Реквием

– Твой клиент, может, даже не заметил бы твоей промашки, а ты с ума сходила, – засмеялась Лена.

– И могла бы провалить переговоры.

«Говорим о пустяках, о посторонних вещах. Касаемся самых незначительных тем. Тщательно избегаем реалий будущего», – думает Лена.

Инна почему-то Люду вспомнила. Лена ее в глаза не видела, но много о ней слышала.

– Как ни приду, они лаются. Люда то молчит, то защищается, упрашивает, а мужу в голову не приходит, что жена не обязана терпеть его взрывы. Я понимаю, что ссора, как и любая коммуникация, поддерживается с двух сторон. Но ведь и у Люды терпение не безразмерное. Из-за ссор их сыночку не хватало тепла семьи. Он хотел доброго мужского внимания, надежности, уверенности, чтобы ему говорили тихие, нежные слова, чтобы в семье был покой и радость. Я была ласкова с ним, и он как-то попросил меня взять его с собой, по сути дела забрать из семьи. Я поразилась такой реакции ребенка на ласку, а родители испуганно переглянулись. Понял ли отец беду сына, надолго ли запомнил этот непроизвольный урок, не знаю. Я с тех пор у них не бывала, боялась повлиять на их отношения. Я даже долго не давала о себе знать.

А еще я, будучи совсем молодой, летом часто приезжала в гости к одной подруге. Только на этот раз собралась у неё в доме вся родня по мужу вместе какой-то праздник отметить. И вот стоят они вокруг стола, еду дружно готовят и скубут, и скубут одну из невесток. Как пираньи накинулись. Та смущается меня, чужого человека, пытается защищаться. Но их человек десять и все горластые, ехидные. А моя подруга молчит, хотя перед этим рассказывала, какая Света хороший врач, что она милая, скромная женщина. Видно, сама их боится и не хочет ссориться.

Я не выдержала и вступилась.

«Зачем издеваетесь? – спрашиваю. – Знаете же, что она не сможет ответить вам так же грубо».

«Вы юмора не понимаете», – насмешливо ответила мне младшая из них, самая языкастая.

«Это не юмор, – объясняю. – Юмор говорится для радости, а у вас обыкновенная подлость. Света беззащитна перед вами. Я приравниваю ваше поведение к избиению ребенка».

«Пусть учится защищаться», – вступила в разговор старшая из сестер.

«Хамить, оскорблять, подличать? Может, ей за всю жизнь больше не придется встретиться с подобной сворой… компанией. Я уже поняла, что прекрасные качества вашей невестки для вас ценности не представляют». – Я умышленно говорила зло и резко. Мне с ними детей не крестить. А они даже не удивились моей дерзости. И я продолжила нападать.

«Если вам нравятся такие перестрелки, ведите их с достойными противниками. Хотя бы между собой. Что, боитесь получить по мозгам или по шее? Над слабым и воспитанным человеком измываться проще? Для чего нужна семья, родственники? Чтобы помогать, жалеть, сочувствовать. Может, это вам надо у Светы поучиться доброте, мягкости, снисходительности? По-вашему, она недостойна жить рядом с вами, быть женой вашего никчемного брата? А разве не наоборот? По-вашему, кто кого перехамит, тот и лучший?» Много еще чего говорила. Я тебе доложу, тот еще спектакль им устроила!

«Видать, учительша», – брезгливо усмехнулась мне в лицо младшая из дочерей хозяйки, которая наверняка сумела подмять под себя остальных.

И тут вошла их мать. И я безуспешно попыталась убрать с лица шоковую оторопь. По нестираемому желчному выражению ее физиономии, я сразу узнала в ней женщину, из-за которой не далее как сегодня утром в очереди за колбасой я подверглась шквалу обвинений. Она и тут буквально обрушила на меня всю свою злость!

Понимаешь, эта женщина влетела в магазин и почему-то, нагло потеснив людей – мол, я здесь стояла, – устроилась впереди меня. Мне, конечно, это не понравилось, но, будучи гостьей в той деревне, я не стала возникать, только буркнула недовольно, что не помню ее. Ну, и получила от людей из очереди по полной программе. Веришь, я мужественно молчала. Ни слова не проронила в свою защиту!

– Собственно, такие вещи и со мной нередко случались. Возможно, мой вечно задумчивый, рассеяно-отрешенный взгляд тому виной – я и в очереди, как правило, продолжаю думать на отвлечённые темы, – и некоторые шустряки безошибочно выбирали меня объектом своих «мелких противоправных действий» – отреагировала на рассказ Лена.

– Ну, так вот, когда же на старуху в очереди зашумели, она умудрилась грубостью всем рты заткнуть. А выйдя из магазина, стала возмущаться, что я не помогла ей, не заступилась. Я даже остановилась, пораженная странной логикой незнакомой мне женщины «Вы, говорю, подставили меня под ураган незаслуженной ругани и еще выражаете недовольство моим поведением? Защищать надо человека, на которого нападают, а вы сами на всех наскакивали».

На праздничный обед в этой семье я не осталась. Извинилась перед подругой и уехала, облегчённо вздохнув. Мне ли стоять перед ними на полусогнутых!

– Тебе впору было потерять сознание или окончательно разделаться с ними, наградив семейку отборным матом, – рассмеялась Лена.

– Уронить себя перед этими?

– Соседа Витьку вспомнила. По-дурацки жил, по-дурацки любил. Специалист был, ни к чему не пригодный. И все же его жалко. Умер человек. Осталось трое ребятишек. Их еще жальче. А может, без него им стало лучше? Бил, выгонял на мороз босыми, раздетыми. Жену истязал. И сам как собака сгинул под забором. Не дошёл до дому, пьяным замёрз. Вот ведь жизнь, чёрт бы её побрал! Для чего жил, чему радовался, чем гордился? А как же без этого?

«Зачем Инна вспоминает тех, у кого неважно складывалась жизнь? С собой сравнивает, мол, у них много хуже? И я ей поддакиваю», – подумала Лена.

– Послушай, Лена, у мальчишки, который в десятом классе был в тебя влюблен, удачная судьба? Помню, учителя считали его талантливым, а ты говорила, что толку с него не будет, потому что он лодырь.

– Ты это о ком?

– О Димке, который воровал для тебя у своей бабки вкуснейшие на свете дыни.

– Я не знала, что воровал. Его бабка мечтала нас поженить, даже моей матери претензии предъявляла, мол, вы грамотные, знаться с нами не хотите. А мать шарахалась от неё как от прокажённой. В душе, конечно. Вежливо объясняла, что её дочь не замуж, а в институт стремится.

– И правда не догадывалась, что воровал? Ладно, дело прошлое. Что ты о нем знаешь?

– Ничего путного из него не вышло. Профукал он свой талант. Ни в карьере, ни в семье не преуспел. Перекати-поле. Шалтай-болтай. Самомнение выше крыши, и только. Стариков, его воспитавших, жалко. Не стал он им опорой в старости. Даже хоронить не приезжал.

– Забаловали они его, мол, без родителей растет.

– Да уж, точно.

– Он не стремился с тобой встретиться?

– Это после того, как я его наладила? Даже не заикался об этом. Не нарывался. А дружки его интересовались мной, расспрашивали, как и чем живу, заискивали. Понимала, для него старались. Смилостивилась. Вежливо рассказала. Но город не указала и отмела все попытки дознаться.

Инна, опять ты о плохом. Ведь все остальные наши деревенские мальчишки просто молодцы.

28

– Самая большая ценность для человека – время. Сенека так утверждал. Деньги когда-либо можно вернуть, а время – никогда. Поздно мы это понимаем, когда смерть нависает над всем… – сказала пасмурно Инна.

– Жизнь над всем, – строго заметила Лена.

– Человек в конечном итоге проигрывает смерти, и все мы путники… к тому таинственному дому. (А может, эта гипотеза несостоятельная?) Но отвоевать несколько лет для себя все равно хочется. Хотя бы несколько месяцев, даже если ничего нового уже не ждешь и испытываешь всю полноту страданий. И все же я не хотела бы жить вечно. Скучно, многое знаешь наперед. Если только наукой заняться? Но будут ли вечно хорошо работать мозги? Будет ли здоров человек? Устаёшь жить, если нет здоровья. Долголетие – другое дело. В чем его секрет? Чтобы нервы никто не мотал, не переедать, двигаться больше. Я теперь за умеренность во всем. Да еще, чтобы экология.