Страница 8 из 11
В конце концов, внизу если не местный, то попросту какой-то сумасшедший, но уж явно не охотовед и не лесничий. Откуда взяться здесь сумасшедшему он не знал, но сейчас Егорчу больше заботила сохранность его добычи. Высунувшись из-за ствола, он набрал в легкие побольше воздуха и, постаравшись придать голосу как можно больше грубости и агрессии, крикнул: «Эй, что творишь? Это мой лось!».
Незнакомец вздрогнул, молниеносно метнулся к лежащему подле ружью. Взвел курок и безошибочно выстрелил в сторону Егорчи, хотя даже не видел, где конкретно он залег.
– Женькино мясо! Женька я! Все Женькино! Лес Женькин! – кричал он, торопливо перезаряжая ружье.
Егорче вспомнился недавний разговор с Пахомом, и он, аккуратно выглядывая из-за ствола, снял автомат с предохранителя. Все складывалось к тому, что внизу действительно был Леший. И имя совпадало, и предупреждение Пахома о том, что Лешего снова встречали в окрестностях.
Тем временем Леший, перезарядив свое ружье, бросился зигзагами вверх по склону, прямо к Егорче.
– Слышь! А ну стой! Стрелять буду! – выкрикнул Егорча из-за дерева, и тотчас жакан из ружья Лешего пропел над головой, отщипнув от ствола кусок коры.
– Женькино! Женька я! Женькино все! Женька! – кричал Леший. Он необычайно быстро в стремительном прыжке укрылся после выстрела за камнем и, судя по доносившимся оттуда звукам, в очередной раз перезаряжал ружье.
– Стой, тебе говорят, придурок! – крикнул Егорча и сделал предупредительный в воздух.
Леший выскочил из укрытия. Рыча и сверкая бешеными глазами, он замысловатыми прыжками в разные стороны неумолимо двигался прямо на Егорчу. Еще один предупредительный. Уже в сторону Лешего. Расстояние сокращалось.
Егорча перевел автомат на огонь очередями. Еще немного и Леший достигнет гребня склона и попросту застрелит его в упор. Впоследствии он вспоминал этот момент и удивлялся, как много пронеслось в его голове мыслей за эти несколько мгновений.
Когда Лешему оставалось не более десяти метров, Егорча выставил автомат из-за дерева и выпустил одну-единственную очередь в приближающийся силуэт. Автомат с непривычки задрало стволом вверх, но первые пули все же достигли своей цели.
Леший, взревев, согнулся пополам и, сделав по инерции пару шагов, упал лицом вниз. Выстрелить в ответ он не успел, хотя находился уже в опасной близости.
Егорча долго лежал с автоматом в руках, пытаясь унять противную мелкую дрожь. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем он поднялся и подошел к только что убитому им человеку. От Лешего нестерпимо воняло застарелой мочой, нестираной одеждой и псиной. Если это, конечно, был действительно он.
Ветер усиливался. По небу мчались белые облака. Совсем скоро затянет озеро первым хрупким льдом, отрезав Егор-чу на острове от внешнего мира. Оно и к лучшему. К весне следующего года местные все чаще стали именовать остров Егорчиным.
Глава 3
Пришлый
Егорча шаманил. Сидел на самой дальней от избы островной косе. Каменная гряда уходила полого в воду, выгибаясь чуть влево, словно гигантский хвост доисторического зверя. Вечер был безветренным, озеро зеркальной гладью лежало подле ног, простиралось вдаль. Чуть левее горбатился темным холмом сумрачных елей Эхо-остров.
От него будто тянуло постоянно ощущением промозглой сырости и неясного по своему происхождению холода. Даже при жаркой летней погоде. Егорча знал место на своем острове, с которого следовало кричать слова. Если при этом обернуться в сторону Эхо-острова, то причудливым эхом обратно возвращались даже длинные фразы, порой чуть искажаясь в конце. Поначалу это было особенно жутко.
Подле Егорчи на плоском камне курился дымком костерок из можжевелового лапника.
Скрестив ноги и чуть раскачиваясь, Егорча словно парил над гладью озера, уносясь мысленно в далекие воспоминания из своего прежнего прошлого, когда он еще был Егором Балазейкиным. Постепенно стирались из памяти многие моменты тех лет, что столько времени мучили Егорчу кошмарами. Особенно долгими зимними ночами сквозь тревожный сон под треск поленьев в печи.
Лешего прошлой осенью Егорча все же похоронил. Нашел в себе силы вернуться на то место на следующий день. Сперва разделал и вывез сохатого, после долго копал яму возле покойника. Превозмогая тошноту и отвращение, спихнул Лешего палкой, наскоро закидал землей и больше в то место не возвращался. Старался обходить стороной даже ближайшие окрестности, выбираясь зимой на лыжах вглубь материка для охоты.
Егорча рассказал после Пахому про этот случай, указал даже примерное место, где закопал Лешего. Пахом задумчиво кивал головой.
– Это ты молодец, паря. Справедливость, можно сказать, восстановил что ли.
– Страшно, Пахом. Спать не мог потом неделю почти. Боялся чего-то.
– Ну а ты как думал, Егорча. Это тебе не по дичи дробью садить.
– Ага.
В тот вечер они долго сидели с Пахомом в избушке за столом. Стоял морозный декабрь, самое преддверие Нового года, и Пахом привез с собой водки. Выпивали далеко за полночь. Пахом пришел на «буране», разведать насчет берлог. На следующий день пошли на лыжах, и Егорча указал ему по своим приметкам пару на близлежащих островах.
Как раз ближе к весне и задрал Пахома шатун. Мужики после рассказали Егорче. Толком никто из них не ведал подробностей, однако выходило так, что Пахом в одиночку да с похмелья ушел в лес, да так и не вернулся. Нашли уже после, спустя неделю. Ладно, хоть жил бобылем, горевать особо некому.
С тех пор Егорча вовсе отшельничал. Ни с кем из местных такой дружбы, как с Пахомом, он не водил. Встречался если только случайно. В мае, примерно раз в неделю, стрекотали в островье моторки. Местные приезжали на нерест щуки.
Генка Щукин вышел с поезда и огляделся. Раннее утро, заспанная станция. Никого. Оставалось еще километров восемьдесят пути. Придется выходить на дорогу и ловить попутку. Возможно, кто из лесовозов подберет. Раньше ходил рейсовый автобус, сперва ежедневно, это еще в Генкином детстве, потом всего пару раз в неделю. Четыре года не ездил Генка в деревню. С тех пор как умерли бабушка с дедушкой. Да и жизнь мегаполиса засосала, что называется.
Закинув на плечо сумку с нехитрым скарбом, Генка в последний раз оглянулся на уходящую вдаль нитку железной дороги, отсвечивающую в рассветных солнечных лучах, повернулся и зашагал к проселку. Если удачно попасть на попутку, то часа через два три он будет на месте.
Генка бежал. Бежал от того, что окончательно запутался. В первую очередь в себе. Не складывалась личная жизнь у Генки уже который год. Последние полгода ругались со Светкой отчаянно. Поздние возвращения с работы, постоянные командировки, постоянная нехватка денег.
Генка не находил в себе сил объяснять, что для того, чтобы хоть что-то получить, надо сначала постараться. То ли Светка не хотела понимать, то ли действительно не понимала, но Генка каждый вечер слушал одно и то же про кучу успешных знакомых. Начинал срываться, кричал, чтобы нашла уже себе другого, поуспешнее, так сказать, и перестала его пилить. В общем, скандалы еще те.
А вчера Генка переполнился после очередной бессонной ночи с криками и швырянием посуды. Наскоро оформил недельный отпуск на работе, взял билеты на поезд и отправился прочь из города. В родные места далекого детства. План был таков: приехать неожиданно к троюродному дядьке, взять моторку и на острова, где когда-то рыбачили с дедом. Отдохнуть в тиши и забвении. Подумать.
Генка не прошел и двух километров по дороге в сторону деревни, как его, несмотря на раннее утро, нагнал уазик. «Летучка» из гаража леспромхоза. Везла запчасти из райцентра.
Выйдя возле дядькиного дома, Генка в первый раз за долгое время по-настоящему улыбнулся. Дядька сидел на крыльце с утренней папиросой.
– Племяш! Здорово! Какими судьбами?
– Да вот. Собрался, дядь. Давно не был.
– Давно, давно. Молодец племяш. Ну проходи, чаи гонять будем. Надолго ли?