Страница 13 из 22
Кладбище принимает всех.
Здесь ничего не значат возраст или бывшее положение в обществе, черты твоего характера, причины, по которым ты сюда попал, – с могилы начинается отсчет вечности, и отныне твоя прямая обязанность – спокойно лежать в земле.
Хотя бы днем.
И только на поверхности продолжается вся эта уже ненужная мертвому суета: убираются могилы, ставятся памятники, сажаются цветы и идут споры о разделе имущества. На центральной аллее таких споров особенно много: здесь лежат генералы войны и генералы гражданского мира, у которых при жизни всегда было то, что следует поделить после смерти.
На старой привыкшей к непогоде могиле лежит купечески пузатая гранитная глыба, на которой выбита фамилия «КТОРОВ». Как ему хотелось утвердить себя на Земле! Но время идет, земля продолжает дышать, и на граните, который не плавится, появилась трещина, из которой медленно сыплется песок времени. Рано или поздно все проходит, и гранит превратится в песок, и на месте рек будут пустыни, и все забудется, и все станет ничтожным и смешным, как эта «пузатая» фамилия, претендующая на бессмертие.
А здесь, под гранитной плитой лежит молодой бандит, немало погрешивший сам и принявший смерть в самый чистый и непорочный день своей жизни – после бани. Распаренный и счастливый, в чистом белье, безмятежно спокойный, он вышел во двор глотнуть свежего майского воздуха, но откуда-то прилетела ленивая автоматная пуля, жужжащая словно шмель, ласково коснулась чистого, лишенного морщин лба и сказала: пора!
Маленькой стайкой, готовой рвануться в небо, стоят одинаковые кресты, окруженные свежими венками, над которыми вянут цветы. Здесь легли в землю жертвы со взорванного шахидкой самолета. До земли долетели лишь их тела, души задержались в небесах – оттуда им было ближе к Богу.
Вечерами мертвые переговариваются между собой, возмущаются присутствием бандита и жулика и строят планы на вечность. Планы их наивны, они еще не понимают, что их главная задача – вечно лежать в земле.
Вот лежит претендовавший на бессмертие некто по фамилии Петров. Над фамилией, датами жизни и смерти золотом горит: «поэт». Его похоронили недавно – сухого лысого старика с выросшим от пьянства зобом и запавшими глазами, которые давно уже видели не мир, а лишь искаженное его изображение. Когда его хоронили, соратники по ремеслу долго вспоминали, чего он написал, но так и не вспомнили, а потому единогласно отметили пронзительную лиричность его творчества и умение создавать запоминающиеся образы в невероятно талантливых метафоричных стихах. Супруга, вернувшись с кладбища, долго сидела за столом. Опухшая от слез и предчувствия одиночества, она листала его тоненькие, похожие на школьные тетрадки книги. Под утро, когда погасла чадящая свеча у пожелтевшей фотографии молодого и еще верящего в свой талант Петрова, она забылась, и звезда, заглянувшая в темное окно, вздрогнула при виде опущенной женской головы, подрожала немного и, сорвавшись с небес, прокатилась к горизонту, над которым уже алела печальная улыбка зари.
Ночью на кладбище тихо, горят огоньки на свежих могилах, кто-то печально ворочается в глубинах, заставляя землю шуршать, но все это не пугает юных любовников, которым из-за их бесприютства некуда больше идти. Они целуются и обнимаются, медленно и нежно добираясь до самого главного, и ближе к утру в женском чреве загорается новая жизнь, о которой не подозревает никто из влюбленных. Взявшись за руки, они бредут по медленно светлеющей аллее, а рано проснувшийся дятел над их головами долбит горьковатое дерево и крутит маленькой круглой головой, недовольный тем, что личинки на кладбищенских деревьях так редки.
Грустный дождь из Чечни
Чемерис сидел на скамейке около собственной могилы и смотрел на падающие звезды.
Их было много – Земля вошла в поток леонид. Время наступило такое. Время падающих звезд.
Огненные искорки срывались с небес и катились среди серебряных россыпей, теряясь за деревьями.
Каждая упавшая звезда была погасшей человеческой судьбой.
– Ну ты, жертва репрессий, подвинься, – сказал подошедший к могилке человек.
Чемерис вгляделся и узнал сторожа Рзянина. Сторож этот был неплохим человеком, хоть и излишне языкастым. Ну служил раньше, ну охранял, так ведь без злобствования и излишнего рвения. Как говорится – не прислуживал. А главное его достоинство заключалось в том, что он видел обитателей кладбища. И не просто видел, он даже общаться с ними мог Никто из покойников на сторожа не обижался. Ну не мог он без подначек. А так, неплохой мужик, да и собеседник прекрасный. И покойников никогда не обносил, пустой посуды не было, так свою бутылку опорожнить торопился, со вниманием и пониманием был человек.
Сторож сел. Поставил на стол две бутылки – одну ополовиненную, другую совсем пустую – для Чемериса.
– Тихо сегодня, – сказал сторож Рзянин. – А тебе чего не лежится?
– Звезды падают, – вздохнул Чемерис. – Как в тридцать седьмом.
– А чего ты хотел? – удивился сторож и налил себе водки, а Чемерису пустоты. – Чечня, мой хороший. Там, говорят, опять бои начались. В твое время автоматов не было, больше наганами управлялись. А из автомата втрое больше народу положить можно. Вот ты вождя хаешь, а он правильно сделал – выселил этих горных дундуков к чертовой матери в Казахстан. И никаких возражений не было. Сели и поехали, понял? Власть, брат, она жесткой быть должна. Тогда и порядок в стране будет.
– Слышали уже, – неохотно отозвался Чемерис и глотнул жгуче-горькой пустоты из стаканчика. – Как же! Лес рубят – щепки летят! Только не щепки это были, души человеческие. Ему с высоты Кремля легко на все смотреть было, не он в лагерях маялся.
– Ну ты намаялся, – сторож выпил, понюхал обгрызенную корочку булки. – Сколько ты после лагерей прожил? До девяноста дотянул? Другим бы, которые лагерей не нюхали, так!
– Дурак ты, – без упрека и обидного тона отозвался Чемерис. – Нашел чем упрекнуть! Думаешь, с этим сладко жить было? Думаешь, воспоминания не мучили?
– Зато посидел червонец, а пенсию всю жизнь получал. А сколько у нас народу по тюрьмам уродуется? И заметь – безо всяких пенсий.
– Так они себе тюрьму как линию жизни определили, – сказал Чемерис. – А меня никто не спрашивал, червонец в зубы, довесок – по рогам, и все за пару паршивых анекдотов. Сказали – антисоветская агитация.
С небес сорвалась еще одна звезда, оставив среди звезд длинную светящуюся полоску. За ней покатилась еще одна, и еще, и еще, и еще…
– Тяжело ребяткам в Чечне, – сказал сторож Рзянин. – Крепенько им там достается. Но я так считаю: наши начальнички дураки. Зачем туда восемнадцатилетних пацанов посылать? Что они могут? Они ведь и бояться толком не научились. Вот и гибнут там, как суслики в степи. Туда надо других посылать, поживших, знающих. Тогда и потери будут меньше, и война быстрее закончится.
– Войны кончаются, когда их решают закончить политики, – вздохнул Чемерис. – А пока я у них такого желания не вижу. Помнишь, как Березовский сказал? Он ведь сказал: ну что вы так волнуетесь из-за Чечни? Ну поубивают немного, зато бизнес какой!
Сторож длинно плюнул в сторону.
– Вот и отправить бы его туда российские интересы защищать, – сказал он. – Вместе с родственниками. Но ведь не поедут, откупятся!
Он снова разлил по стаканам водку и пустоту.
– Давай, – вздохнул он. – Давай за то, чтобы к нам ребят поменьше привезли. Название-то придумали, надо же – груз двести! Словно не о людях речь, а контейнеры с оборудованием везут!
– Там мы тоже под номерами были, – Чемерис взял в руки теплый стакан.
Он вдруг вспомнил Долину Смерти, расположенную неподалеку от Сусумана. Мертвые лежали и продолжают лежать там подо льдом. Мертвых можно было даже увидеть с самолета – тысячи тел, переплетенных вечной мерзлотой. Государству всегда наплевать на своих граждан. Это граждане должны любить и беречь государство, в котором они живут.