Марсианская роза

– Не сомневаюсь, что вы будете одним из многих, но вы тоже окажетесь в изгоях, дружище. Поверьте, легче перенести презрение одного человека, чем остракизм человечества. Думаю, что мы оба окажемся в одинаковых условиях.

Деммер грустно вздохнул.

– Друзья мои, – сказал он. – Перед нами стоит любопытная задача. Наш коллектив вполне может эту задачу разрешить. Только почему вы решили, что возвращение – обязательное условие для нашего полета? Я тут прикинул, после изменения пространственных условий нам, возможно, придется пересчитывать точки тахиарда. Совсем не факт, что у нас для этого окажется достаточно времени.

Странное дело, они обсуждали вероятность своей гибели с хладнокровием и спокойствием, которое вообще-то не свойственно человеку. Физика можно было понять – для него все происходящее было в первую очередь большой и сложной логической задачей, в которой вопросы сохранения являлись вспомогательными и необязательными условиями решения этой задачи.

Труднее было понять спокойствие остальных.

Возраст брал свое, что ли? Или просто срабатывала подспудно живущая в каждом человеке вера в его индивидуальное бессмертие.

Напрасно многие люди представляют себе черную дыру чем-то невидимым и оттого смертельно опасным. Да, черная дыра всегда смертельно опасна для существ, родившихся по эту сторону горизонта событий и никогда не видевших сингулярность изнутри. Трудно даже сказать, возможна ли такая вероятность в принципе. С появлением квантовой механики и искривленного пространства Лобачевского некоторые процессы, происходящие во Вселенной, легче рассчитать на кончике пера, чем представить, даже если обладаешь самой буйной фантазией. Все это так. Но кто сказал, что черная дыра невидима?

Каждая звезда посылает хоть немного света в окрестности фотонной сферы черной дыры. Этот свет кружит вокруг черной дыры, постепенно его траектория раскручивается спиралью навстречу космическому кораблю. Поэтому на больших расстояниях черная дыра выглядит маленьким пятнышком света, которое окружено наложенными друг на друга изображениями многочисленных звезд.

Вблизи это сияющий по краям угольно-черный объект, окруженный бесчисленными и многократно искаженными звездами и галактиками.

– Красиво, – сказал Деммер. – Очень жалко, что мы своими руками уничтожим эту красоту. Технология действительно проста. Но как быть с разумом? Имеем ли мы право на задуманное?

– Спроси это у тех, кто погиб, – посоветовал Армстронг. – Спроси у ориан и скуттеров, хотелось ли им умирать? Да не надо ходить далеко, Франц, спроси у ихтиоров и паукан, хочется ли им умереть из-за строительного рвения более развитой цивилизации? Наконец, представь, что опасность угрожает Земле и тебе предстоит сделать выбор в пользу Земли или неведомых тебе, но, несомненно, крайне разумных и деловитых строителей. Для них мы нечто вроде муравейника, с которым можно не церемониться при прокладке дороги. Но согласимся ли мы сами с ролью муравьев?

Физик задумчиво и невидяще смотрел сквозь него.

– И все-таки, – пробормотал он. – Хочу и не могу представить себе эту цивилизацию. Существа, живущие в условиях постоянного жесткого излучения, в условиях, отличных от всех условий, которые на сегодняшний день известны нам. На что они похожи? Как мыслят? Чего хотят? Какие задачи, черт побери, они ставят перед собою?

Спейсрейдер «Хонкай» маневрировал на безопасном расстоянии от черной дыры, которая еще недавно была малоизученной и неприметной звездой М-3241, а теперь представляла собой форпост неведомой цивилизации.

Деммер был хорошим физиком, может быть, даже гениальным – точки тахиарда действительно менялись с изменением геометрии пространства в районе.

– Значит, умрем красиво, – сказал Ольжецкий. – Знали ведь на что шли!

– Остается еще один вариант, – вслух подумал Дымов. – Вернуться назад и отдать решение проблемы на откуп Совету.

– Этот вопрос мы уже обсуждали, капитан, – мягко сказал Ольжецкий. – Стоит ли возвращаться к однажды пройденному? Или вы нашли новые возражения? Нас здесь четверо. Поставим вопрос на голосование?

– Знаешь, Даниил, – устало сказал Дымов. – Мне почему-то не кажется, что мы похожи на героев. Скорее, мы похожи на хладнокровных убийц, которые вдруг обнаружили, что им придется умереть вместе со своими жертвами. Все это философия, но где гарантия, что в наших рассуждениях нет ошибки?

– Естественные сомнения, – невозмутимо отозвался слушавший разговор Армстронг. – Теперь вы должны решить для себя вот что: если мы и все остальные цивилизации, погибшие или пока еще функционирующие, всего лишь муравейники при дороге, то как нам доказать этим равнодушным существам, что мы, как и они, имеем право на существование? Как доказать, что мы тоже разумны и не менее их любим жизнь?

– И вы считаете, что сделать это можно именно так, как это задумали мы? – капитан Дымов сидел спиной к обзорному экрану, и было видно, как вспыхивают многочисленные звезды вокруг правильного кружочка тьмы, обрамленного легким голубоватым свечением, как крошечными запятыми и дисками высвечиваются галактики, чьи отображения оказались захвачены фотонной сферой черной дыры. – Вы считаете, что объединенные миры не способны найти способ дать им знать о себе?

– Капитан, – устало сказал Нейл Армстронг. – Не лукавьте. Нас здесь четверо, и мы прожили долгие годы, чтобы не отворачиваться, наконец, от правды и честно смотреть ей в глаза. Зачем нам лукавить?

Мы заставим звезду вспыхнуть вновь, и это будет означать гибель черной дыры и всех ее обитателей. Мы идем на это преступление ради известных нам форм жизни. И я думаю, что это правильно, потому что это единственный способ обратить на себя внимание более сильных и могущественных. Погасшие звезды не возгораются заново случайно, для этого должны быть веские причины, которые может заявить только другой разум, который не менее сильно хочет жить. Помните, я говорил о флажках?

Деммер предлагал начать решать проблему с Аристемы. Не думаю, чтобы это было правильным. Новообразования, которые ведут к образованию на месте солнца черной дыры, должны исчезнуть, если они поймут нас правильно. Они должны показать, что поняли нас и признают за нами право на существование. А потом они начнут поиск… Мне бы очень хотелось дожить до того дня, когда мы наконец не только поймем друг друга, но и найдем общие точки, которые станут свидетельствовать о возможности сотрудничества.

А насчет молодых… Мы не лишаем их права на решения, более того, окончательное решение все равно останется именно за ними. Но я смотрел, как этот молодой парень… Да, да, Андрей Брызгин… Он очень переживал за случайную смерть своего товарища и винил в ней только себя самого. И я подумал, что молодым будет очень трудно жить с таким грузом ответственности. Это ведь очень тяжело знать, что ты убил чужой мир, даже если у тебя не было другого выхода. И я подумал, что старикам это сделать легче, по крайней мере нашей совести этот груз нести меньше других.

А Брызгину я оставил письмо. Я все объяснил ему, на тот случай, если мы не вернемся. Он неглупый парень и хороший специалист, он поймет. И проверит оставленные нами флажки. В конце концов, следующий шаг придется делать именно им.

– И был еще второй довод, – сказал Ольжецкий, лучась молодым взглядом. – Нейл сразу все понял, собственно, это и было единственное решение проблемы, оно лежало на поверхности. Старикам вроде нас легче умирать. Особенно если мы поверили в необходимость столь жесткого подхода к проблеме.

– И все-таки нас помянут недобрым словом, – сказал Дымов. – Никогда бы не подумал, что придется творить зло, чтобы восстановить статус-кво добра.

– Обычное явление, капитан, – сказал Армстронг. – Добро чаще всего приходится творить из зла, иных материалов в нашем мире всегда не хватает. Что, ставим вопрос на голосование?

– Оставьте, – поморщился капитан Дымов. – Кто-то совсем недавно говорил мне, что ничто так не мешает работе, как излюбленные демагогами митинги. Скажите Деммеру, пусть он еще раз просчитает точку тахиарда. Уж если нам суждено воссоздать здесь Ад, то нет ли все-таки способа из него вырваться?