Вкус жизни

«Подобной бестактности, такого гнусного посягательства на Ленины чувства не позволяли себе даже самые наглые ребята из ее лаборатории. Это было самое гадкое из когда-либо ею услышанного в свой адрес, – молча кипела я, готовая взорваться и наговорить грубостей никчемному обожателю. – Нет, что ни говори, а замужняя женщина в большей степени защищена от нападок мужского внимания, и как к специалисту к ней меньше придираются, чем к свободной», – решила я.

Душевное равновесие Лены было окончательно поколеблено. Ее глаза загорелись возмущением и дикой злобой. Она рванулась на Ивана с кулаками. Уж на этот раз она не останется в долгу! Но Николай Иванович удержал ее, и больно сжал локоть Ивана.

– Ну и сказанул, как в воду плюнул, – отреагировал он удивленно. – Не ожидал.

Лена даже не представляла, что может быть настолько благодарной за маленькую поддержку этому, в общем-то, малознакомому человеку. И она смирилась, только жестким взглядом осадила грубияна.

– Вы меня на голос не берите, – насмешливо фыркнул Иван, продолжая жадными глазами исподтишка любоваться смущением и злостью Лены.

«Да он сексуально озабоченный», – поставила я неопровержимый диагноз.

Намеки Ивана были слишком грубыми и обидными, чтобы безропотно сносить их. Даже у Николая Ивановича был растерянный, недоумевающий вид. Но Лена и на этот раз выдержала «осаду», сделала вид, что остыла, пропустила издевку мимо ушей и только подумала: «Он оказался гораздо более опасным противником, чем я ожидала. Странно, при свидетелях ведет себя более нагло, чем один на один при встрече в коридоре. Что за этим кроется? Показное? На публику работает. Пожалуй, при случае стоит отбрить его, чтобы неповадно было цепляться». А вслух сказала:

– Странным образом клеишься. Честный. Не желаешь хранить под спудом свое хамство. Вживую его предъявляешь. У тебя извращенная страсть к грязи? Прекрати, «Карузо». Не ту песню поешь. Не от большого ума желание быть оригинальным доводит тебя до пошлости. Мнишь себя «ярким представителем темных сил»? Ожидаешь одобрения? Глупо. Надо заранее тщательно взвешивать шансы на успех, а не бросаться в омут с головой. Бредешь по жизни вслепую, на ощупь. Тебе совершенно неважно, что я о тебе подумаю? Что скажешь в свое оправдание? И к чему приведет тебя шутовское отношение к жизни? Герой-любовник!

«Не узнаю Лену. Как озлобилась… – ужаснулась я. – Мне проще. Муж, как охранная грамота».

– Чего пристал? Если перебрал малость, так пора завязывать. Или не умеешь радоваться жизни без горячительного? Крыть нечем? – хмуро намекнула Лена на «маленькое» пристрастие Ивана. – По мне: чем рядом плохой мужчина – лучше никакого. Зачем попусту мозолить глаза, отнимать время у себя и у другого? При виде таких экземпляров, как ты, меня в дрожь бросает уже от одной только мысли о замужестве.

От Николая Ивановича не скрылся усиленный интерес Ивана к Лене. Он даже смутился, настолько был уверен в правильности своей догадки. Постоянные настойчивые выпады Ивана в адрес Елены, его воззрения, разожгли любопытство и побудили Николая Ивановича продолжить разговор на эту тему.

– Немаловажное обстоятельство, Леночка: мало достойных мужчин, – подтвердил он ее мысль.

Лена искренне улыбнулась поддержке.

– Точно, мало. Казалось бы – какое время! – и вдруг такие «Ромео»… Все сто́ящие мужчины накрепко женаты.

– Отбриваешь всех мужиков. В этом я тоже вижу твою ущербность, но ордена за храбрость не получишь, – замогильным голосом сказал Иван, исподтишка посматривая на Лену. Его глаза алчно посверкивали из-под полуприкрытых век. – Ишь, цаца недоступная. Мужчины ей не такие! Боишься тонуть, заблуждаться, теряться. Тебе бы только, чтобы всё гладко, чтобы всё в ажуре. А кто нас, не великих, приветит?.. Ну, да. Я, конечно не Петр…

Иван побагровел. На висках налились вены. Он пытался сообразить, какому бы еще унижению подвергнуть строптивую девицу. Но обида уже захлестнула. Под презрительным взглядом Лены он чувствовал себя уязвленным. Конечно, ни квартиры, ни машины… видавший виды пиджак… Все равно он давно нацеливался на нее, хотя и понимал, что не у него одного возникает такое желание.

Лена стояла бледная. Глаза ее расширились, губы задрожали. Николай Иванович что-то тихо говорил ей. Я не могла расслышать. Потом он еще сильнее сжал локоть Ивана. Тот наконец понял намек и отступил на пару шагов в сторону.

А Лена словно забыла о существовании Ивана и, как бы оправдываясь перед Николаем Ивановичем, заговорила откровенно, с болью.

– Петр… Я не сильна во взаимоотношениях с мужчинами, но хороший урок общения получила еще в первый месяц работы. Судьба словно издевалась надо мной. Вроде не дура, а вот, поди ж ты, вляпалась. Тогда я дружила с компанией незамужних девчонок. К нам часто в перерыв присоединялся Петр. Он всегда был внимателен, предупредителен, расшаркивался приятными словами перед каждой из нас, никого не выделяя. Меня это устраивало, и я не прочь была поболтать с ним в свободную минуту. Он был достаточно эрудированным. Я не почувствовала опасной неуютности этого человека.

Одно меня в нем злило: вечно попрошайничал. То этот ему прибор дай на время, то другой. А начинал с того, что пел дифирамбы. Но я, выслушивая комплименты, не имею привычки млеть и расплываться от удовольствия в улыбке, поэтому сразу говорила: «Зачем пришел, какой прибор нужен?» А он возмущался и мгновенно обретал вид обиженной невинности, мол, зачем так грубо гасишь добрые чувства. А я ему: «Ты меня первый оскорбляешь. Сделаешь комплимент и тут же просишь что-нибудь, точно покупаешь меня за красивые слова. А просто так не можешь расщедриться? Неужели я не заслуживаю? Кумекать надо, а не шаблонами жить». Убивала я его своей прямолинейностью.

Случалось, в плохом настроении я и сама искала в перерыв с кем бы «покурить», то есть поболтать. И он всегда был «за». У него своих сигарет никогда не было, и я, желая развеяться, угощала собеседника заранее предусмотрительно купленным «ядовитым зельем».

«Чего это она с Николаем Ивановичем откровенничает? Давит на жалость?» – удивилась я.

– Вот как-то идем мы в его лабораторию, а тут шеф меня останавливает. Я сигарету из своей ладони в ладонь Петру переложила, и стою, беседую с начальником. Заметила, конечно, как он стрельнул в нашу сторону глазами, засекая передачу чего-то из рук в руки, но значения этому факту не придала.

После разговора зашла к заму за отчетом, выхожу, а шеф уже стоит у дверей Петра. Никак себя не проявил, не подал вида, что заметил меня, вроде бы график работы внимательно изучает. Я без задней мысли мимо него юркнула в лабораторию к Петру. Посидели, пожаловались друг другу на жизнь, и я побежала к себе. Смотрю, а шеф как стоял у двери, так и стоит, только теперь разговаривает с дипломником. Я удивилась: с чего это он околачивается возле чужой лаборатории? А он, похоже, еще больше. Как потом выяснилось, посчитал, что слишком быстро я вышла от мужчины. И по лицу моему ничего не смог прочесть. Оно было спокойным, даже безразличным.

А на другой день знакомый лаборант отвел меня в сторонку и говорит: «Я очень уважаю вас, но в кругу мужчин Петр хвалится связью с вами. Вот и вчера сказал вашему шефу, что «моя ко мне придет, не мешайте». А я знаю, что вы с ним только беседуете. И кофе с коньяком не ходите к нему пить в общежитие, как другие девчонки».

Я чуть не застонала от досады. Мне и в голову не приходило, чем могут закончиться минуты невинного общения. Меня затрясло. Когда, в какую злую минуту пришла ему в голову мысль обгадить меня, запятнать бесчестьем? За что? Как мне вернуть утраченную репутацию и усмирить задетую гордость? До глубины души обидели меня слова лжи. «Ну, – думаю, – покажу гаду, как плести против меня интриги! Он никогда не предполагал, что одураченные им люди точно так же могут поступить и с ним?.. Пользуется тем, что порядочных людей больше. Понимает, что не смогу, как он…», – кипела я и тут же бессильно сникала.

И вдруг страшно явственно представила себе все увеличивающиеся, волнами расходящиеся по цеху сплетни. И так потемнело в глазах, будто надо мной обрушилось небо… Вы же знаете, как это обычно бывает: при каждом пересказе слух постепенно обрастает все новыми дикими лживо-фантастическими подробностями. Еще Геббельс утверждал что-то вроде того: «Для того чтобы быть убедительной, ложь должна быть чудовищной».