Страница 33 из 131
– Я бы такому сказала: «Вали отсюда! Вот так. И перетакивать не будем!»
– И я, не выдержав постоянных унижений, сама себе сказала: «А пропадите вы все пропадом!» Инициатива развода исходила от меня, но решение было обоюдное. Я полностью разорвала отношения. Поняла, что пока игра идет на поле этой семейки, мне с ними не справиться. Я проиграли с позорным счетом. Даже квартиры не дождалась. Ушла в никуда. И вновь, как некогда в детстве, я обретала самоуважение.
– И теперь напеваешь слова артиста Гафта: «Мне хорошо, мне одиноко. И одиноко ей со мной». Они поднимают тебя точным попаданием в душу.
– Ты не поверишь, школьницей я была независимой, своевольной, но не глупой. Или казалась себе такой?.. Учителя шутили, мол, по ошибке девочкой родилась. Знаешь, Кира, ноша, которую мы взваливаем на себя, иногда оказывается непосильной. А тут еще моя собственная эмоциональная незащищенность… Когда получаешь удар ножом в спину, становишься на некоторое время неуверенным, неспособным сделать следующий шаг. И свекруха с ее садистской неторопливостью… ежедневно как скальпелем надрезала мое сердце… Она в первую очередь причастна к моим бедам… – добавила Мария, с мучительно искривленным ртом. Но фразы не закончила. Слезы подступили.
– Откуда возникнуть самоуважению, когда за плечами сиротское детство, молодость, оскверненная изменами любимого. В таких условиях трудно поверить в разумное, доброе, вечное. А ты верила. Что такое предательство и подлость лучше испытать и понять еще в детстве?
– Лучше бы о них вовсе не знать, – ответила мне Мария.
– Не жалеешь, что ушла от Миши? Ни для кого не секрет, что у нас принято считать, будто при любом раскладе мужчина при разводе остается в выигрыше, даже когда честно платит алименты. Дело тут не в деньгах. Он получает свободу. Развод ставит мужчину и женщину в неравное положение. Ведь все заботы о ребенке остаются на ней. И дети теряют невосполнимо много. И почему это говорят, что мужчины сильнее переживают развод?
– Кто говорит? Мужчины? Как же! Они лишаются привычной бесплатной няньки, домработницы и поддержки. А что получает женщина? Спокойствие, как правило мизерные алименты, обиду на несправедливость судьбы. Вот и суди кому хуже.
– А если бы муж взял себе ребенка? – задала я коварный вопрос.
– Доверить сына такому хлысту?
– Точно не жалеешь о разводе? – с дотошностью свекрови допытывалась я. – Выплесни энергию обид, легче станет. Сними копоть, наросшую богатыми слоями за годы одинокой жизни.
– Выставлять душу на всеобщее обозрение не люблю, но перед тобой не стану дипломатично изворачиваться и уходить от ответа. Скажу четко и прямо – не жалею. Ребенок теряет, когда есть что терять. Раньше меня постоянно терзал вопрос, чем я смогу заполнить душу своего сына, если он будет жить в атмосфере ругани? Как я смогу оградить его от лжи? Каким он вырастет? А вдруг это будет второй Миша. Подталкивать сына к такому отцу? Да ни в коем разе. Я сменила город проживания и сказала сыну, что его отец был хорошим человеком, но очень рано умер от неизлечимой болезни, и не осталось никаких письменных свидетельств его присутствия в нашей маленькой семье, кроме фотографии, на которой Миша держит на руках его, полугодовалого. Ребенку нужен фетиш: это мой папа!
– Внушительное наследие, – усмехнулась я.
– Конечно, каждой женщине хочется, чтобы замужество было одиночным и не холостым залпом. Ведь если подумать, мало какие радости жизни могут сравниться с хорошими семейными отношениями. Строго говоря, я бы их даже на первое место поставила. Вот именно поэтому и не жалею. Я вырастила прекрасного мужчину! – гордо выдохнула Мария. – Теперь мне кажется, что Миша никогда не испытывал душевной потребности в семейных отношениях. В его планы не входило «примитивное» домашнее счастье. Насколько я знаю, он никогда не допускал эмоциональной привязанности к женщине – этой непостижимой семейной ценности, которая существовала для него только в лице матери. Выше маминого авторитета для него ничего не было. Наверное, отчасти это здорово, но зачем мне жизнь калечить? По моим сведениям и после нашего развода с ним ничего такого, кардинального, не случилось. Без ее любви и неотлучного присутствия, без этого небосвода материнской любви он не чувствует себя прочно и надежно? Ему до сих пор страшно, как маленькому детдомовцу?.. Знал бы он, домашний, залюбленный, что это такое… Затерялся он в маминых тенетах…
«Ты сбился с курса? Твоя программа зависла или дала сбой?» – как-то спросила я бывшего мужа, лелея в сердце маленькую надежду, услышать подтверждение своим словам.
«Нет, – ответил он, – я сознательно выбрал «бессемейный» путь».
И его ответ уже не оставлял места моим сомнениям. Он не хотел меняться в своей сути, в своей основе. Он существовал так, словно впереди у него было еще три жизни. Будто начерно жил.
– Как в компьютерных играх, – рассмеялась я.
– Мужчины с возрастом не меняются, по крайней мере, в лучшую сторону, только приспосабливаются, если это им необходимо или выгодно. Я в какой-то момент представила, что вся моя жизнь бездарно пройдет в постоянном неуважении, унижении, в полном отсутствии любви с его стороны, и мне стало жутко. Это была бы смерть при жизни. Загубить себя с никчемным человеком, вращаться вокруг него, как Луна вокруг Земли? Чем он лучше меня? Да ничем! Почему я должна быть его рабыней, тешить его гордыню? Почему я должна положить свою жизнь на алтарь жестокости и эгоизма мужа, тратить на него время, которое могу посвятить сыну?
Детство – основа, фундамент будущей жизни. Вот и посуди сама, что для ребенка было важнее – видеть глупые эгоистичные амбиции и капризы никудышного отца, или внимание не закомплексованной уверенной матери? Миша не заслуживал, чтобы я разорвала свое сердце и бросила половину к его ногам. Я не принимала решение второпях, я вовремя поставила точку, и уже без слез решала все свои проблемы. Они были многоступенчатые. Одну одолевала, другую, третью… Я лихорадочно прокручивала и просчитывала варианты, думала о том, как сохранить самообладание, чтобы жить без паники… иначе конец всем трудам и надеждам. Казалось, что сил больше нет, но я гребла, гребла и выплывала. Мне не в чем себя винить и упрекать.
Иногда я пыталась понять, куда же в Мише делось всё высокое и умное? Ведь мечтали же когда-то каждую минуту своей жизни посвятить друг другу, наполнить ее радостью взаимодействия прекрасных добрых чувств. Во что превратились наши яркие мечты? Растерлись в порошок от мелкого примитивного быта его семьи? Я мечтала, а он поддакивал, чтобы завоевать меня? Захомутать, как говорит теперь молодежь. Почему так неумно и непутево проживал он свою жизнь?.. Порой мне кажется, что у нас страна чудовищного неуважения людей друг к другу и в семьях, и на работе. Складывается впечатление, что в нашем обществе существует система бытового унижения женщин.
– Твоя бессознательная сущность – азиатская, а сознательную часть сформировала Европейская культура. Вот они и бунтуют в тебе – пошутила я. – Досталось тебе хлебнуть горюшка при живом-то муже.
Мой голос вибрировал печально и проникновенно.
– Бывает хуже, но реже, – рассмеялась Маша и добавила:
– На пользу мне пошли уроки, извлеченные из горького опыта. Я научилась лучше понимать не только то, что происходит в семьях, но и в обществе. Жаль одного – сын, как я ни старалась, все же страдал от того, что рос без отца.
Да, ни заступником, ни защитником, ни опорой Миша нам не был. Только мать защищал, априори считая ее всегда правой. Да что теперь переживать, жизнь, считай, прожита. Свой главный спектакль я уже отыграла. Я жила честно и открыто, соизмеряя свои способности и возможности, не надевала масок и не наделяла их мистическими смыслами, как делала его мама. Я так и не научилась спекулировать ситуациями, потому что не хотела. Ничего нового, экстраординарного я не открыла. Моя жизнь – современное прочтение давнего, миллион раз переписанного и проигранного комедийно-трагедийного сценария.