Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 18



– Ты можешь ответить, – проинструктировала она меня, как учитель начальной школы.

– Два года, – сказал я. – Прошло два года, мисс Хьюз.

– Два года, – повторила Тея. – Боже, так долго. Но я сейчас вернулась, и врачи скажут мне, что со мной не так.

– Непременно, – заверила Анна с ободряющей улыбкой.

– Я Тея, – сказала она, протягивая руку и представляясь мне в пятый раз.

«Хватит считать».

– Приятно с вами познакомиться, – сказал я, и слова прозвучали так чертовски неправильно.

Тея посмотрела на свою еду.

– Я никогда раньше не ела яичницу-болтунью. Правда?

– Нет, мисс Хьюз, – сказала Анна. – Вы ее любите.

Тея поморщилась, размышляя, насколько правдиво это утверждение, и наконец пожала плечами. Она улыбнулась мне.

– Ты нависаешь, Джим. Садись и поешь яичницу с нами.

Анна изогнула бровь, молча передавая, что верный только один ответ.

– Я должен вернуться к работе, – сказал я.

– Облом, – скисла Тея. – Где ты работаешь?

Я посмотрел на Анну. Она покачала головой. Слово «здесь» было запрещено.

– Я санитар.

Если бы Бог надо мной сжалился, Тея бы надменно сморщила нос, и я бы смог перестать так сильно ее любить. Но нет, она сверкнула этой своей улыбкой.

– Круто. Мы еще увидимся?

– Д-да. Конечно.

«Снова и опять как впервые».

«Снова» произошло тем же днем, в комнате отдыха. Тея сгорбилась над рисунком, раскидав маркеры по всему столу и сжимая в руке шариковую ручку. Наверняка опять пишет свои цепочки. Я подметал пол и не поднимал глаз.

– Черт. – Тея сильно тряхнула ручкой, положила ее обратно на бумагу и нахмурилась. Встряхнула еще раз – а затем резко замерла. Перезагрузка. Ее рука задрожала, и она огляделась вокруг.

У нас, как обычно, не хватало персонала. Только дежурная медсестра на посту. Я должен был что-то сделать, прежде чем Тею охватит паника. Я положил метлу и подошел. Чуть не спросил, все ли с ней в порядке, но успел себя остановить.

– Привет, – выскочило вместо этого.

– Привет, – с облегчением сказала она. – Сколько уже прошло?

– Два года, мисс Хьюз.

Она глубоко вздохнула, и дрожащая улыбка коснулась ее губ.

– Долго меня не было, но врачи скажут, что со мной не так. – Ее глаза нашли мою табличку с именем. – Джим? Я Тея Хьюз.

«Шесть, – подумал я. – Прекрати это».

– В твоей ручке закончились чернила? – спросил я, перенаправляя внимание, как учил Алонзо.

Тея нахмурилась и попыталась что-то написать. Ручка царапала лист рядом с пирамидой из слов, но ничего не выходило.

– Как ты узнал?

– Я достану тебе новую.

Я подошел к кладовке и открыл дверь. Внутри я дернул цепь, и зажглась лампочка, освещая стойки с головоломками, настольными играми, журналами и старыми книгами. Я нашел пачки бумаги, коробки с шариковыми ручками и маркеры. Все художественные принадлежности, которые имелись у Теи.

– Это оно? Ручки и бумага?

Внезапно по задней стенке шкафа промчалась крыса. Присев, я обнаружил в гипсокартоне трещину, сквозь которую пробивался дневной свет. Я сделал мысленную заметку сказать об этом Алонзо, затем вытряхнул из коробки шариковую ручку и поспешил обратно к Тее. Она все еще пыталась что-то написать пустой ручкой.

– Вот, пожалуйста, – сказал я.

– Спасибо, Джим, – поблагодарила она, взяв новую ручку. – Вы чудо.

С амнезией или нет, Тея дружелюбно принимала всех, кого встречала. Такая жизнерадостная. Я бы поспорил на хорошие деньги, что в школе она была невероятно популярной. Красивая, талантливая девушка, которую просто не получается не любить.

– Джим?

– Д-да?

– Ты пялишься. – Она кокетливо похлопала ресницами. – О чем ты думаешь?

– О тебе. – Что-то в ее прямоте требовало взамен правды. – Я думал, была ли ты такой же хорошей художницей в старшей школе.

– Я была египтологом, – сказала она, кивнув на свой рисунок.

– Египтологом? – переспросил я. – Не этимологом?

Ее лицо сморщилось.

– Что?

– Ой. Н-н-ничего. Рита сказала…



– Кто такая Рита?

«Дерьмо. Блин. Перенаправь ее».

– Ты изучала Египет? – спросил я, указывая на рисунок.

– Думаю, по всей логике, да. Моя старая работа. – Тея улыбнулась шире и запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня. – Присядь, а? Ты нависаешь.

«Теперь и я в ее повторах».

– Люблю эти все египетские штуки, – продолжила Тея. – Вся их история напичкана ритуалами, богами, монументами и романтикой. Во всех хороших историях должна быть романтика. Любовь. Без любви – какой в них смысл?

– Я в этом не эксперт, – медленно признался я.

– Нет? Ты не романтик? Уверен? А как по мне, ты вылитый Марк Антоний. Куча доспехов снаружи, но внутри… – Она поморщилась. – Ой. Опять я за свое. У меня нулевой фильтр между головой и языком, если ты еще не заметил. Сестра всегда меня осаживает, но я называю вещи своими именами. Жизнь коротка, не так ли?

«Очень коротка, Тея. Всего пять минут».

– Ты мало говоришь, Джим?

– Немного.

– Я тебе еще не надоела?

– Нет, все хорошо.

«Все хорошо. Боже».

– Джим, Джим, Джим. – Тея склонила голову набок. – Это от Джеймса, верно? Но тебе больше подходит Джимми. Джимми с добрыми глазами. Ты не против, если я буду звать тебя так?

Почему этот простой вопрос разбил мне сердце, я понятия не имел, но казалось, что Тея выстраивает между нами мостик длиной в годы, вместо нескольких минут.

«Будь профессионалом. Вели ей звать тебя Джим».

– Н-н-нет. Я не против.

Тея наклонилась над столом, сострадание смягчило ее черты.

– У тебя есть заикание, Джимми?

Я почти сказал ей, что оно вылезало только тогда, когда я нервничал или злился. Тогда Тея могла бы спросить, неужели она заставляет меня нервничать. Кокетливо рассмеялась бы, а потом сказала, мол, ей плевать, что я заикаюсь, лишь бы продолжал говорить с ней, и что мое заикание не самая интересная вещь во мне…

«Боже, вот я влип».

Мне пришло в голову, что я мог бы изменить сценарий. Мог сказать ей что угодно. Мог трахнуться с ней, и через несколько минут она бы все забыла.

Мне даже плохо стало от этой мысли.

Жестокий человек, хулиган – Тоби – трахнулся бы с ней. Посмеялся бы над ее растерянностью и страхом и оправдал себя по той же причине – Тея ничего бы не помнила.

Но я-то помню.

«Кто-то должен присматривать за ней».

– Я заикаюсь только иногда. В детстве было хуже.

– Тебя за это травили?

– Да.

Ее губы скривились.

– Долбаные хулиганы. Прости, Джимми. Все такие задиры – просто трусы, которые пытаются скрыть свою слабость, переводя внимание на кого-то другого. – Она посмотрела на меня. – Но тебе, наверное, от этого не легче?

– Что было – то было. Прошлого не изменить.

– А ты крутой парень. Как Марк Антоний. Стойкий солдат, но твои глаза тебя выдают.

Я кашлянул. «Перенаправь ее».

– Марк Антоний, – повторил я и кивнул на ее рисунок. – Он тоже из твоих знаний о Египте?

Тея положила щеку на сложенные руки, словно грелась у огня.

– Марк Антоний как раз был романтиком. Они с Клеопатрой любили друг друга. Ради нее он пошел на войну. Умер за нее. Когда ей сказали, что он мертв, она положила руку в корзину со змеями. Можешь себе представить? Любить кого-то настолько сильно, что жить без него не хочешь?

– Нет. Не могу.

Ее взгляд упал на мою руку на столе, и Тея коснулась шрамов у меня на костяшках.

– У них своя история, не так ли? – Она прочертила пальцем одну из тонких линий на моем первом суставе. – Ты тоже сунул руку змеям.

Я медленно кивнул, наслаждаясь ощущением ее теплой кожи.

– Поэтому они и оставили меня в покое.

– Правда?

– В итоге – да.

– Я рада. – Она полностью накрыла мою ладонь своей и крепко сжала. – Я тоже чувствую… что-то. Личное. Делия была бы в ярости, но я чувствую, что…

– Что, Тея?

– Как будто мне надо держаться за этот момент, понимаешь? Или ты… я даже тебя не знаю и все же не хочу прекращать с тобой разговаривать. – Ее рука сдавила мою. – Мне все равно, заикаешься ты или нет, но, пожалуйста, продолжай говорить со мной, Джимми. Хорошо?