Доски из коровника

– Присаживайтесь, пожалуйста, ― снова затараторила женщина.

Майор крякнул, вздохнул, присел на стул. Тот скрипнул и замолк. Замолкли все за столом.

–Так говорите, прибаливает сынок? ― сказал заместитель райвоенкома.

Жена пожала плечами, глянула на мужа и промолчала.

Егор Тимофеевич покраснел.

– Лечение нынче сложно. Хороших врачей мало. Они дорогого стоят, ― продолжил майор, поддел вилкой кусок холодца, плюхнул на свою тарелку, а оттуда переправил в рот. – По себе знаю.

– Сколько? ― тут же влезла хозяйка.

Майор укоризненно поглядел на хозяина и покачал головой.

Егор Тимофеевич тоже покачал головой и сказал:

– Катя, ты бы поглядела на кухне, как бы мясо не подгорело.

Та закивала головой и, пятясь, чтобы не повернуться к гостю спиной, оставила мужчин вдвоем.

– Распустил ты её, ― сказал Григорий.

Хозяин согласно вздохнул. Разлил коньяк, они чокнулись. Выпили. Потом еще раз.

– Хотя в оправданье тебе могу сказать, что моя такая же гадюка. Представляешь, ― Григорий от нахлынувшего возмущения развел руки в стороны, ― Три года назад возвращаюсь я из госпиталя, а эта гадюка поняла, что денег особых нет, скривила тоненькие свои губёшки и говорит: «Другие из горячих точек с деньгами возвращаются, а ты только со шрамами».

– Ни хрена себе, ― опешил возмущенный Егор, ― а ты?

– А я, ― майор вытер пот с лица, ― я как вмажу ей. Со всего маху. Дверью саданул и в комендатуру ушел. Через день является, с фингалом: «Гришенька прости, я это не подумавши, с дуру, я тебя люблю, возвращайся домой».

– Простил?

– Простил, ― вздохнул Григорий, поднял кверху толстенный, размером с сук дерева, указательный палец, ― но запомнил.

И спросил:

– А твоя-то как?

Егор Тимофеевич, вздохнул, махнул рукой, налил себе и гостю коньяк и выпил.

Выпил и майор. Тоже вздохнул и протянул:

– По-нят-нень-ко.

Потом они выпили еще раз, уже понемногу, по маленькой стопке и Лозанюк сказал:

– Тимофеич, ты мужик толковый. Свой! И в городе, и в районе и вообще тебя уважают. И военкомату помогаешь. В прошлом году крышу помог перекрыть. И вообще. Сына твоего мы отмажем. Запихну я его личное дело так, что никто сроду не отыщет. Не переживай. И ничего тебе это стоить не будет. Разве что захочешь от своей скарлатины чего заныкать, то по секрету скажешь, что мол так и так, передали туда, майор показал пальцем на потолок, столько-то. И добавь, что ежели проболтается, то сына враз призовут. И тебе польза будет, и она не сболтнет.

Егор помотал головой, хихикнул, протянул руку майору, хлопнулись ладонями и заржали. После закусили заливным из судака, запили апельсиновым соком из высокого двухлитрового прямоугольного пакета. Выпили ещё по рюмашке коньяку. Закусили сыром с положенными на него пластинками лимона и замолчали, пережёвывая тонкие до прозрачности дольки вяленой осетрины.

Потом заместитель военкома приблизил свое лицо к лицу хозяина и шепотом спросил:

– А может, пусть пацан отслужит. Теперь всего-то год. Мы его с военкомом тут у нас при военкомате пристроим. Он на компьютере умеет?

– Умеет, – кивнул слегка захмелевший Егор Тимофеевич.

– Ну вот, видишь! – громко произнес Лозанюк и снова перешел на шепот – Так оно было бы надежней. Год отсидел у нас в военкомате писарем и всё. И никаких вопросов. А то вдруг что со мной – или переведут, или повысят, или просто помру.

Егор замахал руками:

– Типун тебе на язык! С какого это тебе, крепкому мужику помирать?

– Всяко бывает, – Печально вздохнул майор. – Вот у нас в части, где я служил. Здоровенный молодой лейтенант, ростом под два метра, только из училища. Прыгнул с танка на танк в парке. Машины рядышком стояли, в полуметре друг от друга. И поскользнулся. Ушибся. Дня два похромал, потом в медсанчасть пошел. Положили. Через месяц в госпиталь перевели. Через полгода ногу ампутировали. А через год парень помер. В мирное время! Еще до всех этих конфликтов. В СССР ещё! И было парню двадцать пять лет.

Лозанюк перекрестился, сказал: «давай помянем хорошего человека» и они распили, не чокаясь, остатки коньяка. Пустую бутылку хозяин по старинной примете тут же убрал под стол.

– Так гляди, может, твоему годик отслужить? Пролетит и не заметишь! Под общим нашим присмотром. Ты подумай. Ты ведь служил – и ничего.

Главный инженер почесал затылок. Покумекал и сказал:

– Правильно ты Григорий говоришь. Мы служили и вопросов не задавали. Пусть послужит и молодежь. Тем более тут. А точно сможешь его при себе служить оформить?

– Без вопросов. Мне трое воинов нужно. Кроме твоего просил еще своего пристроить директор кирпичного завода. И заместитель главы администрации района.

– Федор Константиныч?

– Точно, он. Ты подумай! Пока вакансии, так сказать, есть. Подумай. Мы, Егор, с тобой давно корешуемся, так что тебе я в первую очередь пособлю. Подумай.

Тимофеич кивнул.

В это время в гостиную вошла жена Егора Тимофеевича с блюдом горячей, хрустящей подрумяненной корочкой икры из сазана и такими же вкусными на вид щучьими котлетками.

– А вот и второе, сейчас картошечку принесу. А чего это вы ничего не едите? Егор, ты гостя-то угощай, а то не удобно получается.

Женщина принесла сковороду с жареной картошкой, по поведению мужа и гостя сообразила, что ей среди мужчин делать нечего, что разговор у них налаживается, сказала, чтобы теперь управлялись сами, что она должна пойти к соседке и удалилась.

Майор сообразил, что она с той стороны сунула ухо под дверь и слушает, подмигнул хозяину и громко сказал:

– Умная у тебя, Егор Тимофеевич, жена, – и повторил, – умная и тактичная. Враз поняла, что ни к чему ей тут с нами быть и нашла предлог. Умная! Ты её береги. Таких мало.

Хозяин кивнул, откупорил новую бутылку и разлил по стопкам.

– Не части, Тимофеич, ведь не спешим. Не на пожаре, не горит, и заливать нечего.

– Не, не спешим, – согласился главный инженер. И хихикнул: – Точно, заливать не чего.

Потом показал на две полные, красивой формы, бутылки с водкой видневшиеся сквозь стекло серванта и добавил подняв указательный палец:

– Но есть чем!

Замвоенкома гоготнул и они снова хлопнулись ладонями.

Майор задумался на секунду, вспоминая о чем они говорили, вспомнил и снова сказал:

– Умная у тебя, Егор Тимофеевич, жена. И тактичная. Враз поняла, что ни к чему ей тут с нами быть и нашла предлог. Умная! Ты её береги. Таких мало.

Входная дверь хлопнула, должно быть жена и вправду ушла к соседке.

Лозанюк вздохнул, выпил из фужера сок, откусил кусок котлеты, попробовал икру, похвалил, замер на минуту, будто чего вспоминал, отстраненно поглядел на хозяина и продолжил:

– Вот у нас в части, когда я только начинал служить, на Северном Кавказе, ещё при социализме, был лейтенант. Из двухгодичников. Тогда были такие. Их на два года призывали. Кого после институтов, кого просто с гражданки. Иногда толковым воинам срочной службы, – майор почему-то вдруг перешел на служебную официальную терминологию, – в конце службы предлагали пойти на курсы младших лейтенантов. Теперь уже не помню, то ли три месяца, то ли полгода их учили. В армии тогда не хватало младшего офицерского состава. Тоже и тогда умников наверху хватало – все кому не лень армию разваливали. Позакрывали училища, взводные повысились, а замены им нету. И начали из вузов после военных кафедр или вообще отовсюду набирать. Ну и так далее.

– Да я знаю! Я же служил. Сам такие курсы закончил, – напомнил хозяин.

– Ну да, так вот, – продолжил майор – был у нас в части лейтенант. Сначала младший, потом ему лейтенанта присвоили. По фамилии Белитдинов. Зазвал он нас как-то к себе в гости с дружком моим тогдашним, Грудиным Женькой. Ну, взяли портвейна, тогда мы по молодости пили всякую гадость типа «Солнцедар» или портвейн «Три семерки». Приходим, за стол сели, разлили, выпили по чуть-чуть. Ну он жену зовет, чтобы нам картошечку, вот как твоя, пожарила. Зовет, а её нет. В смысле дома нету. Он нахохлился, говорит, что наверное у соседки.