Сороковник. Книга 3

Я поспешно отлипаю от рельефного торса. Придерживая на вытянутых руках, Кайс скептически оглядывает меня с головы до ног. Как же мне надоели эти оценивающие взгляды, всяк, кому не лень, норовит меня просканировать и высказать своё мнение! Вот и этот туда же… Ореховые серьёзные глаза изучают, прощупывают, как какого-то куклёнка. Он бесцеремонно разворачивает меня за плечи спиной к себе, уклонятся от моего пинка — потому что в возмущении я пытаюсь лягаться. Я перехватываю насмешливый взгляд Тарика. Оказывается, и этот ещё здесь! А я-то думала — он вышел вместе с тюремщиками и дверь за собой прихлопнул! Что он тут делает? Ведь если я правильно поняла — маг распорядился отнести девочку в гарем, а мужчинам туда вход заказан, вот и стражи о том же блеяли. Ну, ладно, может, этот Тарик — наглый такой, или ему многое дозволено, но этот-то, Кайс, он здесь постоянно обитает… Евнух, что ли?

Дёрнув плечом, делаю попытку высвободиться. Меня снова поворачивают.

Кайс щёлкает пальцами, и как из-под земли рядышком с нами вырастают две девушки, тоже в одних шароварах и в ошейниках. Униформа у них такая, я уже поняла. Ткнув пальцем в меня, их босс коротко приказывает:

— В бани. Вымыть.

У меня, наконец, прорезается голос.

— А не пошли бы вы сами в баню! — не выдерживаю. — Я что сюда — мыться пришла?

Девушки отшатываются. Кайс смотрит на меня оценивающе. Но нормально смотрит, без злости, и к плётке, что за кушак заткнута, не тянется.

— Сама не пойдёшь — понесу, — коротко говорит.

Я демонстративно скрещиваю руки на груди. И в следующий момент уже разоряюсь у него на плече:

— Пусти сейчас же! Арап несчастный! Пусти, кому говорю!

Не обращая внимания на мои вопли и попытки достучаться кулаками до его совести, он проносит меня через весь двор, затаскивает в какое-то затемнённое помещение… Ёлы-палы, я снова ничего не вижу, на сей раз — попав с освещённой улицы в полумрак. Меня ставят на ноги.

— Женщина, — говорит Кайс хладнокровно, — будь поумнее, изобрази хотя бы видимость покорности. Ты своими криками весь гадюшник перебудишь, мне его полдня придётся успокаивать. Знаешь, чем это тебе грозит?

— И чем же? — спрашиваю сердито.

— Или придушат ночью, или отравят. Решат, что ты новая забава и их потеснишь. Тебе это нужно?

Мой пыл заметно охладевает.

— А что это ты обо мне так заботишься? — спрашиваю недоверчиво.

— Забочусь-то я о себе. Я тут за всех в ответе. Будешь делать всё, что скажу — останешься жива, поэтому слушай меня.

Я упираю руки в боки, как та рассерженная хохлушка, которой уже всё равно, над какой бровью у её мужа тюбетейка.

— Нет, это ты послушай, — отчётливо говорю. — Я вам не кукла здешняя, которой можно вертеть во все стороны. Я — Обережница. Понял? И командовать собой не позволю. И если не хочешь, чтобы тебя, как Али, под ручки отсюда вывели — не трожь меня. Понял?

Отчего это я такая смелая? Оттого, что вдруг ко мне приходит понимание: громила он или нет — а я смогу сделать с ним то же самое, что с не слишком высоким и не слишком добрым палачом. Смогу. Хоть сейчас.

Кайс возвышается надо мной как гора. Но по-прежнему ни один мускул не дрогнет на суровом лице. Он изучает меня, я — его.

Наголо бритый череп. Красивый, между прочим, у мужчин редко встречается голова такой совершенной формы. Плотно прижатые уши, приплюснутый нос слегка повреждён в переносице… Литые грудные мышцы, причудливая вязь серебристой татуировки во весь могучий бицепс, бычья шея… Откуда ж он такой? Да неужто действительно евнух? Может — в плен попал и его… это самое… и приставили сюда. А что, при нём не надо целый штат разводить, одного такого гиганта хватит для охраны местного курятника.

С двух сторон ко мне робко приближаются давешние служаночки.

— Раздевайся, — командует Кайс. — Что бы там дальше с тобой ни случилось — помыться никогда не помешает. Париться тебе нельзя, рана может открыться, обойдёмся малым. И руку перевяжем. Да меня можешь не стесняться, я тут на вас таких насмотрелся.

Но отходит и не спеша укладывается на кушетку неподалёку у стены. Заложив руки за голову, с преувеличенным вниманием изучает потолок, а девушки робко влекут меня к небольшому бассейну. И от одного вида чистейшей голубоватой воды, такой прозрачной, такой даже с виду и освежающей, и в меру тёплой всё тело начинает чесаться и свербеть. Может, хотя бы умыться? За время "отсидки" я уже притерпелась, но, знаете ли, несколько часов, предшествующих тюрьме, по пыльной дороге, поперёк лошади, головой вниз, на пропахшем потнике какой-никакой, а след на мне оставили.

— Так что там с Али? — вроде как лениво спрашивает из своего угла мой очередной тюремщик. И я прикидываю, как бы ему ответить достаточно туманно и в то же время внушительно. Какая, в сущности, разница между теми, что меня сюда привели, и этим? Только в действующих декорациях. Хозяин у них один, задачи такие же: караулить меня. Только этот не запугивать будет, как предыдущие, а начнёт работать на контрасте. Отмокание в бассейне, ароматерапия — вон курильницы во всех углах понатыканы — потом какой-нибудь массаж с эротическим уклоном и благовонными маслами… Да уж, этот сможет с уклоном, хоть и евнух. Потом напялят на меня крошечные лоскутики, именуемые местным женской повседневной одеждой, накормят-напоят, напичкают сладостями, напоют в уши… Короче, обработают. Ишь, как сразу начал: если, мол, хочешь жива остаться…

А я как представлю, что нужно перед этим мужиком раздеться — мороз по коже. Я пока ещё и в джинсах, и в футболке, но такое ощущение, что спина уже голая. И незащищенная абсолютно.

Решительным движением отодвигаю девушек от себя в стороны.

— Умыться, — говорю коротко, невольно подражая приказному тону Тарика. — Лицо, руки, ноги. Достаточно. Кто будет приставать — пожалеет.

Рабыни растеряно оглядываются на босса, — тот, должно быть, кивает, мне-то не видно — и, опустив глаза, ведут меня к фонтанчику в стене. Воспользовавшись краткой паузой, когда они, опустившись на колени, неумело, но старательно расшнуровывают мне кроссовки, осматриваюсь. Баня не так уж велика, как можно на картинах, изображающих всяческие султанские гаремы — нет здесь необъятных просторов вширь и ввысь, колонн, громадных водоёмов и крутобоких фонтанных чаш. Фонтанчик только один, у которого я сейчас стою, и больше похож на бахчисарайский: плоская мраморная плита, — с резным цветочным узором, вделанная в стену, с каскадом чаш-раковин, расположенных по диагонали одна над другой. Вода из небольшого крана не спеша заполняет верхнюю раковину, из неё с приятным журчанием перетекает в нижние боковушки, оттуда — в очередную центральную и снова в боковые, и скапливается в небольшом углублении, обложенном крупной цветной галькой. Само помещение невелико, не больше моей квартирки, с маленьким бассейнчиком, как я уже упоминала, с низкими кушетками вдоль одной стены и полками с различными кувшинами, ёмкостями, флаконами, баночками, щётками и губками — с другой. В торцевой части несколько ступенек ведут на возвышение — видимо, там что-то вроде парилки, в стенах проделаны небольшие прорези — не иначе как для подачи пара. А неподалёку от нас, кстати, действительно нечто, напоминающее массажный стол, но забираться на него я не испытываю ни малейшего желания.

Полумрак здесь из-за полного отсутствия окон, свет проникает только через купольный потолок, да и то ослабленный, рассеянный. Странно, камень — а просвечивается. Хотя — я же в жилище мага, в конце концов.

Девочки, наконец, освобождают меня от обуви, и я ступаю на тёплый мраморный пол, и вспоминаю, что в восточных банях есть ещё и подвальный этаж, в которых и греют воду, и пар оттуда подают, поэтому при всём желании застудиться здесь невозможно.

А вот ноги пусть моют, думаю сердито, пытаясь заглушить неловкость. Сижу на низенькой табуретке, в то время как душистой мыльной смесью мне растирают ступни. Лишний раз мочить раненую руку не следует. А за время, проведённое в камере, я заслужила хоть чуточку расслабухи.