Смута

– Ты-то выжил!

Лактион сказал без всякого упрека, но Анисим обиделся.

Он вообще с тех пор, как потерял все нажитое за долгие годы, стал легко обижаться на одно и прощать другое, чего раньше за ним не водилось. Вот стоит он в грязном рванье посреди пепелища на месте житья его старого друга. Но кажется, само его нынешнее нищенство не так ему обидно, как то, что его вроде упрекают в том, что он выжил, когда другие погибли.

– Я выжил! Хо-хо! – с шутовской присказкой пробубнил Анисим. – А легко ли мне было, человек хороший? Я, может быть, сам бы в костер полез, да детишек жалко было.

– А где ж твои-то? – с теплотой спросил Лактион, еще ни о чем не подозревая.

– Их нет, – пожал плечами Анисим. – Но где-то они есть. Ведь так?

Он глянул на Лактиона, и тот, нахмурившись, только сейчас разглядел в его глазах огонек безумия.

– На вот. – Лактион быстро сунул ему в руку несколько монет и поспешно стал удаляться от этого места. Ему казалось, что еще немного и это безумие перейдет и к нему.

Часть первая

Глава первая

Вольные люди

Пятеро всадников неторопливо ехали вдоль правого донского берега, и каждый из них по привычке внимательно осматривался вокруг, дабы не пропустить внезапного появления татар азовских или крымских, весьма опасных гостей в здешних местах.

Чаще всего всадники, в которых легко угадывались казаки, смотрели на юг: оттуда со стороны Азова приходила главная опасность. Но азовцы, хитрые как звери, могли устроить засаду и совсем рядом, в таком месте, что и не подумаешь сразу. Все разговоры о перемирии имели какое-то значение лишь в самой Москве. Здесь же, у самой черты противостояния двух миров, смерть, кровь, засады и ночные нападения были делом обычным. Справедливости ради надо отметить, что и сами казаки не гнушались набегов. Так что все участники здешних кровавых событий, происходивших время от времени, стоили друг друга.

Один из казаков, широкоплечий, даже слегка грузный, несмотря на нестарый еще возраст, поднял руку, показав своим товарищам канюков, кружащих над степью не так далеко от них.

– Вон, гляди-ка, кружат чего-то…

– Высматривают, Матвей, – согласился другой, с рябым лицом, моложавый на вид, но с сединой на висках.

Ему, как и почти всем остальным, скорей хотелось домой. Задание от атамана выглядело каким-то странным. Выехать, посмотреть что и как. Атаман Горлик откуда-то прознал, что азовские татары вылазку готовят. И надо было упредить их. Была в этом задании некая неопределенность. Опытный казак Матвей Ширшов сразу угадал ее. Но никому ничего не сказал. Были у него мыслишки. Но с атаманом не поспоришь. Себя невзначай откроешь – и жизнь потерять недолго.

Матвей огляделся. Степь была обманчиво спокойна.

С татарами вроде было перемирие. Никто не ждал набега. Но с тех пор как умер Иван Грозный и воцарился его сын Федор Иоаннович, в перемирие и добрые посулы от татар никто особо не верил. Они ведь, как и ногайцы, сделают быстротечный набег и уходят с добром, а то и людей заберут с собой. Это как придется. Но с жалобой в Москву по такому случаю не поедешь. У казаков этого не бывает. С давних пор у них с царским окружением свои отношения. Бывает, князья за услуги присылают пороха, свинца, сукна да и вина. Царь Иван-то все хотел дончаков извести или принудить к службе. Но не задалось. Так ведется и поныне.

Ермаку вот грамоту дали. Воевать Сибирское царство. А повезло или нет – у него не спросишь теперь. Думал иногда Матвей, если бы его отрядили куда, пошел бы? Ведь он привык к вольной жизни. Как и отец его. А пришел на Дон Архип Ширшов из Рязанской земли. Почти сорок лет тому назад.

Тогда царь Иоанн Грозный мальчишкой еще был. И о делах его будущих кровавых никто и понятия не имел. Может, только монах какой и знал. Среди них есть такие, что сквозь землю видят. Встречал такого и Матвей. Худосочный, бледный. На хлебе, знать, и воде только и живет. А глаза, как острые иголки. В душу глядят. Легче с ногайцем одному в дикой степи повстречаться, чем стоять и смотреть, как этот монах тебя молчанием изводит. Нет, не хотел бы Матвей в Москве жить. Таким, как он, там не место. Вольные донские и волжские степи. Ни дьяков, ни князей. Ни подати, ни оброка. Матвей ныне и сам мог бы атаманом стать. Его подбивали друзья. Но пока не задалось.

Время покажет. Таким, как Горлик, туго приходится. Ведь они тайно с москвитянами вяжутся. Если ошибется – каюк ему. Но Матвей Ширшов никогда свару не затевал понапрасну. Если повода нет – сиди спокойно и жди. Так всегда говорил ему отец.

С самого утра они кружили по степи без всякого успеха. Кто помоложе, тот даже ожидал крымцев, хотя Матвей в этом не находил ничего хорошего.

Помнил он давешний случай, пару лет тому назад, когда казачий разъезд попал в засаду, устроенную татарами. Жестоко рубились они тогда, а в живых остался только он один! Как уцелел – только Всевышнему ведомо. Но, похоже, сейчас здесь они были одни. Никаких признаков присутствия крымских гостей.

Матвей призадумался. В тот набег татары до Перемышля дошли. И в Мещерскую землю. Как раз тогда в Новгороде, Пскове мор, слышал, случился большой. Много людей поумирало. Татары, как аспиды, пришли с юга. Вовремя в Москве спохватились. На речке Выси воевода Михаил Безнин со своей ратью татар смог одолеть, многих в полон забрали. Говорят, и сейчас за знатных крымцев выкуп дают. Вот так бы ему повезло. Была как-то у него возможность богатого мурзу захватить. Да случай помешал.

– А взглянуть бы надо, – вдруг предложил Никита Репей, кивнув на хищных птиц. – Уж больно любопытно. Не станут они так беспокоиться, если…

– А что? – встрепенулся и Матвей Ширшов, отвлекаясь от невеселых мыслей. – Татар там нет, думаю, но поглядеть надо.

Казаки повернули лошадей на запад и прошли саженей двести мелкой рысью.

– Гляди-ка!

Казаки, придерживая лошадей, удивленно глазели в траву. Там кто-то копошился.

– Вишь ты! – присвистнул Никита. – Человек!

Подъехали ближе, стали кругом. Человек в грязном рванье был жив и всадников видел. Пытался он привстать и что-то сказать, но, видно, сил не хватало.

Двое казаков спешились, подходя к незнакомцу. Был он страшно худ, глазами только зыркал на казаков, рукой махнул, пробормотав что-то невнятно. Слова тонули в грязной, свалявшейся, как пучок соломы, бороде. Несмотря на внешний вид, чувствовалось, что человек еще молод.

И чуткий Матвей Ширшов слова разобрал:

– Он про татар говорит, братцы!

Показалось ему, что он где-то уже видел этого мужика.

– Подкова твоему волу! – вдруг крикнул Никита. – Так ведь это Тимоха Медников! – И повернулся к Ширшову: – Узнаешь, Матвей?

И верно, то был Тимофей Медников, теперь уж и Ширшов не сомневался. Три месяца назад исчез он бесследно вместе с несколькими другими казаками. А полтора десятка их мертвыми нашли на шляхе. Понятно всем стало, что остальных татары с собой увели в Крым.

Матвей быстро соскочил с коня, подошел к Тимофею, присел, проведя рукой по спутанным блеклым волосам:

– Тимофей, слышишь меня? Это я, Матвей Ширшов! Узнаешь?

Тимофей еле заметно кивнул.

– Откуда ты? Из Крыма? От татар?

И снова кивок. В помутневших глазах Тимофея как будто прояснилось.

– Попить дай…

– Сейчас, сейчас.

Дали ему вина. Он сделал несколько глотков, помолчал, потом выдохнул:

– Из Крыма я… убег…

– Мы уж тебя схоронили.

– Рано хоронить.

– А еще кто с тобой был?

– Игнат, Самоха…

– Где же они?

– Игнат погиб. Его татарин зарубил. Про Самоху не знаю.

– А с тобой еще кто бежал?

– Я один смог убежать.

– Про Архипа ничего не слышал?

– Нет. А разве не убили его?

– Среди мертвых его не было. Семен от тоски изводится. Думает, что Архип у татар в неволе.

Подняли Тимофея казаки, он стоял пошатываясь.

– Наверное, на твоего посадим, – сказал Матвей, глянув на Арсения. – Он у тебя смирный.