялось. В России сейчас кризис идентичности. Мы не знаем, куда и как двигаться дальше. И ничего нового, сто́ящего нам в голову не приходит, потому что все это уже было на Западе… Зачем сейчас нам эта неправильная Церковь? Я слышала, что от Церкви идет идея возвращения к нашим истокам. Но она так двойственна. И сейчас «братки» строят церкви, часовенки, надеясь на отпущение грехов. Разве с религией легче жить? Не потянет ли она нас назад? Если не притормозить, она может стать такой, как в средние века. Может, изгнать ее с корабля современности? – спросила Аня несколько неожиданно даже для самой себя.

– Вот так загнула! – удивилась Лиля. – Нельзя сказать, что эту проблему ты сформулировала корректно. Все-то ты упрощаешь. А что взамен предлагаешь? Не зря же вот уже два тысячелетия христианская религия служит людям во всем мире. Значит, она нужна кому-то.

– Вот именно, что кому-то. Богатым. Я раньше больше на доброту простых людей надеялась, а не на неведомое… Ну, власть – тут все понятно – играет в верующих. Ей надо во всем быть на волне, ей приходится опираться на Церковь. Мода к тому же… так сказать, сдача на милость духу времени…

– Взаимоотношение светской и религиозной власти – это сложная тема. Я думаю, руководители нашего государства приходят в церковь, чтобы отдать дань уважения вере граждан, – сразу, без паузы высказала свое мнение Лиля.

– Своеобразное, неожиданное видение! Как ни странно… но выходит, что ты права.

Аня выглядела пристыженной.

– А зачем простым людям церковь? Понятное дело, бывают в жизни каждого ситуации, в которых кроме, как на Бога, уповать не на кого. По слабости и беспомощности идут люди в церковь, глубоко не задумываясь над тем, что она им несет. А она частенько умно «вела линию власти», утверждая, что любая власть от Бога. И даже фашистская?!

Задача Церкви – стараться сохранять хрупкий мир взаимодействия различных конфессий в стране, заниматься вечными истинами и возрождать душу человека, возобновлять хорошие обычаи, быть верующим опорой, а не служить власти.

– Знаешь, что меня смутило в твоих словах? Комкаешь ты все. Надо святое от будничного отделять. Жизнь каждого человека сопряжена с верой во что-то.

– К чему, например, мне священник? Сваливать на него свои грехи? Не ведет ли это к безответственности и несамостоятельности? А где гарантия, что этот поп не воспользуется тайным знанием? Что он в такой момент ставит во главу угла? Я испытываю дискомфорт, когда беседую со священником. Кто его наделил правом быть посредником между мной и Богом? Откуда у него такие полномочия? Священник, в какие бы он одежды ни рядился, такой же грешный человек, как все мы, а, может, иногда даже еще и хуже. Бывает, что пьет, врет, нечист на руку, чревоугоден. Я не слишком доверяю этим слугам Божиим на Земле, – не унималась Аня.

– Христос тоже был посредником – сказала Лиля тоном судьи.

«Она таким образом хотела внести ясность в мою проблему или установить между нами соответствующую дистанцию?» – ненадолго озадачилась Аня.

– Батюшка в нашем селе был человеком в принципе добрым. Но, бывало, напьется, осеняя себя крестом, бранится, как извозчик, куролесит… валяется в замызганной сутане… крест терял… И он связывал селян с Богом? Мой детский разум протестовал. Я жалела его, но не верила ему и не хотела ходить на исповедь, не хотела рук ему целовать. Не лежала у меня душа к церковным процедурам. Ложь я в них чувствовала.

– А ты знаешь, у христиан есть понятие совести, а у некоторых народов и религий – нет. У них есть понятие «доброе сердце», – сказала Лиля только для того, чтобы сбить накал чувств подруги.

– Приемные родители жестко заставляли меня ходить в церковь, вынашивая мечту сделать из меня себе подобную. «На небесах с Всевышним никто не разминется», – пугали они меня. И батюшка сердился, говорил, что я не созрела для постижения Бога, грозил карой небесной. А я его слушала и растравливала себя: «Честно ли по отношению к Всевышнему обращать мои слезы к этому слабому человеку? Кто его «возвел на царствование»? Не насмешка ли это над величием Бога?.. И этот человек может лишить меня права на вечную душу?.. Я забиваю себе голову чепухой?.. Почему взрослые не желают понимать простые истины? Ведь церковь – всего-навсего бутафория, внешний атрибут. Бог и духовность не в церкви, а в моей душе».

Для меня важней было самой обратиться к неведомой Высшей силе, управляющей всем живым на свете. Строго говоря, я не понимала, почему к Богу можно прийти только через веру в Христа? Потому что другого пути не придумали? Свой духовный выбор я сделала еще в раннем детстве. И в школьные годы возмущалась: «Я за личную унию с Высшим разумом. Разве я не имею такого права?.. Если и Там существует иерархия по типу светской, то вы меня извините… это не по мне…» А церкви и все эти обряды кто придумал? Люди, конечно.

– Не переживай так. Разочарования в жизни неизбежны… Ничего нового ты не изобрела. Были у нас на Руси в семнадцатом веке раскольники. Их анклавы по всей стране распространились. Особенно много их возникало на Севере и в Сибири. Раскольники не пили, не курили, были трудолюбивы и скромны в быту. Только не нравилась их вера царям и священникам, потому что те не позволяли себя эксплуатировать, вот они и устраивали на них гонения. Я читала, что один царский чиновник так проникся правильностью быта раскольников, что писал царю, мол, «вижу будущее России в старообрядстве». Боярыню Морозову помнишь?

– Еще бы не помнить! Протестанты устраняли посредничество и утверждали, что человек непосредственно ответственен перед Богом. Только это не совсем то, о чем я тебе толкую. У раскольников тоже были храмы и иконы, но без попов… Собственно, советская власть тоже выросла на беспоповстве и на положительных заповедях.

Аня задумалась, но ненадолго.

– Мой друг называл церковь центром самоподготовки по борьбе со страхом. И это при том, что религия сама замешена на страхе, которого и без того в моей жизни было предостаточно. Явная нелепица.

– Веский довод. Только выводы из этого примера можно разные делать и вовсе не связанные с религией, – спокойно возразила Лиля.

– Католик Папа Римский и наш православный патриарх – они тоже обыкновенные люди, а не помазанники божии. Они, наверное, несколько умнее многих из нас, и я могу относиться к ним с уважением, но никак не с религиозным благоговением и трепетом.

Лиля изобразила на лице выражение, явно имевшее целью убедить Аню воздержаться от слишком резких суждений по поводу того, что еще ею до конца не осмыслено.

– Я слышала, что в Америке шестьдесят процентов католиков и что их Церковь не вмешивается в дела государства, а оно со своей стороны достаточно лояльно к верующим. А у нас, несмотря на стремление религиозной власти слиться со светской, престиж религии все равно падает. Наблюдается разложение Церкви: всякие скандалы со священниками на местах, не всегда корректная борьба за честь мундира… Не хочу перечислять… Для меня религия – всего-навсего часть культуры любого народа, поэтому я считаю, что зря «порешили» в революцию церкви – прекрасные памятники русского зодчества, – закончила свою мысль Аня. И добавила растеряно: