Вкус жизни

Вот откуда в этой маленькой, сильной, мужественной женщине нежность, слова любви, утешения и уважение к огромности Лениного горя.

И сомнения вдруг взорвались единственным решением, и настала для Лены минута радостной муки волнующе-тревожного созерцания маленького беззащитного человечка. И сердце ее захлестнула неслыханная волна нежности к этому брошенному ребенку, как чувство во искупление всех возможно ранее совершенных ею ошибок, как символ возрождения собственной жизни, надежды и любви. Потекли слезы, задрожали плечи. И тогда до боли впились в подлокотники кресла ее побелевшие пальцы, и доктор, успокаивая, накрыла своей ладонью ее онемевшую руку.

…Она прижала к себе малыша, вдохнула его запах – запах жизни… Маленькое существо ткнулось личиком в ее щеку… и она задохнулась ливнем эмоций… и все поплыло перед глазами. «Во мне возродилась мать? Я прежняя? Я содрогаюсь от боли или уже от счастья?..»

В осознании пережитого момента встречи с малышом радость прилила к ее сердцу, растопила в нем лед, охватила теплом и одарила счастьем. Вновь затеплилась надежда. И слова любимого Лермонтова вспомнились: «И верится, и плачется, и так легко-легко».

И Люся снова была рядом. Она понимала, как важно для Лены ее опосредованное участие в сегодняшнем ее чувстве. Потом они шли крестить Андрейку, и сознание Лены плыло в какой-то совсем иной реальности. И церковь, казалось, на миг заслонила собой все небо… Подумалось: «Благословенна в детях…»

Умный, выверенный до миллиметра ее мир на какое-то время рухнул, но она сумела покончить с собой временно слабой и снова стать прежней. Хотя невозможно после пережитого остаться прежней. Но все вдруг снова стало ей подвластно. Она переродилась, сделалась одновременно мягче и в чем-то тверже. День ото дня оживала и крепла ее вера в себя. Она готова была к новому тихому подвигу, как выражалась Людмила. Она будто заново начала жить и любить, и это чувство неким волшебным образом сделало ее самой собой – человеком, способным действовать. Ей предстояло прожить еще одну жизнь. И она нашла в себе силы еще раз пройти тот же путь. Свет любви освещал ее жизнь и жизнь ребенка… И вновь она просыпалась с ощущение праздника и слышала: «Мама, мамочка». Теперь уже от Андрюшеньки.

Она вырастила прекрасного сына. Чего это ей стоило? Не о том сейчас речь… А теперь вот и внучок Андрюшенька появился.

Как и прежде, она ведет себя спокойно, совершенно обычно, будто и не было в ее жизни страшного события – гибели первого сына, только скорбные глаза иногда выдают ее горе. А что в сердце? Разве кто сможет заглянуть в него? Когда глаза плачут – все видят, а когда стонет сердце – никто не знает. Оно и лучше… Она не похоронила сына. В ее памяти он всегда рядом – веселый, умный, красивый, как Андрей. Таким он останется для нее навсегда. И разговор у нее с ним идет постоянно, особенно в минуты усталости или грусти… Он же у нее самый главный, старший… И тогда она по-прежнему слышит его слова: «Мама, мамочка! Ты для меня самый дорогой на свете человек. Ты самая любимая!»

...Наверное, воспоминания длились всего лишь несколько минут. Андрей сидел рядам и все еще держал ее руку в своей. Но Лене казалось, что прошла целая вечность...

А гости шумели.

Ужин

В зал вошел Слава. Прислушался. Лиля делилась:

– … Племянник женился и с таким восторгом рассказывал, что теперь он «травоядный». А я ему: «В нашей жизни не так много радости. Зачем же намеренно в молодости лишать себя удовольствия съесть палочку прекрасного шашлыка или брызжущую ароматами отбивную? Тебе, когда будешь в моем возрасте, еще успеют надоесть овсяная каша и морковные котлеты. Мне вот теперь то одного нельзя, то другого… Лев Толстой только ближе к пятидесяти перешел «на подножный корм». А до этого жил на полную катушку…

– …Холестерин высокий? С чего бы это, ты же не полная?

– Полнота здесь ни при чем. Причина в нервных стрессах. Что за примерами далеко ходить? Когда я на праздник в хорошем настроении балую себя пирожными, сахар в крови у меня повышается на три десятых, не больше, но если употребление сладкого совпадает с ссорой в семье, то сахар сразу «взлетает» на три единицы и я берусь за лекарства.

Рита говорила:

– Я говорю врачу: вырезайте больше, чтобы ни одна больная клетка не осталась в теле. Не послушал. Болячку вырезал, а красные воспаленные ткани оставил. Я их потом месяца два разными мазями заживляла. Никак они не срастались.

– Как же, так он женщину и послушает! – дернулась Жанна.

– Позволю себе не согласиться с тобой. Специалист профана, конечно, не послушает! Наверняка его действия были мотивированными, – сказала Лера.

– Мы, физики, привыкли думать над каждой мелочью, а врачи учатся на зубрежке и мыслить отучаются.

– Так то же плохие врачи.

– …И эти годы хотелось бы прожить, не навешивая на близких своих болячек.

– Реклама требует использовать при малейшей боли сильнейшие лекарства, а того не понимают, что начинать надо со слабых и с малых доз. После сильных уже ничего не поможет, и тогда только одна дорога – на кладбище.

– Ах, какие мы теперь всезнайки!

– …Сейчас многие питаются и лечатся по телевизору…

И Слава подумал с еле приметной в уголках губ мягкой улыбкой: «Девочки скатились к беседам далеко не молодых людей. Замечаю явный энергичный сдвиг, даже «перекос» разговоров в медицинскую сторону. Болезни – основной «крен» многих немолодых женщин. Как же иначе? Наши женщины-пенсионерки, как только выпадет свободная минутка, не могут, чтобы не покритиковать или не посоветовать, не облагодетельствовать и тем скрасить свое скромное существование. Им есть чем поделиться. Они обрушивают лавину познаний и красноречия на первых же попавшихся знакомых и не очень знакомых, вовлекая их исподволь или намеренно, настаивая на полноценной беседе. И тут уж их не остановить. Пожалуй, эти разговоры лучше, чем во всеуслышание бодаться с властью, нести яркий и вдохновенный бред о будущем нашей страны, спорить о демократии, о недостатках нового общества и вопить о правах человека. Они, милые мои, по доброте своей неисправимые интернационалистки, хотя, конечно, уже разобрались в современной ситуации. Умные ведь… Все больше по инерции мыслят советскими категориями… Всласть наговорились. На год им впечатлений хватит.

Услышала бы сейчас мои мысли Кирочка! Ох и досталось бы мне от нее на орехи и на семечки! И мужской максимализм мне навесила бы, и домострой, и отсталость взглядов, и неуважение к личности… ой, ёй-ёй!..» Слава улыбается сам себе, своим мыслям и с обожанием поглядывает на жену, «командующую парадом». Она, как всегда, мягка, внимательна, неназойлива».

– Девчонки, я наблюдаю победу пессимистической корреляции сознания? Не пора ли нам пора… обратиться «к радостям желудка».

– Наконец-то здравая мысль возобладала! – радостно поддержала его Жанна.

– Сиди не сиди, а начинать торжество надо. Всё на кухне так прекрасно, что я не в силах остановиться на чем-нибудь одном. Ну просто глаза разбегаются. Хоть антологию из рецептов девочек нашего курса создавай. Вижу, каждая из вас принесла с собой свое самое любимое блюдо. И все же я, как вечно голодный мужчина, сразу сфокусировался на отбивных. Галка, сознавайся – твоя работа? Они же всегда были твоим фирменным блюдом. Что бы там ни говорили некоторые – те, которые завидовали! – твое кулинарное искусство по части мясных продуктов выше всех похвал. Я не ущемляю талантов присутствующих, просто до сладкого, например, мне дела нет и мимо морепродуктов я пройду спокойно. Слюнки не потекут. Но попробовать и воздать должное каждому блюду я не премину. С вчерашнего дня ничего не ел, аппетит нагонял. (Не забылась и эта старая студенческая шутка.) Что? Подействовала реклама? Как саранча, на отбивные налетите?

И я внес свой скромный посильный вклад в число самостоятельно приготовленных деликатесов. Смотрите, какого вина приберег, специально зарезервировал для этого случая. Еще доперестроечное. Сам делал из ягод своего сада. Душу вкладывал. Могу поспорить с самым записным гурманом – прекрасное вино!– озаряя всех присутствующих открытой, чуть смущенной улыбкой, сказал Слава. – Тряхнем стариной! «Огуляем для сугреву крови» и повышения процентного содержания оптимизма в мыслях? Не станем мелочиться! «Уже снежинки на висках не тают… но еще отважен крыльев взмах!» Взбрызнем, освежим нашу дружбу, накрепко сцементированную застольями юности. И понеслась душа в рай!..