Дневник замужней женщины

А еще я поняла, что на тот момент она для него была столь притягательна, что соображения приличия или жалости к близким людям для него ничего не стоили. Какой масштаб «личности»! Это и есть роковая женщина-вамп? Проститутка! А страшна-то, страшна… И как могла внушить, что хороша и умна? Неужели одной только лестью и хитроумием? Может, она обладала гипнозом? Есть необъяснимо-загадочные женщины и странно притягательные мужчины. Мне трижды встречались такие мужчины: некрасивые, не очень умные, но подобные мощным магнитам. Небывальщина, чертовщина какая-то! Я убегала от них, потому что боялась. Мне понятней и приятней истинное, нежное духовно-душевное притяжение.

Эта женщина не звала Мишу в мужья, но все его деньги шли ей. Он не хотел верить, что она его использует. Может, не задумывался над этим? Миша наслаждался музыкальным строем ее речи. Он был очарован ее обволакивающим томным слащавым голосом, возносившим ему хвалу, как Одиссей пением сирен. Он для нее готов был все делать, все отдавать. Такова его натура? Он болезненно слабовольный? Подпав под влияние, он уже не мог от него освободиться.

Собственно, он не особенно ценил заботы о себе, считал ее естественной подложкой семейных отношений. Я обязана. Ему требовались только слова, слова, слова. Как муха на мед летел на сладкую приманку.

– Та женщина раскусила Мишу. Она его мужское самолюбие тешила. Я полагаю, что даже его стеснительность и неуверенность она на первых порах зачисляла в ранг достоинств. Все недостатки и хорошие качества хитро использовала, манипулировала, руководила его поведением. Будто молочного теленка на веревочке тащила куда хотела. Твой муж, как за соской, шел за ней и подчинялся, будучи обезоруженным клейкой лестью, – сочувствуя, пояснила я. – Он не понимал, что любовь – не кратковременная страсть, а всеобъемлющее чувство, которое оба не хотят ни с кем делить. Далеко не всем это дано понять. Но и карамельно-ванильная жизнь скучна. Надо уметь ее разнообразить. Не знаю, права ли, но я считаю, что, в основном, это забота мужчины.

– Непростой, болезненный вопрос. Мне не хватало его темперамента, но я же не искала дублера. Я его никогда не ругала, не умела долбить, брюзжать, ныть. Я оберегала его от волнений, успокаивала, выручала. Избыток своей энергии я расходовала на домашние дела.

– И ждала, что он скажет: «Аромат других женщин витает вокруг меня, но я не могу переступить через себя, не могу тебя обидеть. Так?» Анекдот вспомнила: «Она из тех, о которых предупреждала мама, и которых советовал папа».

– Все хорошее, что было между нами, забыл, – грустно-задумчиво продолжала Маша, – Та женщина для него была, как игрушка для избалованного ребенка. Теперь я понимаю, что и как у них происходило. Ему нравилось быть для нее «настоящим матерым мужчиной», а дома ему выгоднее было оставаться слабым, больным, ни на что не способным, чтобы с ним нянчились.

– Калиф на час.

– Мишу устраивали эти роли, эта раздвоенность. Он знал, что для меня семья – главное в жизни, и считал, что я приму его любым. Его бесило, если я поднимала голову, возражала. А я хотела видеть в нем самостоятельного семьянина, любящего, заботливого мужа, отца. Не получилось. Видно, он таким родился, чтобы хитрые женщины вили из него веревки, а он при этом чувствовал себя счастливым и уверенным. Все его существование было направлено на собственное «я». Женщины – объект его желаний и потребностей. Они должны его любить или заботиться о нем, а он только влюбляться и использовать их. Или они его... Он же как «черная межгалактическая дыра», только поглощать способен. Неплохо в жизни устроился.

– Любовь тоже достаточно эгоистичное чувство, – заметила я.

– Любовь проявляет человека, но не изменяет.

– И женщины в семьях ведут себя по-разному. В моей лаборатории работали два доцента примерно одного уровня умственных возможностей. Так вот жена одного все делала, чтобы ее муж защитил докторскую, а у второго – думала только о себе, о своей по ее меркам счастливой жизни. Все домашние дела были на нем. Жизнь изобилует пороками. Это данность. И если мы впускаем в свою жизнь зло, то это наш выбор.

– Не всегда. Ты забыла о насилии и беззащитности. Злым проще жить? – спросила Мария.

– Не знаю. Но есть Бог. И каждый или к Нему идет, или от Него.

– Здесь не поспоришь. Если бы я изменяла мужу и не заботилась о семье, мы были бы на равных и его поведение, наверное, было бы для меня не очень обидным. И меня, может быть, устраивало бы такое положение дел, так называемое сосуществование. Хотя вряд ли… Неприемлемый для меня вариант.

Меня обижало, когда Миша мой труд в доме выставлял перед друзьями, как свои заслуги и давал понять, и даже подталкивал к тому, чтобы я еще и хвалила его. Я позже делала ему замечания, а он только отшучивался. В тот момент он казался мне ребенком с душой только начинающей пробуждаться. А он так и остался им...

– Это уж точно. За что ты его любила? Крикливый, придирчивый, сварливый как старая бабка. Позволь мне употребить это сравнение.

– Сначала он таким не был.

– Ты сама ничего от него не требовала, он не мог применить к тебе свои таланты обхождения, – осуждающе заметила я. – Надо было трясти его как грушу.

– Бесполезно. После женитьбы он не хотел для меня и пальцем шевельнуть. Я же жена и обязана быть заботливой и нежной.

– Жена – из разряда обслуживающего персонала? А он не обязан?

– Миша помнил только о своих правах. Он не видел во мне то, что видели другие. Ему нужен был чужой аркан, а еще поводок и намордник, чтобы бежать следом за кем-то, пуская слюни, угорая от восторга. Он не был забытовлен и мог позволить себе многое. А я рохля. Понимаешь, он распоряжался моей жизнью, хотя не в состоянии был выстроить свою. Такой вот парадокс. А может претендентки сами его «отшивали», предварительно выпотрошив? Ему попадались умные и самостоятельные женщины, которые не желали нянчиться с ним, как с ребенком и терпеть его своенравную мамочку. Вот он и держался за меня… Разве в молодые годы такое могло прийти мне в голову? Ох уж эта моя всепобеждающая вера в добро!

Представляешь, крушение семьи в полном разгаре, а ему хотя бы что! Пыталась образумить его или хотя бы просто спокойно поговорить, допустим, о методах воспитания ребенка, о новинках в музыке и литературе, вовлечь во что-то... Так он в стремлении придать себе значительность, утверждал, якобы не выносит пустых, разговоров – той, на мой взгляд, «неритуальной игровой составляющей жизни», которая спасает нас от тоски, украшает будни, которая, в конце концов, объединяет людей. Но не тут то было... И это при том, что ссоры в его семье не прекращались! На это его хватало. И времени не жалел. Волнуясь за здоровье и будущее сына, я останавливала мужа.

До его измен я все терпела и единственной причиной наших ссор была его мама. Разговоры о ее вторжениях в нашу жизнь, как правило, заканчивались неудовлетворенностью с обеих сторон и только разжигали во мне тоску, усиливали чувство незащищенности и одиночества. Душа мужа по-прежнему оставалась для меня недосягаемой. Я не понимала, ругаясь, он тешит в себе беса дурного характера, или, будто бы справедливости ради, играет в ревнителя странных устоев своей семьи?

Не погрешу против истины, если скажу, что я рано поняла, что умею жить и работать на пределе своих сил и возможностей. А муж таким был только в увлечениях. Я не смогла победить эту семью. Мое мнение, что на мне в основном должно лежать этическое благополучие семьи, а на нем – экономическое, оказалось идеалистическим. Начав вольную жизнь, Миша утратил свои добрые начала, которые первое время еще сохранялись и проявлялись. Видно в нем и раньше было то, что теперь окончательно перевесило честь и совесть. Он сделался жадным, если дело касалось семьи. Также верно и то, что жадность его не удручала. Он стал считать ее нормой жизни. Оно и понятно: ему надо было экономить на нас для себя и своих развлечений, для удовлетворения необузданных фантазий. Потом, когда я вышла из декрета, мы вообще стали жить только на мою зарплату. Мое негодование не знало границ. Я чувствовала себя загнанной в угол.