Страница 48 из 79
Кесарь навис надо мной, тяжело дыша и с нежной восторженной улыбкой глядя на мое явно раскрасневшееся лицо.
— Ни с кем и никогда, нежная моя, рад, что ты это понимаешь.
Я дышала, с трудом фокусируя зрение на окружающей действительности, с трудом приходя в себя, с трудом… переживая собственное поражение.
Заметно помрачнев, кесарь хрипло произнес:
— Я бы задал один из самых идиотских мужских вопросов на тему «Тебе не понравилось?», но проблема ведь не в этом, не так ли, любимая моя?
— Нет, проблема именно в том, что понравилось, — я подняла ладони, коснулась его лица, а затем тихо добавила: — И ты знаешь об этом.
— О том, что понравилось? — насмешливый вопрос.
— О том, что в этом проблема, — я грустно улыбнулась мужу и позволила рукам, соскользнув вдоль его тела упасть на что-то мягкое.
Даже не заметила, в какой момент здесь на полу появилась перина.
— В тот момент, когда я понял, что хочу быть сверху, — все еще оставаясь и сверху, и надо мной, удерживая свое тело на вытянутых руках, и частично даже во мне, сообщил кесарь.
Грустно усмехнулся, с болью посмотрел в мои глаза и едва слышно произнес:
— Но вот я смотрю на тебя, еще несколько секунд назад выгибающуюся от наслаждения в моих объятиях, но удовольствие схлынуло, и в твоем взгляде не любовь и нежность, Кари, в них горечь и сожаление. Нежная моя, лучше бы я сдох!
Невольно улыбнулась, глядя, как расплавленная лава ничуть не утоленного желания постепенно замерзает в его глазах, и ядовито предложила:
— Мм, представь, что на твоем месте только что был Акъяр… — Араэден застыл.- Ммм, или Динар.
Теперь все тело пресветлого напоминало натянутую и напряженную до предела струну, которая окаменела, но напряженность сохранила по полной программе.
— Так уж и быть, Аршхана на твоем месте я представлю себе сама, — откровенно продолжила издеваться над супругом я.
И кесарь, осознав это, медленно склонился, перенеся свой вес на локти, прикоснулся к моим губам, и хрипло произнес:
— Даже не надейся, нежная моя.
— Даже не надеюсь, — улыбнулась я, чувствуя и его поцелуй, который медленно перерастал из нежного, в откровенно жадный, и силу вернувшегося желания.
Мое сладкое забытье, в сравнении с которым любой хмель меркнет, а все тело наполняется сладкой, вызывающей ощущение полета истомой. Несмотря ни на что и вопреки всем доводам разума, мне было бесконечно хорошо и тепло и сладко здесь и сейчас, в его объятиях, под ливнем его поцелуев, от прикосновения его рук, от каждого движения… Есть что-то упоительное и правильное в сплетении мужчины и женщины, в единении сладком до стона, в чувстве беззащитности и хрупкости, охватывающем меня в объятиях Араэдена. И выплывать из этого сладкого омута мне не хотелось… наверное, будь я слабее, предпочла бы оставаться в нем всегда.
— Это одна из причин, по которым светлые воздействуют на своих жен, — Араэден мягко покинул мое тело, лег на бок и прижал к себе, провел пальцами по лицу, губам, с легкой полуулыбкой опустился ниже.
Я лежала, тяжело дыша, ощущая как все еще кружится голова, как волна тепла отказывается покидать мое тело, и сдерживая желание как кошка потянуться за его ладонью.
— Не сдерживай, — вдруг тихо попросил кесарь, — каждый твой, пусть даже неосознанный порыв стать ближе — делает меня счастливее настолько, что я едва ли смогу передать это словами.
По крайней мере, кто-то хотя бы говорить способен сейчас в отличие от меня.
— С тобой я способен говорить, даже находясь одной ногой в могиле, — усмехнулся Араэден.
«Или двумя», — пусть и мысленно, но все равно поддела я.
— Еще и про ядовитый кинжал припомни, — укоризненно посмотрел на меня кесарь.
Припомнила естественно, мысленно, но все же.
Говорить не хотелось. Ни говорить, ни думать, ни шевелиться… И я едва ли могла припомнить, когда еще в моей жизни мне было настолько хорошо.
— Это всегда… так? — откровенно смущаясь, но все же спросила у кесаря.
— Только если любишь, — отводя влажную прядь с моего лица, тихо сказал он.
— Искренне сомневаюсь, — скептически сообщила я, припомнив все рассказы об это Лоры.
Но кесарь усмехнулся, покачал головой и сказал:
— У меня было много женщин, нежная моя, но одно прикосновение к твоим губам, затмило все, что я испытывал когда-либо.
А уже следующее прикосновение укутало нас обоих по пояс теплым белым меховым одеялом, и я только тогда поняла, насколько замерзла без объятий пресветлого. Кесарь обнял чуть сильнее, согревая, и вдруг тихо спросил:
— Почему ты решила, что я убью Грахсовена?
Вопрос был очень неожиданным.
Подтянув покрывало так, чтобы прикрыть грудь, я нервно облизнула губы и язвительно поинтересовалась:
— А в чем конкретно я была не права?
Взгляд Араэдена стал откровенно осуждающим, и кесарь произнес:
— Ты знала, что для Мейлины Грахсовен практически как сын, неужели ты действительно думаешь, что она бездействовала бы зная, что ее мальчик умрет?
Я полежала, пристально глядя на мужа, который после всего этого был уже полноценно-полномасштабно мужем, помолчала, несколько секунд, вспоминая все события того жуткого жертвоприношения, и в итоге спросила:
— А ты не собирался его убивать?
— Собирался, — совершенно спокойно, со спокойствием воистину присущим Ледяному Свету ответил кесарь, — но оживить его мне было бы на порядок легче, чем тебя, и Мейлине было известно об этом.
Глядя в ледяные глаза супруга, мрачно уточнила:
— Ты издеваешься?
Легкая улыбка на губах, взгляд, в котором было столько нежности, что у меня перехватывало дыхание и неожиданно насмешливое:
— Динар — ракард. Для него честь и долг жизни значат гораздо большее, чем ты можешь даже представить. И именно долг заставил его, оставив детей и потомков, упорно продолжать искать путь к тебе. Это был его долг чести, нежная моя. Долг, который не позволял ему жить в той действительности, что стала его реальностью. Если бы ты не вмешалась в ритуал, айсир Грахсовен вернулся бы к жизни на руках Мейлины, не чувствуя себя ни виновным в своей смерти, ни обязанным вопреки всему и всем отыскать тебя среди миров.
Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Судорожно сглотнув, заставила себя прекратить думать о том храме, ржавом мече Мрано в моей груди и боли, ошеломившей, едва я пронзила себя насквозь. К дохлым гоблинам! Я заставила себя забыть о прошлом, потому что сейчас на порядок важнее было настоящее и вопрос, который я не могла не задать:
— Мой кесарь, и почему ты говоришь мне об этом только сейчас?!
Выражение лица пресветлого императора практически не изменилось, лишь вновь заледенел взгляд, когда Араэден спокойно ответил:
— Ты верила в его любовь, я не хотел делать тебе больно, нежная моя.
Благими намерениями…
— А что изменилось сейчас? — прямо спросила я.
Легкая полуулыбка, ледяной взгляд и убийственно спокойное:
— Я предупредил, Кари. Ты сделала выбор.
Я отвернулась, кесарь мгновенно прижал к себе, не позволяя забыть ни на мгновение о том, что он рядом, и уже навсегда. Коснулась пальцами его обнявшей мою талию ладони, скользнула пальцами по его руке, венам на ладони, пальцам… Мне оказалось неимоверно сложно это принять, то, что мы теперь вместе, и не как временные союзники, вынужденные супруги или единая команда, а мужчина и женщина… Дохлый гоблин, да я как-то еще себя и женщиной не воспринимала вовсе.
— Понимаю, что сложно, — он наклонился, прикоснулся губами к моим волосам, мягко переместил поцелуй на висок, и ниже, скользнув по щеке.
— Ты действительно понимаешь, как сложно быть женщиной? — съязвила я.
Усмехнулся, нежно поцеловал.
И я бы таяла в его объятиях, да что там говорить уже один раз растаяла, и даже не раз, но… это пресловутое «но»… у меня было какое-то четкое ощущение, что я перешла на сторону зла.
— И как? – поинтересовался кесарь.
— На стороне зла? Удобненько, — призналась я, — матрас хороший… Обстановка правда, пугающая.