Страница 22 из 39
Через время девушка снова взяла телефон в руки.
«ты как-то слишком долго не отвечаешь, вообще не прикольно. я типа волнуюсь, все дела. ты там точно не умерла??».
Эстер вздохнула. Она не знала, что ответить и не была уверена в том, нужно ли отвечать вообще. На пару минут зависла.
«да нет, всё хорошо».
Прикусив нижнюю губу, девушка наклонилась и взяла из ящика в столе новый блокнот с чёрной обложкой и белыми чистыми листами внутри, размера А5. Ручку взяла тоже чёрную.
«честно?» – спросил Эрик через полминуты.
Эверт ещё думала над тем, стоит ли начинать этот разговор. Будет сложно, чересчур; как для неё, так и для парня – Кейн отличался эмоциональностью, чувствительностью и способностью к глубокой эмпатии. Не хотелось расстраивать его и нагружать своими проблемами. Она сможет справиться с ними сама, без чужой помощи. Наверное.
«честно».
Комментарий к VI: MONOCHROME
*Синдро́м Капгра́ (бред Капгра́) — психопатологический синдром, при котором больной верит, что кого-то из его окружения или его самого заменил его двойник, либо когда больной неизвестных лиц принимает за знакомых, родственников.
========== VII: PLEASE, DADDY, DON’T ==========
Один день. Два. Три.
Боль тянется за ней, как кровавые следы на блестящем белом снегу.
Обхватив колени руками и прижав их к груди, Эстер сидела на полу. Она провела так несколько часов. Давно сбилась со счёта.
«Что-то происходит. Что-то не так».
Вчера ей звонили со школы. Хотели знать, почему она не посещает уроки и даже не предупреждает о своём будущем отсутствии. В любом случае, Эверт не взяла трубку. Отключила телефон и затолкнула под кровать.
Качаясь из стороны в сторону, она думала о многих вещах и одновременно – ни о чём. Собственная голова казалась пустой и бесполезной, с такими же бесполезными завесами белого дыма внутри, сквозь который девушка никак не смогла бы пройти. Тишина вокруг иногда разбавлялась звуками шагов отца и его стуком в дверь комнаты. Эстер не открывала. Он не стал ломиться. Она была чрезвычайно благодарна.
С волосами ничего так и не сделала, просто завязала, оставив неровными. Сожжёнными.
Иногда Эверт меняла позу или расположение – перемещалась в центр комнаты, к шкафу или столу. Что-то шептала, толком не помня, что. Не помня, как звучит собственный голос и не помня, кем она является.
Наверное, так выглядит сумасшествие – когда размываются границы между вчера и сегодня, больной фантазией и приземлённой реальностью, когда исчезает время, растворяясь в кипящем котле запутанного разума. Человек в бреду жалок, и, изредка приходя в себя, она вспоминала об этом. Вспоминала, а затем позволяла незаконченной мысли кануть в Лету, не желая раскрывать смысла, что лежал на поверхности.
Она больше ничего не чувствует. Ничего, кроме боли и горькой досады. Как будто уже мертва. Всё, что осталось – кровь со злобой на пальцах и вдребезги разбитое сердце. Что ж, у неё оно хотя бы было.
Всё положительное как вырвано из её головы, из памяти, сердца и кожи, извлечено из нервов и безнадёжно уничтожено. Она проваливается в темноту, блуждая по нескончаемым глухим коридорам собственного сознания и всякий раз сворачивает не туда. Специально.
Скрип двери.
Без стука и предупреждения в комнату входит отец. Эстер не поднимает головы, начиная раскачиваться снова, вперёд-назад, без остановки. Девушка молчит, почти не дыша.
Он садится рядом и кладёт руку ей на колено, прижимая его к полу, тем самым заставляя дочь замереть. Эверт фокусирует взгляд покрасневших глаз на нём. Он не выглядит встревоженным – как обычно запредельно спокоен.
— Эстер, – позвали её. — Ты слышишь меня?
Светловолосая, прожигая его пустым взглядом, хранила молчание первые секунды. Кивнула в знак согласия.
— Звонили со школы. Я сказал, что ты заболела и пока побудешь дома.
Девушка, всё так же не двигаясь и ничего не предпринимая, слушала, медленно впитывая бесполезную информацию.
— Эрик приходил. Он говорил…
— Я знаю, – прервала она.
Голос Эрика раздавался внизу утром. Невзирая на хорошую звукоизоляцию в доме, Эверт расслышала большинство произнесённых им слов. Она узнала его с первой же секунды – этот голос она смогла бы различить даже в самом громком шуме.
— Ты принимала таблетки?
Вопрос – как внезапный и слишком болезненный удар под дых. Девушка шокированно распахнула глаза.
— Что? – мгновением подрываясь с пола, спросила Эстер. Сердце забилось быстрей, а к ослабшему телу вернулась энергия. Она сделала несколько шагов назад, испуганно таращась на него.
Тяжело вздохнув, отец вытащил из кармана брюк запечатанную упаковку таблеток. Он демонстративно показал их ей, поджав губы.
— Ты ни разу их не пила. Ни разу. За два чёртовых месяца.
Эверт, только увидев, как отец встаёт, вжалась в стену, после начав съезжать по ней вниз. Она находилась на грани слёз и истерики каждый раз, когда речь заходила о лекарственных препаратах, которые прописывал её психиатр, мистер Спенсер. Эстер вынуждали посещать его хотя бы раз в четыре недели, и за год она пропиталась к нему глубочайшей ненавистью, хоть и понимала, что этот человек всего лишь выполняет свою работу, убивая её нейролептиками.
— Нет, нет, пап, нет, – застонала девушка, откидывая голову назад; отец уже снимал с коробочки крышку. — НЕТ! Я НЕ БУДУ!
— Я не спрашивал, – отрезал он, приближаясь к ней.
— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – из её горла вырвался отчаянный крик, в то время как порозовевшее лицо скривилось в отвращении. Внутри неё – испуганный зверь, что мечется из стороны в сторону, отказывающийся и протестующий против неизбежного. — СО МНОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ!
Её схватили за руку и резко дёрнули.
— Сейчас же прекрати орать и делай, что я сказал.
— ТЫ НЕ ЗАСТАВИШЬ МЕНЯ!
Светловолосая попыталась выдернуть руку. Она снова ощущала жжение в горле и лёгких, как если бы тонула и захлёбывалась водой. Из глаз брызнули слёзы и девушка взвыла, пытаясь отползти назад и оттолкнуться.
— Нет, нет, нет, – уже тише пролепетела Эстер, – папочка, пожалуйста, не заставляй, – задыхаясь, она говорила неразборчиво. По телу разливается жар; тогда же приходит осознание того, что борьба бесполезна.
— Эстер, послушай, – в голосе сквозил холод. Как всегда непреклонен. — Послушай, это важно, тебе станет лучше, всё будет нормально, тебе стоит только…
— Нет, не станет, – простонала Эверт, чувствуя, как ослабляется хватка, а слёзы обжигают щёки. — Они убивают меня, понимаешь? Мне плохо, от них я ничего не чувствую, – отворачиваясь, тараторит зеленоглазая. — Пап, мне так плохо, я не хочу, не могу, я не буду…
Он схватил и вторую её руку, сжав покрепче.
— Я не хочу причинять тебе боль, просто перестань сопротивляться.
Девушка пронзительно взвыла, отчаянно мотая головой. Отец выудил из упаковки белую продолговатую таблетку, после сжав её пальцами, поднёс ко рту Эстер.
— Я буду хорошей, – высвободив левое запястье, она попыталась оттолкнуть его руку. — Честно, я буду в порядке, я почти выздоравливаю, только не заставляй, – лихорадочно шептала та.
— Милая, это для твоего же блага, – он смягчился. — Ты должна это сделать, понимаешь? В этом нет ничего ужасного, то, что ты лечишься, не сделает тебя хуже других, слышишь?
— Пожалуйста, – из последних сил взмолилась Эверт, то и дело отворачиваясь. — Я буду как все, я не буду доставлять тебе проблем, клянусь, я буду как все нормальные дети…
— Выпей. Давай.
— Папа, пожалуйста, – из глаз опять текут слёзы, – пожалуйста, не надо…
— Я прошу, Эстер, прими таблетки. Всё будет хорошо.
Девушка резко замолчала и перевела на него взгляд.
Они смотрели друг другу в глаза не меньше минуты. Глаза Эстер – уставшие, влажные, покрытые сеткой красных сосудов, и глаза её отца – наполненные решительным желанием закончить начатое и, в то же время, заботой. Эверт, чувствуя, как начинает сдаваться, рвано вздыхает и поднимает голову к потолку, крепко закрывая веки.