Доски из коровника

Однажды весной сбежали десятеро. Во главе был здоровенный мужик, получивший двадцать пять лет за грабежи зубных врачей.

– Он ночью тихо открывал дверь, прокрадывался в комнату подходил к постели… ― шепотом все тише и тише говорил какой-нибудь пацан, а потом все старшие орали ― и вырывал у тебя зубы!

Младшие визжали от страха. Тогда их начинали выпроваживать, они просили оставить, уговаривали и старшие снова продолжали.

– Получил бы он расстрел, да адвокат оказался ушлым, и доказал в суде, будто врачи по доброй воле дарили ему золотишко, а потом от избытка чувств, вызванных приливом щедрости, умирали. Сам адвокат, видимо, получил не мало, но и грабителю сберег жизнь.

Терять тому было нечего, и он после года отсидки подговорил к побегу еще восьмерых. Десятым был повар, который обеспечил беглецов сухарями и другой едой.

Срок у повара был такой же долгий, парень он был молодой, сидел за двойное убийство: своей возлюбленной и какого-то начальника, который был его соперником. Поэтому когда предложили, он сразу решился бежать. Тем более что главарь пообещал пол кило золота каждому, когда доберутся до Ленинграда.

Сбежали они после обеда, когда охрана дремала на первом весеннем солнышке. Неслышно ушли с лесоповала, переплыли на плоту речку и подались сначала в тайгу, а потом на болота. Оттуда непроходимой тайгой пошли безлюдными местами в сторону железной дороги, но не той, которая была рядом с поселком, а к дальней, километрах в пятистах от него.

Всю весну беглецов искали, перекрыли железнодорожные станции, отслеживали поезда, катера, баржи, лодки, но не нашли. К концу весны про побег начали забывать. А к середине лета и вовсе забыли.

А беглецы шли, шли и шли. Полмесяца они питались продуктами, захваченными из лагеря, потом неделю всякой попадавшейся на болотах съедобной всячиной. К этому времени отощали и готовы были от голода перегрызть друг другу глотки. Драки вспыхивали каждый день. Главарь стравливал между собой слабых.

Во время одной из драк он подкинул нож, и вышло убийство. Беглые помолчали, почесали затылки поматерились, и решили закопать убитого. Тогда главарь предложил:

– Зачем зарывать столько мяса? Давайте съедим.

Остальные молчали. Одни боялись возразить, другим было противно, третьи онемели от ужаса.

Главарь отрезал от убитого кусок и подвесил на палке над костром.

– Его не сожрете, сами подохнете.

Противный запах жареной человечины стал распространяться над островком посредине болота. Когда прожарилось, главарь посолил кусок, и подошел к мужику, который убил изжаренного бедолагу…

В этом месте голос рассказчика всегда становился тихим, он вытаскивал из костра печеную картофелину, делал паузу, дул на картошку и когда она немного остывала, тыкал ее в рот какому-нибудь малышу и во все горло орал:

– Убил, теперь жри!

Малыши опять визжали от ужаса, тот которому пихали в рот, отбрасывал картошку, а остальные покатывались со смеху и снова начинали выпроваживать малышей.

Но тем хотелось узнать, чем закончится, они опять упрашивали, их опять оставляли.

Потом съедали по картошке, и кто-то спрашивал:

– А что было дальше?

– Дальше? А дальше было вот что…

Главарь нарезал убитого на куски, раздал каждому, заставил изжарить и съесть.

Потом рассказ про съедение и зажаривание очередного бедолаги повторялся раз пять, а то и десять. Взрослые пацаны пугали, младшие визжали. А заканчивалась история так:

Через месяц они почти подошли к дороге. По ночам уже стали слышны гудки паровозов.

Беглых осталось двое: главарь и повар. Повар все время прикидывался, будто не понимает, почему гибнут люди, причитал над их невезучей судьбиной. Был он толстым и здоровым и поэтому оставил его главарь напоследок.

И вот, – продолжали старшие, – в последнюю ночь, когда главарь заснул, все изжаренные вышли из костра, подкрались к нему, вытащили у него из кармана нож и воткнули прямо в сердце.

Главарь катался по земле, выл от боли. Повар проснулся.

Он давно сообразил, что столько народу главарь взял в побег не для того, чтобы оделить их золотом, а как ходячую еду.

Повар ударил главаря палкой по голове. Удар был сильнейший, но тот выдержал и завязалась драка. Повару удалось скрутить и связать главаря. А потом повел его назад в лагерь. Мошкара жрала их невыносимо. Лица опухли. Тела зудели от укусов.

Что такое мошкара, все понимали. Она досаждала нам с весны до осени, и рассказ казался от этого еще правдивей.

И вот, в конце июля к воротам лагеря подошли двое. Впереди со связанными руками шел главарь, за ним, с ножом, повар.

Охранники выскочили, и обомлели: им стало страшно. Вместо лиц у пришедших были распухшие кроваво-красные шары. Глаз почти не было видно.

Доложили начальнику лагеря.

Потом, в лазарете, повар пришел в себя и все это рассказал.

Повару даже срок за побег не увеличили. Но перевели куда-то подальше от наших мест, на Дальний Восток, а главаря расстреляли и теперь он ходит возле костров, шепотом заканчивал рассказчик, а мы все подхватывали и орали напоследок, пугая малышей:

– И ест маленьких детей!

На часах 6:36.

За окном загремели троллейбусы, автомобили? Почему ― «автомобили». Я же так не говорю, вернее, не думаю. Я почти всегда говорю в мыслях «авто». Чтобы не удлинять то, что и так понятно.

У Маяковского:

Ну и так далее.

Когда-то в школе учительница литературы задала выучить любимое стихотворение Маяковского. Я выучил это, потому что оно было самым коротким в книжке. На уроке спросила, почему мне понравилось именно это. Я честно сказал.

Все засмеялись.

Где ты, мой поселок? Где ты, мое детство? Только в памяти.

7:00

Семь – цифра счастливая.

Везде на земле солнце круглое. Откуда ни посмотри – раскаленный желтый диск. И только в нашем поселке солнце было семиугольное. Это мне показал Борька Пилипенко через закопченное стекло. Борька говорил, что сам не поверил, когда увидел углы. Потом посчитал. Углов было семь, и он понял, что мы живем в необычном месте.

Много лет после, по радио, я услышал, что бывают места на Земле, где в какие-то моменты из-за особенностей то ли местности, то ли угла преломления, толи еще каким-то оптическим причинам Солнце можно увидеть даже как квадратное. Я вспомнил про Борьку. Значит, он не выдумывал, и нам это не казалось. Значит, солнце могло быть семиугольным.

А место было и вправду необычное. Старинный комяцкий поселок. Здесь, в древности хоронили возле языческого холма князей, совершали жертвоприношения, убивали и сжигали оленей, а самих князей закапывали вместе с оружием, ценными вещами, одеждой.

Никто не знал, где этот холм, где могилы князей, где клады, которые закапывали возле поселка сначала древние люди, потом разбойники. Никто не знал, где схроны и пещеры, в которых они прятались давно, а уже совсем недавно: беглые зэки.

Зимой было полно дел: лыжи, коньки. Каждую неделю ходили в ближний от поселка лес, искать елки для Нового Года. Присматривали, выбирали попушистей. Чтобы никто по ошибке не срубил чужую, к елкам привязывали разноцветные лоскуты.

В середине декабря обычно проходил новый слух, будто возле поселка объявилась стая волков, нападавших на людей. Будто одному мужичку, который ездил в лес за дровами, с трудом удалось отбиться от них. А потом стали рассказывать совсем жуткую историю.

Рассказывали, что молодой парень, только окончивший морское училище, приехал к невесте в соседнее село. От станции оно находилось километрах в десяти, попутных машин не было, и он решил дойти пешком. Два часа ходу – и дома.

Идет молоденький военмор в парадной форме, песни поет, на боку кортик болтается. Километра через два стало ему казаться, что за ним следят. Он шаг ускорил, оглядываться стал, потом, сразу за очередным поворотом прыгнул в кусты у дороги и затаился.