Страница 8 из 21
Вдруг он мне протягивает свою новую рукопись, и я, не веря своим глазам, читаю:
Он был диспетчер, теперь он штурман
Его доверья к ДИССу нет –
По облакам счисленье ветра
Познал он редкостный секрет.
Я провёл бессонную ночь, оформляя нашу газету, и вдруг такое! ДИСС – это Доплеровский Измеритель Скорости и Сноса. По этой штуке мы определяем ветер. Да, я спросил профессора Баранова о том редком явлении, когда облака вытягиваются в одну линию. Да, я определил ветер по дыму из трубы, при заходе на посадку на нашем Ан-24. Но согласитесь, что писать на меня эпиграмму не следовало бы. Я просил этого не делать, но Игорь мне предложил написать эпиграмму на него.
Я обиделся и написал:
Писал наш Игорь, наш Осинцев эпиграммы
Писал он их по поводу и без,
Он желчи изливал на эти строчки килограммы
Какого черта ты в поэзию полез?
Писал бы лучше теще оды регулярно,
Жене б по дому помогал и КУРы бы писать её не заставлял.
Да, Игорь, ты не Пушкин и даже не сатирик Иванов.
Писать стихов не надо больше, не расточай запасы ценных слов.
Теперь уже Игорь пытается что-то изменить…
В результате я нарисовал Игоря летящем на Пегасе, себя – на воздушном шаре с подзорной трубой, Вову Буракова – на старом автомобиле, а под нами Игорь написал:
О, Мать-Земля, когда б таких людей
Ты не рожала б миру,
Заглохла б нива жизни!
Замечательные и правдивые строки. Жаль, что это уже было написано до Игоря…
Вова Бураков летал в ВВС на Ан-12, а потом работал дежурным штурманом в Домодедово, где мы первый раз после Академии увиделись в 2002-м. Сейчас его уж…
Игорь остался в Ленинграде единственным с нашего выпуска и летал на Ан-12, потом – Ту-134 и, наконец, Ту-154 Он был штурман эскадрильи Ту-154, а потом работал в лётно-штурманском отделе ГТК Россия, А-319, 320.
Приступить к работе в Архангельске с августа 1981-го
Отдохнув и весело проведя время, я приехал в Архангельск.
Про Женю, друга моего Евгения Ивановича, я писал. Потом он едва долетал до пенсии и работает уже на земле в обеспечении полётов.
Вова Вавилов поехал в Таллинн (извините, если не дописал в названии какой-нибудь буквы) как штурман эскадрильи Як-40.
Вова Ольчев не ездил никуда, он сразу попал в Быково на Ан-24.
Архангельск мне понравился. Кто сказал, что Север? Я купался в Двине в конце августа. Зато через месяц не знал, что надеть – было очень прохладно.
Вообще-то я хотел попасть на Ан-26. Мне очень хотелось побывать на Грэм-Бэле. Земля Франца Иосифа, это южная часть Северного полюса, но штурман лётного отряда мне сообщил, что надо иметь не менее 500 часов налёта, прежде чем со мной будут разговаривать на эту тему.
Со мной приехали еще шесть человек. Нас поселили в общежитии, и кто-то не поленился и, вырезав из газеты, наклеил на дверь: ”Здесь живет интеллигенция народов Севера“. Через пару дней кто-то дописал газетное: “Каждый второй не умеет ни писать, ни читать“.
У нас говорили, что меньше летаешь – дольше живёшь.
Из тех, кто со мной приехал, половина умерли. Причём, чем меньше летал, тем быстрее ушёл.
А вообще, из ”Эскадрона гусар летучих“ за 35 лет после окончания Академии почти сотня человек, разбилось двое (два процента), летает два на ”Руслане“ (один из нашей 672 группы и был в экипаже, про который фильм отсняли ”Кандагар“) штурманами, два капитанами на MD-11 и Фальконе 50.
Четверо штурманы отрядов Б-767 и А-319 и 320. Работает в брифинге человек 10, Сидят на пенсии и наслаждаются жизнью человек 50, а человек 30 ушли в страну песчаных холмов.
Самым главным соседом для меня, да и для нас, зелёных пацанов, был Серёга Раймуев. Он уже летал на Ту-134 года три и уже во всю топтал глиссаду, когда мы только ещё поступали в Академию. Сережа был тоже ленинградцем и как старший наш товарищ старался покровительствовать нам во всём.
Даже перед первым моим вылетом, я пришёл к нему и спросил об особенностях прохождения санчасти. Серёга с совершенно серьёзным лицом мне и дал очень ценный совет:
– Когда у тебя замерят пульс, покажи свои носки.
Так я и сделал. Все кто был рядом, с нескрываемым восторгом ходили на эту премьеру…
Пол-августа мы рисовали навигационные карты, палетки проходили бесчисленные тренажёры, наземные подготовки, сдавали зачеты и, наконец, полетели в качестве штурманов-стажёров.
Лето 81-го года было “урожайным“. Разбилось три самолета. Поэтому внимание к нам было очень пристальным. Я помню, что даже на разборе (меня лично начинает тошнить, когда какой-нибудь шибко умный журналист начинает с пониманием дела называть свой шабаш разбором полетов) меня вызвали, и замполит потребовал продемонстрировать мои носки. Носки были серыми. А носки должны быть черными или синими. Другой цвет носков – это нарушение безопасности полетов.
– Это почему такие носки?! – проорал он.
– По цвету обшивки Ан-24! – проорал я.
Он так меня напугал, что именно такие типы, как я, портят нам картину безопасности полетов, что последние четверть века я продолжаю ходить в черных или синих носках.
Оказалось, что носки – это очень важная и очень нижняя часть одежды. Но эта прописная истина не пришла в мою голову сразу, а прошли годы, прежде чем это стало моим убеждением, даже аксиомой. Процесс познания начался свыше 30 лет тому назад, когда я стал слушателем штурманского факультета Ордена Ленина Академии Г.А.
Как-то, отслушав лекции, старательно законспектировав их, и наработавшись на овощной базе, мы с моим товарищем, чья кровать была напротив моей, аккуратно сложили вещи и, побросав носки, очень усталые рухнули в свои кровати.
На часах наступило утро, а вместе с ним команда “Рота, подъём!” Когда звучит этот мерзкий призыв строиться на зарядку, то хочется превратиться в одеяло или подушку с матрацем – только бы не покидать кровать. Были, конечно, отчаянные смельчаки, которые прикидывались одеялом или прятались в шкафах, но потом они становились похожими на полотёров с ручным приводом, поэтому я выбегал на стадион и делал утреннюю зарядку.