«Самокатчик»

«Ура! – думают те, кто ещё на земле. – Скоро и мы полетим»!

Меж тем на взлётной полосе слышен рёв двигателей разгоняющегося для взлёта второго «полтинника».

Быстрее заколотились сердца «дембелей». Смотрят они во все глаза, пытаясь разглядеть мельчайшие детали предстоящего им полёта. Но самолёт почему-то уже слабо видно… Проклятый туман вновь окутывает небо, лес, взлётную полосу, ангары и здания…

Через полчаса пересыльный опять полностью погружается в сырую, водяную пыль. Все разговоры и шум постепенно стихают. Не находя слов для того, чтобы выразить возмущение, увольняемые, понимая, что рейсы на сегодня закончены, возвращаются на места в палатках. Иногда эти места оказываются заняты. По этому поводу возникает грубая ругань. Кое-где вспыхивают нешуточные конфликты, драки. Всюду царит нервозность. Самых разгорячившихся разнимают их же друзья, земляки, редко офицеры. Их по всему пересыльному видно всё меньше.

Вечер подкрался незаметно. Белое молоко тумана вначале слабо, но потом всё сильнее и сильнее стало разбавляться темнотой надвигающейся ночи. В палатки дали свет.

Саньке с ребятами в невероятной суматохе, после крушения всех надежд на скорый полёт, всё же удалось занять свои «старые» места на нарах. Некоторое время поражённые и ошеломлённые таким поворотом событий пацаны сидели совершенно молча. Вот только что, в мыслях, они уже взлетали в самолёте. На тебе, сорвалось! Снова оказались на нарах… Бред!

После тяжёлых вздохов и многозначительных взглядов часа через полтора всё ж заговорили.

– Нас больше и больше, – озираясь по сторонам, заметил наблюдательный Серёга.

– Это точно, – подтвердил Вовка, посмотрев через всю палатку на противоположный дальний вход.

– Палатка человек на пятьдесят, а тут все восемьдесят натолкалось, – поддержал разговор Игорь, осматриваясь, будто пытаясь пересчитать всех, кто находился в хилом помещении.

– Все наши, – констатировал Славик.

– Нет. С того конца слышал разговоры о Минеральных Водах, – опроверг Ваня. – Кучкуются с теми, которые были у столовой.

– Уроды, – сквозь зубы выцедил Игорь.

– Да ладно, их там много уже, – покосившись в дальний угол палатки, спокойно сказал Вовка.

– Взгляды у них недобрые, – подметил Санька. – Ну, чего теперь…

Снова все замолчали, понимая, что всё сказанное было не просто так. Раз есть где-то рядом недобрые взгляды, значит, там могут, и наверняка будут, замышляться недобрые дела. А это плохо. Лишние проблемы. А зачем они? Домой надо ехать. Домой!

Ужинали поздно. Продукты, купленные на последние деньги, решено было разделить с расчётом, чтобы осталось что-то пожевать на утро. Так и сделали. Поели тушёнки с хлебом, запили лимонадом. Консервы, булочки и пара бутылок лимонада – на утро. Маловато, но всё-таки жить можно – не на голодняка!

Закурили купленные Ваней «гражданские» сигареты. По очереди стали кашлять.

Заговорили:

– Вот так дела!

– Прикурились к «Гуцульским», «Охотничьим» да «Северным»…

– Дожились, что от нормального табака кашлять стали!

– Ещё не до того тут доживёшься!

– Ванёк, аккуратней с сигаретами, чтобы до завтрашнего полудня хватило…

– Да завтра точно улетим…

– Сплюнь! – И дальше, и дальше, и дальше. Вели беседы ни о чём и о чём-то, курили, потом опять вели беседы.

Свет ещё горел, а ребят уже охватывала непонятная полудрёма. Может, потому что сегодня пережили трудный день, испытали стресс. Воочию увидели, как отрывается от земли и взлетает в небо самолёт. «Дембельский» самолёт!

Перед самым «отбоем», разделившись по трое, сходили в туалет. Сначала одни, после другие. Обошлось. И то хорошо. Почти все обратили внимание на всяких тёмных личностей, шнырявших по палаточному лагерю. Заключили, что ходить ночью небезопасно даже по трое. Впрочем, без чемоданов можно. Хотя есть риск лишиться значков и испортить парадку. Но куда денешься?

На том и закончился ещё один тяжелейший день пребывания Саньки Голикова и его товарищей на пересыльном пункте.

Может, последний день?

Глава 7

Прошло ещё четверо суток!

Военный аэродром Фалькенберг тонул и захлёбывался в белесых густых клубах дикого тумана.

Палаточный лагерь, в котором ждали своих рейсов уже тысячи «дембелей», всё больше и больше походил на тюрьму. Рассчитанный на одну тысячу триста человек, он принял около пяти с половиной тысяч, не выпустив за последние три дня ни одного. Все эти люди, казалось, брошенные на произвол судьбы, остановившиеся в шаге от исполнения мечты о доме, проявляли невероятную стойкость и волю, пытаясь просто выжить в нечеловеческих условиях. Но всему есть предел. И они постепенно… зверели.

Давно уже не функционировала и была закрыта столовая. То ли кончились продукты, то ли при всём желании не могла она накормить, пропустить через себя такую массу людей? Никто ничего не знал. Закрыта, и всё. На входной двери щеколда с навесным замком.

Однажды поздним утром автолавка, с которой на территории пересыльного торговали продуктами, сигаретами, сувенирами, была ограблена. Голодные «дембеля» просто внаглую растащили еду и сигареты. А когда продавец-прапорщик и водитель-сверхсрочник попытались им препятствовать, их просто-напросто избили. Только через полчаса, очухавшись и придя в себя, они еле-еле забрались в кабину голубенького ГАЗ-53, завели его и медленно поехали в сторону КПП.

Продуктами, которые были унесены и съедены, проблема, естественно, не решилась.

Голод и отсутствие сигарет превращали людей в жестокую, готовую на всё шайку. И как в любой шайке, верх стали брать самые хитрые, самые жестокие, самые сильные и организованные.

Последние две ночи в лагере на доверху переполненные людьми палатки происходили нападения. В самое глухое, предутреннее время, когда все спали, одну из палаток окружили рослые, крепкие парни. Лица их были скрыты повязанными до самых глаз шарфами. На руках намотаны широкие солдатские ремни. Действовали парни молниеносно. По условленному сигналу срезали растяжки, снаружи набрасывались на палатку и молотили бляхами и ногами ничего не подозревавших спавших «дембелей». Некоторые из нападавших ловко орудовали «козьими ножками»: резали палаточное полотно, выхватывали у ошеломлённых внезапной атакой людей чемоданы. Наутро искорёженные чемоданы находили где-нибудь в дальнем конце пересыльного выпотрошенными подчистую. Брали исключительно съестное – конфеты, печенье, жвачки и прочее. Остальное – фонарики, уникальный клей «Рапид», наклейки, солнцезащитные очки «капельки» и даже «козьи ножки» – зачастую не трогали.

Если утром, когда впервые снесли палатку, в которой жили парни с днепропетровского рейса, все подумали о том, что может, это чистая случайность или какая-то месть кому-то за что-то, то следующим утром, когда обнаружилось, что не стало пристанища, в котором обитали кишинёвцы, – народ решил, что нападения закономерны, и стал бояться.

Но появились и такие, кому было больше нечего опасаться. Без шапок и значков, зачастую с оторванными погонами, без ремней, с фингалами, шатались они по пересыльному, словно тени, от палатки к палатке. С каждой ночью таких становилось всё больше и больше.

Иногда озлобленные сложившейся ситуацией «дембеля» прямо средь бела дня затевали между собой драки. Хотя белыми назвать те ужасные дни язык не поворачивается. Грубость, мат, стоны бессилия, а иногда и боли, безмерная жестокость всплыли на поверхность бурлящего людского омута. Казалось, никто на свете не знал и не мог знать, когда же это всё закончится.

Офицеров со временем не стало видно совсем. Они будто растворились, предоставив полную самостоятельность бесчинствующей толпе.